Семь рыцарей для принцессы (СИ) - Дубинина Мария Александровна

— Кто-нибудь что-нибудь видит?

Курсанты заозирались, покосились друг на друга, и вдруг подскочил Берт:

— Я! Кажется, я что-то… Нет, показалось…

Он огорченно вздохнул.

— Не переживай, мой дорогой, — успокоил его Дженаро, потянувшись и хлопнув по плечу. — Главное, тренировки и хорошее настроение. Возможно, мы с тобой позанимаемся отдельно, вне занятий. Идет?

Альберт довольно закивал, а вот Герману эта идея пришлась не по вкусу. Он осторожно опустил барьер и почувствовал вдруг, что не один испытывает недоверие к учителю…

Когда урок закончился, он остановил Дзюн Мэй:

— Подожди, Дзюн. Мне нужно с тобой поговорить.

Она пропустила мимо себя пару оживленно обсуждающих занятие сокурсников.

— По поводу Альберта?

— Да, — он не стал удивляться ее догадливости.

— Не здесь, — тихо ответила Дзюн. — Не сейчас.

Она подняла на него глаза, будто ждала чего-то, и Герман предложил:

— После ужина за общежитием?

Там было отличное местечко для встреч, укрытое зарослями вечно цветущего кустарника, и кто-то из бывших студентов соорудил там подобие лавочки.

Дзюн кивнула и ушла, оставив Германа с колотящимся от предвкушения сердцем.

Урок 21. Никто не поможет тебе лучше, чем ты сам

День показался Герману невероятно длинным. Он с трудом дождался ужина и теперь под удивленные и недоумевающие взгляды друзей заглатывал содержимое тарелки, почти не жуя.

— Несварение же будет, — высказала свое мнение Ситри, неодобрительно качнув головой. Стефания подозрительно покосилась в ее сторону, потом на Германа, но промолчала. В последнее время чувства ее были какими-то совсем путанными, но Герман, памятуя о просьбе, с вопросами не лез.

— Что-то ты от нас скрываешь, умник, — резюмировал Рене и проворонил очередной помидор из своей тарелки. Берт же довольно задвигал челюстями.

Ко всем прочим проблемам добавилась еще одна — избежать лишних вопросов. А для этого пришлось неплохо попотеть.

Дзюн ждала его на импровизированной скамейке безмятежная, как цветок лотоса в безветренную погоду. Маленькая, черноглазая, с круглым, словно луна, личиком. Аж дух захватывало.

Она бросила на него короткий взгляд.

— Рене?

Герман кивнул, в очередной раз отмечая ее внимательность. Сердце колотилось как бешеное, и не сразу удалось убедить самого себя, что их встреча не романтическое свидание, а необходимость. Он неловко помялся, но все же сел рядом.

— Ты хотела что-то рассказать, — хотя вернее было сказать, что это он хотел что-то услышать. Дзюн кивнула.

— Меня это не касается, но тебе стоит об этом узнать. Будь осторожней с Дженаро и не оставляй его наедине со своим другом.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Шпага.

— Шпага? — не понял Герман.

— Это я принесла шпагу в училище.

— Где? Где ты ее взяла, Дзюн? — Герман вскочил на ноги и неосознанно схватил девушку за плечи. Тут же его пронзило безысходностью и тоской, такой, какую испытывал он сам, вспоминая родную деревню, только в разы сильнее. Но в отличие от Дзюн у него еще была возможность вернуться… Герман резко отдернул руки. — Миньшенг? Ты оттуда? Дзюн… мне очень жаль.

Он снова хотел коснуться ее плеча, но рука так и повисла в воздухе. Если девушке и было больно, страшно или тоскливо, она вовсе не желала, чтобы ее жалели, и этим неуловимо напоминала Стефанию.

— Не стоит. Ты не знаешь, что это такое.

Зато я знаю, что ты чувствуешь, хотел ответить Герман, но не стал.

Миньшенг — маленький мир в восточном секторе Ойкумены. Где-то около десяти лет назад телепортационные тоннели, связывающие его с остальными мирами были разрушены, почти так же, как у Акойи всего несколько дней назад, только вот причину до сих пор не установили. Они просто захлопнулись, погребая всех жителей в вечной ночи. Никто тогда не был готов к катастрофе, спасти удалось единицы, и те потерялись на просторах вселенной. На современной карте Миньшенг остался всего лишь одной из немногих черных точек, а еще лет через десять исчезнет вовсе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Это была не катастрофа, — неожиданно продолжила Дзюн. — Были те, кому это нужно. Один из них носил кольцо. Печатку с кругами. Такую же я видела месяц назад на человеке, похожем на Дженаро. Он встретился мне на улице города в выходной день. Я не видела его лица, но увидела кольцо и решила проследить.

Дзюн хотела его убить. Почему-то эта мысль нисколько не шокировала Германа.

— В одном из переулков его ждали двое в плащах и с капюшоном, они принесли и показали ему шпагу твоего друга с погасшей магической печатью. Так они сказали.

— Печать гаснет, когда связь с владельцем рвется. То есть он умирает, — на одном дыхании прошептал Герман. — Они принесли ему доказательство смерти хозяина эспады.

— Именно так они и сказали. Мне стало интересно, и я проследила за теми двумя, а они просто выкинули шпагу в переулке и все. Я ее подобрала и принесла в училище. Я не знала, что она принадлежит Альберту.

Дзюн замолчала. Герман откинулся назад, упираясь макушкой в наружную стену общежития, и посмотрел на небо. В голове уже постепенно собирались кусочки мозаики и складывались в картинки.

Кто-то захотел избавиться от Альберта и создать ему новую личность. Если верить мастеру Арефию, заказчик нашел талантливого, но нечистого на руку менталиста, вот только что-то пошло не так, и Берт не приобрел новую память, а потерял старую. Но исполнитель состряпал фальшивые документы, скорей всего подкупил дирекцию училища и запихнул туда Берта. Он рассудил довольно верно, после инициации до самого выпуска курсант становился собственностью Визании, а значит, не мог покинуть ее без разрешения.

Вот только что-то не складывалось.

Герман совсем забыл о присутствии Дзюн и запустил пальцы в каштановые кудри, взъерошивая их.

Из слов девушки было очевидно, что Берта хотели убить, иначе не предоставили бы шпагу с погасшей магической печатью как доказательство. Связь с носителем от потери памяти могла и не прерваться — никто еще не проводил подобных экспериментов. И если тем мужчиной с печаткой был Дженаро, он бы удивился, застав на занятии Альберта.

Все совсем запуталось, словно какой-то детали не хватало.

— Почему ты им не скажешь? — неожиданно спросила Дзюн и вытянула вперед стройные ножки в форменных ботинках. Герман вздрогнул и повернул в ее сторону голову.

— О чем? — он был уверен, что знает о ком речь.

— О своих способностях. Думаешь, они отвернуться от тебя?

— Нет, я… — попытался возразить Герман, но если он мог раскладывать и примерять на себя чужие эмоции, то в своих собственных иногда терялся. Дзюн не стала ждать его оправданий и поднялась.

— Не стоит путать осторожность и недоверие, — загадочно подытожила девушка, поправила хвост длинных гладких волос и удалилась. Герману почудилось, будто на ее месте только что стоял Сорамару.

После этого разговора Герман места себе не находил. Все его теоретические выкладки и предположения от любого слова могли рухнуть в одночасье. Им нужна более серьезная основа, и Дзюн была права в том, что не спешила ничего предпринимать без доказательств. “Вы помогли мне вернуть кое-что из оружия. Я помогаю вам, — сказала она напоследок. — Мы квиты”. Почему-то эти ее слова как-то нехорошо отозвались внутри. Будь Герман более романтичен, сказал бы, что захлопнулась дверца в их общее будущее. Хотя, стоит признаться, примерно так он и подумал.

Парк тонул в густых фиолетовых сумерках, первая луна — голубая, как весенняя лужица — уже взошла на небосклон, и несколько часов до восхода желтой луны тропинки терялись в темноте, а деревья и здания превращались в картонные черные силуэты. Приближение сезона дождей уже чувствовалось в более смелых и прохладных порывах ветра, от которого изредка вдоль позвоночника пробегал озноб. Герман вышел из тени и посмотрел на небо. Почему-то стало так невыносимо грустно, тоскливо. Вот тебе и затерялся в толпе, начал новую жизнь и избавился о старых проблем. Так нет, навалилась новые, будто этого и ждали. И не только свои, но и чужие, разделять которые становилось все сложнее.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})