Дитя минувшего - Кристина Веда

на четырех лапах налетел на меня, и точно сорвавшийся пес стал обнюхивать. Горячий пар из его ноздрей обжигал кожу. Он навис надо мной безмолвной тенью.

Я зажмурилась и отвернулась, высчитывая секунды до своей смерти.

Как вдруг всё закончилось.

Тяжесть отпустила, и Горыныч отстал.

Я раскрыла глаза, сама не веря своей удаче, но тут же сердце ухнуло вниз. Там, куда меня отбросил Горыныч, валялись кости и черепа, затянутые паутиной. Надо мной клубилось облако пыли – это все, что осталось от множества человеческих останков.

– Ты съешь меня? – спросила я с дрожью. Мой голос отскочил от стен и одиноким эхом вылетел в окно у потолка.

Я была одна. Рана изнывала, кровоточа.

Ком подступил к горлу, и я вперила испуганный взгляд в спину Горыныча.

Тот вновь поднялся на задние лапы и что-то подтаскивал в центр комнаты, туда, куда падал столб света. Скрежет его когтей по отсыревшем дереву отдавался противными мурашками по моей коже.

Он бросил что-то к собранной куче и с громких, утробным звуком, выплюнул струю огня. Дерево, собранное им, вспыхнуло.

Меня обдал жар, и я даже прикрыла глаза ладонью, сторонясь яркого света.

– А что, нельзя съесть сырой?! – в отчаянии вскрикнула я, представляя, как Горыныч поджаривает меня над огнем, точно я была свиньей.

– Фырой… – утробно протянула левая голова и хищно повернулась в мою сторону. Я вздрогнула, замолчав. – Давайте фъедим её фырой.

– Нужно отпустить девушку, к-х, – вмешалась правая голова, обращаясь к остальным и бегло посматривала в мою сторону, – мы ее похитили, это плохо. Мы плохо закончим, к-х.

– Плохо закончим, вкуфно поедим… – облизнулась левая голова.

– Тихо всем! Я здесь за всех говорю! Вы не готовы все.

Головы затихли, вжавшись в шеи, кроме центральной, которая ощутила власть и упивалась ею.

Огонь откидывал на Горыныча яркие всполохи света, по краям его облепляли кровожадные тени.

Я поднялась на ноги, прикрыв рану, из которой торчал кусок отсыревшего дерева. Каждый вдох отдавался яркой вспышкой боли. Занозы расчесали мою спину, и она горела.

Горыныч развернулся ко мне. Нас отделял костер, который он развел в самом центре. От него исходил жар, но пламя не перекидывалось на деревянный настил. Видимо Горыныч его контролировал.

– Она фтала, кофо фмотрит на наф, – обращаясь к другим зашептала левая голова. – давайте убьем!

– Оставить нужно девчонку, к-х. Её уже ищут, – и точно в подтверждении своих слов правая голова громко втянула воздух ноздрями, – я чую вестника смерти. Это её ворон, к-х, плохо.

– Меня всё равно найдут, – прохрипела я, вмешиваясь в разговор. – Горыныч, отпусти меня сам, ты же не хочешь причинить вреда. Ты уже давно не такой.

– Она права, к-х. Не такой, мы хорошие.

– Был не таким, но ты вернула меня, – пробасила центральная голова и склонилась через костер. Огонь не тронул её, отскакивая от чешуи, тени залегли на вытянутой морде. – Теперь у тебя есть два варианта. Мы либо съедим тебя…

– …фьедим.

– Либо ты свяжешь свою жизнь с нами.

Я удивленно переспросила:

– Свяжу жизнь. Как?

Три головы разом прошипели, как одно существо:

– Невеста.

«Эссстаа» – эхо прошло к потолку.

– Что? Я должна стать твоей невестой? – и я хмыкнула, тут же согнувшись от резкой боли. Холодный пот выступил на лбу. Я выпрямилась, когда наводнение прошло и спросила. – Зачем тебе невеста, если ты всё равно пожираешь всех дев?

Точно в доказательство свет от пламени упал на валявшиеся у стены обглоданные кости.

– Ты другая, лунная дева. В тебе сила и она может слиться с нашей. Мы станем самыми сильными во всей Нави и начнем господствовать по всей Яви.

– Гофподствовать… – точно смакуя, произнесла левая голова и высунула свой раздвоенный язык.

Я хотела отказать, послать все три головы Горыныча за тридевять земель, но спиной ощущала, что моё спасение было где-то рядом, нужно только потянуть время.

Подыгрывая Горынычу, я аккуратно прошла к огню, что согревал раскрасневшуюся, местами посиневшую кожу. Почти черная кровь стекала по моей груди и капала к ногам. Все три головы безотрывно следили за мной:

– Фто-то задумала…

– Давайте отпустим её, к-х. Ой плохо нам будет.

– Будет плохо, ефли она не переварится.

Всех перебила центральная голова, все-также нависнув над огнем. Более того, она склонилась ниже, прямо в пламя, и выскользнула передо мной, опалив лицо паром:

– Что ты решила, лунная дева?

Я проглотила неуверенность и хрипло спросила:

– Что мне нужно сделать?

– Прими мое сердце, как артефакт силы и соединись с ним. Это сделает тебя богиней, но ты навечно окажешься привязана к нам и изменишься…

– Фтанешь фильнее…

– Беспощаднее…

– Они правы, – кивнула центральная голова, – ты станешь нашей.

Я попятилась, пропав во тьме. Горыныч, точно прочитав мое сомнение, выпрямился. Его тяжелые лапы смяли под собой горящие палки и пропустили сквозь огонь. Точно рожденный из пламени он перешагнул через него и ступил ближе ко мне. Каждая чешуйка отражала яркий свет.

А я все отступала, безмолвно сражаясь с собой, пока не прижалась к стене.

В лапе у Горыныча блеснул кинжал, и он протянул его мне, останавливаясь и заглядывая в испуганные глаза.

– Забери наше сердце и мы обретем силу.

– Фила фтанет нашей!

– Это будет плохо, к-х. Беги, полубог…

Раздался рык и правая голова, точно нашкодивший ребенок вжалась в плечи, замолчала.

Сердце мое зашлось в груди, я перевела взгляд с огромных глаз на клинок и тихо протянула:

– Ты хочешь силы?

– Как и ты.

– Я её не хотела, – качнула я, а моя рука, словно чужая, нависла над кинжалом. Странный соблазн прорывался по венам. – Сила не принесла мне ничего хорошего. Только боль потери.

– Ты должна потерять всё, чтобы возродиться из пепла. Как и мы.

И я отдернула руку, посмотрев на Горыныча. Прямо. Настойчиво.

– Так вот в чём дело. Ты не силы хочешь, ты устал от одиночества.

Две головы Горыныча зашлись в злобном смехе, запрокидываясь, а затем уставились на меня.

– Глупая футка, полубог…

– Какого одиночества!? Нас тут трое.

– И даже с тремя головами ты готов отдать свое сердце чужому человеку. Настолько пусто в твоей душе, что ты связываешь свою жизнь с кем угодно, кто обращает на тебя внимание, Горыныч, – с каждым брошенным словом пар из ноздрей Горыныча все больше клубился вокруг, шеи вытягивались. – Вас трое, но вы оглохли друг к другу и ужасно одиноки. Ты не мир хочешь захватить, а быть хоть кому-то нужным, даже если это насильно.

– Т-ты… – прошипел Горыныч. Его тело затряслось, в глазах правой головы блеснули слезы, а две другие головы исказила ненависть.