Успеть. Поэма о живых душах - Алексей Иванович Слаповский

А в углу, за окном, под которым стоял обеденный стол, кто-то начал сооружать вполне современный кухонный интерьер: сверху два шкафа с дверками матового стекла, под ними длинная столешница, обклеенная пленкой под мрамор, была здесь и мойка с краном, но использовалась не для мытья, а для хранения горы грязной посуды. Ящики и дверцы нижних шкафов были форсистые, лаковые, алые, зеркально отражающие стену и пол, который состоял из трех частей — перед зоной кухни была полоса желтого ламината, имитирующего свежеструганное дерево, две трети пространства застелены линолеумом под малахит, с белыми прожилками, а у порога перед дверью в сени прибит гвоздями большой лист некрашеной фанеры.

У дальней стены, где были окно и дверь во двор, в огород или сад, стояла елка, небольшая, в половину человеческого роста, поэтому поставленная на табуретку, прикрытую разноцветной мишурой — будто толстые гусеницы свисали. На елке мерцающая гирлянда, серпантин и дюжина больших, размером с крупное яблоко, шаров красного, синего и золотого цвета. Галатин вспомнил, что и в доме Виталия стояла такая же елка, и тоже на подставке, с такими же гусеницами мишуры, такими же шарами и такой же гирляндой.

А у вершины елки стояла на ветке, прислонившись к стволу, довольно большая кукла Снегурочки, очень старая, в пожелтевшей белой шубке, но румянец еще сохранился на ее личике. Галатин вспомнил, как в детстве точно такая же Снегурочка заворожила его, пяти или шестилетнего. Она была красивая, с голубыми глазами, шубка блестела и казалась покрытой застывшим сахарным сиропом. Вася не удержался и, когда никто не видел, снял Снегурочку, лизнул ее. Оказалось не очень приятно и липко. Шубка похрустывала при нажатии, Вася дотронулся до личика, оно было очень твердым. Вася постучал пальцем, услышал пустой звук. Ему стало интересно, что за тельце у Снегурочки под шубкой. Ручки и ножки у нее гнутся — почему? Вася унес куклу к себе в комнату, залез под стол и начал исследовать. Он хотел только заглянуть под шубку, но та сразу же порвалась. Под нею оказалась вата. Раз уж кукла все равно испорчена, терять было нечего, Вася рвал и щипал плотно накрученную вату. И увидел скелет куклы — руки и ноги проволочные, а туловище фанерное, голова дыркой крепилось на деревянном штырьке. Вася зачем-то решил отделить голову, она была не только насажена, но и приклеена, он рвал, рвал и оторвал, голова упала. Лежащая отдельно на полу, она почему-то показалось страшной. Только теперь до Васи дошло, что он наделал. Сходил за парой газет, сложил туда все, умял, скомкал и выкинул в форточку. Мама потом искала ее, расстраивалась, Вася не выдержал и признался, расплакался.

«Но зачем?» — не понимала мама.

А отец тут же ей объяснил:

«Парень исследует мир, все в порядке».

Конечно, маленький Вася не запомнил точных слов отца, но примерно так он сказал. И Вася успокоился, а мама, любившая восстанавливать порядок, вскоре купила точно такую же Снегурочку.

На столе было изобилие. Юля словно заочно соревновалась с Ларисой — подала и щи, и картошку-пюре, и котлеты, и соленые помидоры с огурцами. Виталий даже заворчал:

— Зачем ты, я в дорогу не ем много, в сон потянет.

— Сколько хочешь, сколько и съешь, — ответила Юля. — А товарищ пусть закусит как следует.

— Да нет, я тоже не очень… Картошечки чуть-чуть, котлетку, и все.

— Ну, как скажете.

Мужчины завтракали, а Юля села на стул рядом с Виталием, лицом к нему, села по-девчоночьи, подтянув на сиденье стула ноги и обхватив колени руками. Сидела и смотрела, как ест Виталий. Тот, вроде бы, не обращал внимания, но вдруг со стуком положил ложку на стол, повернулся к Юле и сердито спросил:

— Ну, чего?

— Ничего.

— А чего тогда?

— То есть?

— Дырка вот тут будет, — Виталий показал пальцем на свой висок.

— Смотреть нельзя?

— Есть мешаешь.

— Аппетит, значит, порчу? — спросила Юля с каким-то намеком.

— Не портишь, а… Давай потом.

— Само собой. Потом. Всегда потом.

— Тебе сейчас охота?

— Мне всегда охота.

Юля рассмеялась, услышав в собственных словах не то, что собиралась сказать.

Виталий тоже усмехнулся.

Зубы у Юли были очень белые, а смех звонкий, она похожа была на школьницу, которая хотела всерьез раздразнить учителя, но не выдержала и смехом все испортила.

— Девчонок разбудишь, — упрекнул Виталий.

— Да им хоть в уши свисти, до обеда спать будут. Любят поспать. Это понятно, — Юля вздохнула и сказала Галатину, поделившись с ним, как с близким. — Малокровие у них. Что ни делаем, не помогает. И кормим нормально, и лекарства правильные, да, Виталь?

Виталий, метнув взгляд на Галатина, ответил:

— Врачи сами не знают, что делать.

— А кто врачи? — горячо подхватила Юля. — Я в город возила, полдня ждали, а потом принимает какая-то Мумбарака Кумбарамовна, не выговоришь, она не то что лечить, она по-русски нормально не говорит!

— Имела право потребовать другого врача! — наставительно сказал Виталий.

— Так они тебе и дадут! А если и дадут, будет опять какая-нибудь нерусь, обидится за свою и так налечит, что еще хуже выйдет!

— Ладно, не нагнетай, в конце концов, у них ответственность. Если не тот рецепт выпишет, привлечь можно.

— Тебе легко говорить, ты не видишь, как девочки мучаются!

— Не начинай, ладно?

— Я не начинаю, а…

Юля замолчала, повернула голову в сторону и вверх, пару раз шмыгнула носом. Но тут же улыбнулась, сказала Галатину:

— Вы извините. Это мы так, в порядке профилактики.

Галатин, закончив завтрак, поблагодарил и встал, чтобы одеться, уйти первым и не видеть, как прощаются Юля и Виталий. Но и Виталий тут же встал, и тоже пошел к двери. Юля, спрыгнув со стула, подбежала к нему, обняла, встала на цыпочки, чтобы поцеловать. Виталий подставил щеку. Видно было, что он и стесняется, но и лестно ему, что такая симпатичная и юная женщина его любит, поэтому не сопротивлялся, когда Юля повернула ладошкой его лицо и поцеловала в губы.

В машине Виталий молчал, хмуро глядя на дорогу. И Галатин молчал.

Только когда выехали из села, Виталий сказал:

— Ты, Русланыч, если что думаешь, лучше не думай.

— Я и не думаю.

— Вот и хорошо. Некоторые вещи легко понять, но трудно объяснить.

Галатин, несмотря на обещание не думать, задумался над загадочными словами Виталия.

Да и сам Виталий, похоже, был озадачен собственным изречением, но вскоре лицо его стало безмятежным, просветленным — все сложное осталось позади, а впереди привычное и спокойное движение, впереди дорога, которая ничего от тебя не требует, не хочет, ничем тебя