Карьерный спуск на дно. Проституция в царской России - Анастасия Вячеславовна Мащенко

жекторы с «пикантными, париж-ского жанра» картин-ками, рекламу средств против беременности, полового бессилия, старческой немощи[387]и тому подобное. Все эти атрибуты важно было убрать из поля зрения молодёжи с её ещё неокрепшей психикой. Кроме того, необходимо было подчеркнуть равенство полов и указать, насколько бесчеловечным может быть потребительское отношение мужчин к женщинам:

Призрак порнографии. Наши драматурги и литераторы охотно занимаются спиритизмом, чтобы только вызвать любимый «призрак»

Журнал «Будильник».

«Мужчина в своих половых отношениях составляет собою как бы существо привилегированное; он возмущается от одной мысли удерживать свои страсти, а от женщины требуется девственная чистота. Мужчина в качестве высшего пола может не осудительно заражать и его должно охранять от больных женщин. Мужчина, семьянин, идёт в публичный дом и оттуда возвращается в своё семейство в качестве отца, брата, мужа и требует того же внимания, уважения и заботливости. Мужчине, ввиду его мнимой страстности, извиняется всё, – нарушение супружеской верности, долга, чести, заражение своей семьи сифилисом… На всё это общество наше смотрит равнодушно или снисходительно. Всем этим ученьем в наше время до того извращены понятия, что и самые добродетельные женщины верят в бурные, неудержимые порывы юношества и благодарят судьбу за существование спасительной проституции. – Такое мнение есть совершенная ложь и в физиологическом, и в санитарном отношениях»[388].

Вопрос о равенстве полов стоял настолько остро, что даже та литература, которая, казалось бы, в неприглядном свете описывала проституцию, но при этом якобы недостаточно осуждала мужчин-«потребителей», могла попасть у аболиционистов в немилость. Так произошло, например, с повестью А. И. Куприна «Яма». Таким образом, книга не нашла одобрения ни у регламентистов, ведь в ней тонкой нитью идёт критика системы контроля публичного торга, ни у сторонников аболиционизма.

Это всё касалось художественных произведений, через которые можно было эффективно влиять на настроения простых людей. Однако нужно было повлиять ещё и на государство. Как пишет историк Н. Б. Лебина, в рамках Первого Всероссийского женского съезда в 1908 году и Первого съезда по борьбе с торгом женщин в 1910 году всерьёз обсуждалась мысль о необходимости обуздания половых инстинктов мужчин путём воспитания, общественного мнения и даже государственного контроля. Некоторые участники вообще предлагали называть потребителей продажной любви «проститутами» и применять к ним санкции уголовного характера[389].

В сущности разговоры между аболиционистами и регламентистами так и остались разговорами, а Первая мировая война и вовсе отложила какие-либо изменения в системе контроля публичных домов и жриц любви на неопределённый срок:

«Уже накануне империалистической войны русские общественные организации снова возвысили голос и потребовали закрытия публичных домов, отмены полицейского и санитарного надзора. Но их пожелание осталось только на бумаге. Государственная дума, куда был внесён проект закона, не сумела или не пожелала разрешить его. Вот почему ко времени империалистической войны в России существовала ещё регламентация. Вот почему вслед за армией к фронтам двинулись сводники и содержатели притонов.

В прифронтовой полосе открывали они публичные дома с ведома и благословения начальства. Женщине, вынужденной продавать себя за деньги, было безразлично, где заниматься своим позорным промыслом, – в тылу или на фронте. Армии заражались венерическими болезнями. Солдаты, ехавшие в отпуск в родные деревни, везли туда с фронта и тяжёлые страдания своим ближним»[390].

Одновременно с пустыми дискуссиями, не приносящими видимого результата, в газетах появлялись шуточные карикатуры. Одним из самых остроумных оказался журнал «Сатирикон», опубликовавший в мае 1910 года рисунок «Съезд по борьбе с проституцией» со следующим комментарием:

«Дорогая и милая жертва общественного темперамента! Памятуя, что добрыми желаниями вымощен ад, мы решили радикально изменить ваше тяжёлое положение. Дорогая и милая жертва общественного темперамента. Замените ужасные стёкла вашего красного фонаря бледно-розовыми, с чудными рисунками, которые напомнят вам о том, чего вы лишены, и тогда, поверьте нам, дорогая и милая жертва общественного темперамента, вам всё покажется в розовом свете».

Карикатура А. Радакова «Съезд по борьбе с проституцией». Журнал «Сатирикон», 1 мая 1910 года

Пока «наверху» обсуждали, как сделать жизнь проститутки лучше, «внизу» – в публичных домах, притонах, в трактирах и на обочинах дорог – ничего не менялось. Общество, которое, казалось бы, хотело их спасти, было далеко от понимания примитивных нужд девушек. Вопросы нравственности большинство из них интересовали в последнюю очередь, важнее – быть сытыми, одетыми, желательно замужними. Брак для многих «жертв общественного темперамента» виделся тем самым спасательным кругом, хотя на деле обычно оказывался очередной кабалой. В лучшем случае проститутки выкупались из домов терпимости средней руки бедными мещанами: лавочниками, трактирщиками, ремесленниками, писарями, мелкими чиновниками и тому подобными, и были бесплатной рабочей силой, нежели любимыми жёнами. В худшем и более частом – в мужьях значились любовники-сутенёры, ласково именуемые «котами». Как видите, не всегда замужество предполагало выход из профессии. Что первая группа мужчин, что вторая занимала для себя очень выгодную позицию. Они могли в любой момент самоутвердиться за счёт женщин, напомнив им, откуда и при каких обстоятельствах их «подобрали», и при этом на них же материально наживаться. Так как проституирующие девушки находились на обочине общественной жизни и обывателями были постоянно порицаемы, конечно, они искали хоть какой-то источник любви и закрывали глаза и на поборы, и на побои. Несмотря на такую смиренность с их стороны, желающих заключить брак с проституткой всё равно было немного, что ярко иллюстрировала статистика:

«В Москве с 1858 по 1863 год только 4,5 % проституток были сняты с учёта по причине замужества. В 1914 году петербургский врачебно-полицейский комитет освободил от контроля по этой же причине всего 2 % проституток. За 9 лет (с 1901-го по 1910-й) в столице вступили в брак лишь четыре проститутки. В трёх случаях девицы вышли замуж за мелких торговцев и покинули город, поэтому их дальнейшая судьба неизвестна. Один брак был продиктован стремлением спасти „заблудшую душу“»[391].

Спасителями, как правило, оказывались студенты с их юношеским максимализмом. Они преследовали цель куда более возвышенную, нежели просто жениться на проститутке, а именно: вызволить её из мерзких лап сутенёров и содержательниц домов терпимости, помочь с образованием и устройством на приличную работу. Для этого нужно было взять девушку на поруки, собрать целый ряд документов, доказывающих благонадёжность заявителя, и предоставить их во врачебно-полицейский комитет. Много суеты, но ведь всё ради спасения души! Проблема заключалась в том, что публичные женщины, находясь в постоянном поиске сердечного друга, который их примет и