Цветок забвения. Часть 2 (СИ) - Мари Явь

— Дева… Знаешь, что такое фантомная боль? — заговорил мужчина, и я вздрогнула, настолько непривычным было звучание этого голоса. Калека выпил всё до дна и стряхнул последние капли на язык, будто привык к напиткам покрепче, но при этом никогда не пробовал ничего лучше. — Это когда болит то, чего уже нет. В нашем клане такое не редкость. За провинность перед главой мы отрезаем части тела. А потом они, уже отрезанные, начинают болеть, причём так отчётливо. К чему я это? Смотреть на ласкающую себя Деву… лучше бы я себе выколол второй глаз, а не яйца отрезал.

Он замолчал, разглядывая меня, но я не пыталась загородиться или сбежать. Не знаю, почему. Наши техники были самыми простыми в исполнении, но наставницы не научили нас главному: противостоять с их помощью врагу. Мы использовали их для подчинения животных или понукания темноглазыми. Ради своего удовольствия, а не для защиты. В критический момент я онемела, моё горло сжало спазмом, я даже дышала с трудом.

— Я не считал себя хорошим оратором, но раз меня не смеет перебить даже Ясноликая, у меня явный талант. Может, стоило больше полагаться на болтовню, а не грубую силу? — Движение, изуродовавшее его лицо ещё сильнее, было простой улыбкой. — Думаю, тогда глава приказал бы мне отрезать себе ещё и язык. Он не любит трепачей. Но сказать, кого он не любит куда больше? Дев. Взгляни, на что похожи самые верные из его людей. — Мужчина указал на себя. — А теперь представь, что он сделал бы с тобой. У него какие-то личные счёты с вами, так что ты должна радоваться, что не попадёшься ему на глаза. — С этими словами он поднялся, возвышаясь надо мной, даже над нашими горами, казалось. Блики костра, отражённые от его меча, ослепляли. — Если не будешь сопротивляться, то ничего не почувствуешь. Я перерубал очень жилистые шеи, твоя же — не толще моего запястья.

Он собирается убить меня?

Даже видя его и его оружие, я не могла осознать, это просто не укладывалось в голове.

— Не… не подходи! Убирайся! Умри!

Мужчина зажмурился, будто от удовольствия. Совсем не тот результат, который ожидаешь от самой смертоносной техники. По моим щекам текли слёзы, но для Калеки они были украшениями, в которые я облачилась в его честь.

— Чёрт. Даже с печатью это совсем не так просто, как мне казалось. — Усмехнувшись, Калека мимолётно коснулся лба. На его коже темнел узор. — Ты такая красивая… Конечно, он говорил, что техники — далеко не главное ваше оружие.

Костёр догорал, а небо было безлунным. Казалось, чужак ждал, когда станет достаточно темно, чтобы он почувствовал себя слепым: свет мешал ему быть в должной мере жестоким. Мужчина рассматривал меня, то ли любуясь, то ли гадая, какую часть моего тела принести своему хозяину в качестве доказательства своей верности.

Но, когда он замахнулся мечом, мой зверь подкрался к воину и оторвал ему голову в прыжке. Возможно, мужчина не заметил мифь, потому что привык считать, что опасность такого масштаба видна издалека из-за окраса меха, который ловил на себя любой, даже самый тусклый свет. Или он попросту был слишком сосредоточен на мне: Калека увидел Деву впервые, эта встреча была по-своему значима для него. Тогда как для мифи не было никакой разницы между ним и любым другим вторженцем.

Увидев, как огрызок тела упал на землю, я, как ни странно, перестала кричать.

Всё это произошло намного быстрее, чем мне показалось, хотя Калека явно тянул время, а это ему точно было не свойственно. Тяжело дыша, я смотрела на труп, пытаясь убедить себя в том, что всё закончилось.

Подозвав к себе мифь, я забралась на её спину и прижалась всем телом. В прошлом это унимало мою дрожь за секунды. Лёжа на мехе, я чувствовала себя в полной безопасности, но теперь что-то изменилось. Зверь шалел от вкуса крови, он тревожно принюхивался, его бока раздувались, а уши ловили неслышные мне звуки.

— Хочу домой, — прошептала я, думая о маковом поле.

Больше всего сейчас я хотела увидеть Мяту. Совсем не потому, что Дева избранного круга должна была немедленно узнать о вторжении Калеки, а потому что она была самой близкой мне сестрой. Я сама не помнила, с каких пор её дом стал и моим тоже, но в минуту смертельной опасности, мечтая о побеге, я представляла именно его. Веранду, утопающую в маках, на которой меня ждал последний человек, которому я была не безразлична.

От кожи шёл въедливый запах костра… и он усиливался, начиная буквально душить. Запах — первое, что насторожило. Потом я услышала шум, беспорядочное смешение голосов — женских, мужского… звериного. Постепенно горы окрашивались в алый, но не от маковых цветов, а от крови и огня.

Где я?

Я не узнавала наши сады. Всё вокруг было разрушено, растоптано и сожжено. Это была война, и я уверена, таких жестоких войн не видел даже Внешний мир. Испугавшись одного Калеки, я сбежала туда, где их было сотни. Самое безопасное место на земле превратилось в поле боя, где каждую секунду умирали бессмертные. Теперь этот некогда прекрасный мир превзошёл жестокостью север, жаром — пустыни и дикостью — западные леса.

Пригнувшись, я испуганно озиралась по сторонам.

Калеки напали на нас? Меня не интересовали их мотивы, исторически сложившейся вражды кланов было вполне достаточно, но почему, почему мы были так беспомощны перед ними? Эти отшельники могли отбить арбалетный болт, пущенный темноглазыми, а наши техники и вовсе игнорировали.

Печати?

Вспомнив убийцу с озера, я поняла, что им помогают Старцы. А может, и Дети? Не знаю, всё выглядело так, будто на нас ополчился весь свет.

Я потерянно оглядывалась по сторонам.

Мы не были воинами, в дисциплине с Калеками нам никогда не сравниться, большинство Дев поддались панике, их убивали ещё до того, как они успевали сказать хоть слово. Повсюду лежали зарезанные Девы, растерзанные мужчины, убитые мифи. В воздухе висел запах крови, взгляд застилал удушливый дым.

Ярость… лютая злость была подобная боли, но я боялась издать хотя бы звук. Крик только зарождался у меня в груди, и вырвался, когда я оказалась там, куда так стремилась. Самое ужасное в тот день произошло вдали от дворца, у дома Мяты, в моём маковом поле.

Там было намного тише, чем в гуще сражения. Краем глаза я заметила двух мужчин, всего лишь двух, но при этом отчётливо ощутила, что они опаснее всех остальных. Остальные шли именно за ними. Они были теми, кто спустил свору гончих на добычу.

Я соскочила с мифи на ходу, падая в море цветов, и вот тогда внутри меня словно лопнула струна, и я закричала. Мята лежала там, растрёпанная, окровавленная, усыпанная лепестками цветов. Если что и могло меня заставить простить её за всё одномоментно и в то же время возненавидеть то, что я любила в ущерб ей — её смерть. Всё, что я собиралась сказать ей при следующей встрече, потеряло смысл, и я просто кричала.

В том, что она погибла в окружении цветов, семена которых однажды заботливо принесла мне, была видна какая-то жестокая насмешка судьбы. Я бы сказала, что совсем не так представляла её смерть. Но дело в том, что я вообще её не представляла, никогда не думала об этом, для меня Мята была вечной, даже более вечной, чем Метресса и Имбирь в лучшие их дни. Будучи садовницей я могла закопать кого угодно, сделав этот мир лишь краше, но только с гибелью Мяты я поняла, что с нашим кланом покончено.

— Эта сука… она сказала, что тебя больше нет, — донёсся до меня охрипший от вечного холода голос. — Она сказала, что тебя казнили ещё тогда. Сказала, что ты мертва.

Подняв голову, я увидела, как мечется мифь передо мной. Зверь скалился, прижав уши и хвост, словно защищался, а не собирался напасть. Непревзойдённый хищник казался напуганным щенком. Это не поддавалось объяснению. Он только что разорвал такого же Калеку, распробовав его кровь. Пасовать он мог лишь перед Девой, любое другое животное по определению было его врагом, и его не могли напугать ни физическая сила, ни оружие, ни численное преимущество соперника.

— Убей их! — Это всё, о чём я могла думать в тот момент. Этот мир исчезал, Мята погибла, всё стало бессмысленным, кроме одного: они должны были умереть. Хотя бы эти двое. Хотя бы один из них.