Лекарь (СИ) - Смитт Таня

Мои дни были наполнены пустым созерцанием однообразных пейзажей за низким окошком кухни и механическим подсчетом мельтешений старухи по двору.

Однажды, выпроводив Женьку за харчами, я занял привычный пост у окна, но кроме унылых серых деревьев, так ничего и не увидел. Старуха не появлялась, а ее вечно распахнутая в хату дверь была плотно закрыта. Не имея в своем арсенале других развлечений, я принялся размышлять о причине отсутствия хозяйки, и за этими раздумьями меня застал Женька. Он приволок нам полные карманы сухого концентрата и был невероятно горд добычей. К слову, это была первая удачная вылазка за неделю.

«Пойди к старухе, — попросил я, — пусть нальет стакан кипятка. Эту гадость невозможно жрать на сухую.»

Однако, выполнить мою просьбу Женька не успел, поскольку старуха сама объявилась на нашем пороге. Она настороженно оглядела нашу каморку и, вызывающе подняв острый подбородок, попросила спирта. Мне показалась странной ее просьба, но я не стал вдаваться в подробности и сказал, что спирта нет. У нас действительно не было ничего, что можно было бы назвать лекарствами. Ну, кроме тех засушенных трав, что любезно собрал для меня Женька на нордсвильском кладбище. Старуха молча развернулась и пошлепала обратно, разом став ниже ростом. Теперь просить кипяток было бы невежливо, и мы обошлись сухомяткой. После роскошных нордсвильских харчей, унылые концентраты казались нам отравой, а мысль о скоропалительном отъезде из странного города все чаще получала определение тупой и непродуманной.

«Мы дураки и идиоты, — пробормотал Женька, сплевывая вязкую смесь прямо на пол, — подумаешь, стаи волков! Давай вернемся, Тихон, по ком мы скучали в цивилизованном кошмаре?»

Справедливые рассуждения были вновь прерваны появлением старухи. В этот раз она держалась более приветливо и даже немного заискивающе.

«Сынок, может найдется у вас какая-нибудь ранозаживляющая мазь?» — неожиданно прошамкала она, обращаясь ко мне, и беззубо улыбнулась.

«Что с вами случилось? — хрипло поинтересовался я, продолжая держать морду за домотканым шарфом. Старуха, ни разу не слыша раньше мой голос, вздрогнула и попятилась. Однако, нужда в медицинском вмешательстве остановила ее, и заставила протянуть мне сухую сморщенную ладонь, расчерченную поперек глубокой свежей царапиной. Я уже видел однажды такие увечья. Ими обычно награждали дикие, вступая в неравные схватки с людьми. Старуха видно, что-то прочитала по моим глазам, и мгновенно спрятала руку.

«Поцарапалась о гвоздь,» — бормотнула она и сделала попытку уйти.

«Подождите, — снова прохрипел я, вспоминая о волшебных травах, — принесите мне кипятка, я помогу вам»

«Ты не поможешь ей, — глухо проговорил Женька, едва старуха скрылась за порогом, — ей досталось от твари, теперь дело времени, когда еще одним чудовищем станет больше.»

Я не стал комментировать Женькины наблюдения, и дождавшись свою пациентку, принялся готовить ей лекарство. Старуха выжидательно следила за моими движениями, ворочая мутными пронзительными глазками и размеренно покачивая головой. Когда вода выкипела наполовину, я собрал зеленую жижу в ладонь и обмазал порез. Плотные кожаные перчатки здорово мешали процедурам, но я не находил в себе решимости демонстрировать свое уродство.

«Завтра из ее хаты раздастся визг обращенной твари и соберет к себе взвод чистильщиков, — уныло прокомментировал Женька, когда хозяйка скрылась за дверью, — твое вмешательство бесполезно, Тихон. Этим ты не протопчешь себе дорожку в рай!»

Женькины ремарки пробудили во мне давно забытое бешенство, и я, забывая об осторожности, вскочил на ноги и приподнял над полом диванного критика.

«Заткнись! — прорычал я, стискивая худое Женькино горло, — чтобы сделал ты на моем месте, а, варвар-миротворец?!»

После чего с силой отшвырнул его в сторону и пнул лапой. Женька тут же подскочил и вместо того, чтобы отвесить мне сдачи, заполошно пробормотал:

«Пожалуйста, успокойся. Тихон, приди в себя. Хрен с ней, с бабкой! Пусть делает, что хочет, ты сам не забывай о группах реагирования.»

Разбуженная во мне тварь не желала прислушиваться к голосу разума, и продолжала бушевать.

Я не стал озвучивать все мысли, толпившиеся в голове, а решил ограничиться очередным пинком, адресованным беспокойному брату.

«Отвали от меня, — рявкнул я напоследок и наконец, затих. Тварь медленно успокаивалась, складывая оружие, и вскоре меня терзали знакомые муки раскаяния.

«Прости меня, Женя, — пробормотал я, — мое поведение недопустимо.»

Вопреки Женькиным прогнозам, наутро из бабкиной хаты ничего не доносилось, а ближе к обеду, живая и невредимая, хозяйка помахивала перемотанной клешней, снова обивая наш порог. На этот раз она пришла к нам не одна. Рядом топталась в смущении невысокая тетка, искоса поглядывая в мою сторону и все порываясь уйти. Бабка то и дело хватала ее за руку, и видно собиралась с мыслями, чтобы озвучить, наконец, причину своего появления. Мне надоело наблюдать эти многозначительные кривляния, и я, постояв немного в дверях, развернулся, чтобы уйти.

«Подождите, — раздалось за моей спиной, — мне говорили, вы знаете толк в медицине. Мне нужен ваш совет, доктор.»

Так высокопарно меня давно уже никто не называл. Последнее мое звание, подаренное мне вспыльчивым воякой, носило весьма презрительный оттенок, и мне неожиданно стало любопытно, что хочет сейчас от меня вежливая незнакомка.

В нынешних суровых реалиях все мало-мальски значимые медицинские учреждения переквалифицировались в научные лаборатории, поднявшись на борьбу с мировой катастрофой. Те, кто нуждался в лечении, были вынуждены обращаться к знахарям и целителям, поэтому мои профессиональные рекомендации были восприняты нежданной гостьей как истина в первой инстанции. Она долго благодарила меня за оказанное внимание и обещала приходить еще.

С этого дня началась моя врачебная практика. К нашему порогу потянулись занедужившие граждане, таща свои проблемы и щедро делясь наболевшим со странным доктором, замотанным до самых глаз в шерстяные тряпки. В течение двух недель я отвечал на многочисленные вопросы, выслушивал бесконечно повторяющиеся жалобы, и раздавал весьма грамотные советы, приводя в восторг своих скромных посетителей. Женька настороженно относился к моим деяниям, видя в том очередной подвох. Его вечная тревожность вызывала во мне только снисходительное хмыканье, а осознание собственной нужности возвращало уверенность и радость бытия.

Пациенты тянулись ко мне нескончаемой вереницей, развлекая меня трогательными историями о вывихнутых лапах и свернутых шеях. Я, с почтительным вниманием поддерживал с ними светские диалоги, вырастая в своих собственных глазах. Больные благодарили меня горстками сухой дряни, аккуратно завернутой в обрывки бумаги, иногда разбавляя подношения подарками в виде бытовой утвари. Когда количество ложек, чашек и синтетических цветастых тряпок превысило опасный уровень и завалило все горизонтальные поверхности в нашей комнате, я решил прикрыть лавочку. Женька, узнав о моем плане, только облегченно вздохнул.

«Ты здорово рискуешь, принимая у нас незнакомцев, — проговорил он, — они, хоть и выглядят как неотесанная деревенщина, но наблюдательности им не занимать. Твоя замотанная рожа могла бы вызвать интерес не только у слабого пола»

Здесь я с удовольствием согласился бы с благосклонным братом. Вот только у прекрасных дам я больше не вызывал никаких эмоций, кроме благодарности за изящно срезанный мозоль, или грамотно вправленную клешню. А что касается остальных, тем было откровенно насрать, кто именно вылечит им геморрой. Среди моих пациентов не нашлось ни одного, кто явился бы сторонником политических и научных дрязг.

Выпроводив за порог всех своих пациентов, я откровенно заскучал. Моя прерванная карьера вынудила Женьку снова бродить по окрестностям, воруя харчи, и собирать местные новости. А я продолжил свое бездумное сидение у окна. Паника в городе, вызванная больше деятельностью групп реагирования, чем проделками тварей, совершенно не касалась сонных окраин, и мое настороженное оцепенение постепенно сменилось привычным безразличием и отрешенностью. Если не смотреть в зеркало слишком часто, думал я, можно представить, что все позади, а дальше меня ожидает размеренная полуголодная жизнь, без тревог и потрясений. Однажды мое одиночество было разбавлено появлением очередного пациента, видимо не осведомленного о прекращении практики.