Книга интервью. 2001–2021 - Александр Маркович Эткинд

Зерно. И здесь нужно видеть серьезные различия. Вы помните – у каждого ресурса свои политэкономические свойства. Зерновая экономика другая, чем хлопковая, пушная или нефтегазовая. Всякая экономика сосредоточена на создании прибавочной стоимости, ей надо произвести такой продукт, который можно перевезти, продать с выгодой. Далеко не всякий продукт можно перевезти – картошку нельзя перевезти, а соль можно. Продукт должен быть сухим, как чай или меховые шкурки, легким, выгодным, ценным. Сельские имения тоже стремились к прибыли. Но зерновое хозяйство отличается от других видов ресурсных экономик тем, что обеспечивает полную занятость населения. В России пшеница не росла без севооборота, а для этого надо планировать работу на три–пять лет, сидя на земле. Вообще это сложно – удержать людей, пока пшеница, рожь или горох созреет, а люди должны быть «крепкими земле», без этого там ничего не родится. С тех пор как государство лишилось старинных источников дохода, ему срочно нужны были новые источники, в этом была задача империи. И империя прикрепила людей к земле: сидите, пашите, сейте, удобряйте, обслуживайте севооборот, станьте его частью. Обо всем этом мы, городские люди, мало думаем, но это ключевые особенности имперского периода.

Но параллельно были созданы сословия, за которые империя держалась вплоть до своей гибели в 17‐м. В чем был смысл разделения, такой жесткой стратификации: один – крестьянин, другой – мещанин, третий – купец? Одни с бородой, другие без.

Да, и дворяне как организаторы и контролеры всего процесса.

А духовенство как идеологи.

И оправдатели. Я рассматриваю все это как процесс внутренней колонизации. Когда в заморские колонии приплывали белые люди на невиданных кораблях с парусами, их воспринимали как посланцев Бога или, может быть, дьявола. У них были такие штуки, которые стреляли, от этого умирали туземцы. У них была власть, которая была основана на видимых различиях между пришельцами и местным населением. Они были одеты иначе, и в отличие от гибридных войн, которые мы видим сегодня по всему пространству Евразии, пришельцы тех времен подчеркивали свое отличие. Например, англичане не снимали своей красной военной формы с золотыми пуговицами, они не учили местные языки. Они, наоборот, вынуждали туземцев учить английский. Но главное отличие символизировалось цветом кожи: белая против черной, или коричневой, или красной. И опять-таки, это расовое отличие не скрывалось культурой, а всячески подчеркивалось. В общем, колониальная ситуация требует видимых, демонстративных различий между элитой и туземцами. Элита всегда немногочисленна, располагает средствами насилия, имеет особую культуру и предстает наместником Бога, ну или старается занять его место. Местное население должно подчиняться и работать, создавая сухой, ценный товар, который можно вывезти и продать. Так же это было и в России, но с важным отличием. В России, особенно в Европейской России, все были белые. Другие особенности колониальной ситуации все были налицо, кроме различия цвета кожи.

То есть вы считаете, что в России между элитным городским населением и основной частью подданных, крестьянством, возникли отношения колониального типа?

Да, но элита необязательно была городским населением. Наоборот, в имперский период элиту всячески поощряли жить в своих поместьях для того, чтобы организовывать процесс. А элита как раз предпочитала править в отсутствие – в столицах. Или жили по сезону – на лето уезжали в поместье, зиму жили в Москве.

А потом и в Ницце.

Да, это был очень естественный переход. Сословия были прописаны в законе. Разные законы действовали по-разному для людей разных сословий. Одни люди были обязаны служить в армии, другие нет. Одни могли поступить в университет, другие нет. Одни могли покупать землю и владеть ею, другие нет, и т. д. Одни подлежали телесным наказаниям, другие нет. Какой бы аспект законодательства ни взять, в нем были сословные различия. Над этим работали юристы, которые в России всегда были очень активны, – и думаю, именно потому, что тут не было расовых различий. В расовом обществе многое остается непрописанным, имплицитным, работает на основе расовых различий. Но потребность в видимых маркерах власти была очень высока. Была такая нужда, была и потребность в том, чтобы сословия были не просто написаны на бумаге, а (как позднее сказала Екатерина) на телах подданных. Только Петр приехал из Голландии, только основал Петербург, только задумал строительство империи – в этот самый момент он обязал дворян брить бороды. Он брил только дворян, ту самую культурно-экономическую и военно-политическую элиту, которая сосредоточила в этой империи всю власть над народом и территорией. А другие сословия, как то крестьяне, попы, мещане, – все оставались со своими бородами. Получилось море бородатых людей и между ними – насильственно побритая, демонстративно выделенная элита.

В европейских костюмах.

Совершенно верно. Люди иной расы, люди иной сущности.

А потом и иного языка – французского, немецкого. Получается, что элита была как бы иностранцами в собственной стране?

Элита себя так и чувствовала. Русская литература полна переживаний на эту тему. «Лишние люди», иностранцы в своей стране. «Человек с томиком Вольтера», скучающий барин в собственном поместье. На самом деле у них были важные функции, которые они, худо-бедно, исполняли: организация производства, сбор налогов, подавление недовольства. Выполняли они это, думаю, скорее худо, чем хорошо. И все же это было общество полной занятости. Как бы не вышло так, что в постиндустриальную эпоху, в которую вступаем не только в России, но и вообще во всем мире, мы будем вспоминать об этом с завистью.

Еще один элемент ваших рассуждений – некая сотовая система управления группами населения. Можно коротко объяснить, что это такое? Я так понимаю, что это применялось в основном к тем, кого считали инородцами?

Не только. Я эту формулировку написал, когда пытался понять, что такое русская община – именно русская земельная община. Потому что это был особый институт землевладения, землепользования. Есть точка зрения либеральной российской историографии, связанной с именем Бориса Чичерина, который показал, что до времен Екатерины община практически отсутствует в хозяйственных документах. Но община приобрела очень важные функции – она собирала налоги, перераспределяла землю. Фактически была тем коллективным субъектом, который если не владел землей – владел помещик или государство, – но пользовался ею. Вот когда русские крестьяне переселялись в новые условия, например в Сибирь, они вроде как вновь организовывались в общину. И не для защиты от государства в Сибири, а скорее для защиты от трудной жизни.

А Русский Север?

Русский Север был очень индивидуалистичен. Не очень ясно, как работала община в старообрядческих землях Русского Севера и была ли она там вообще. Север разнообразен и