Скитальцы - Хао Цзинфан

И, хотя я мертв, я смогу исполнять свои обязанности хранителя еще много лет.

– Дедушка Ронен, вы меня больше не узнаете? Я Люинь!

– Не кричите, барышня! Не надо кричать! Что стряслось?

Старик продолжал по-доброму улыбаться Люинь, но при этом явно ее не узнавал. Эко восхищался веселой улыбкой на лице мем-тела, аккуратно подстриженными седыми волосами. Голос старика был гулким и округлым, как его животик.

Эко был охвачен и восторгом, и испугом. Он не был уверен в том, как обходиться с этой говорящей фигурой. Он разговаривал с душой, которая уже отлетела от тела и наблюдала за умиротворением мертвых, соединяющихся со смехом живых. Мем-тело было подобно холодному трупу, воля упокоившегося владельца которого была настолько сильна, что превозмогла смерть и сохранилась среди воспоминаний, циркулирующих по кремниевым контурам. Электроны были холодными и бесчувственными, но улыбка старика была теплой на веки вечные.

Эко с этим стариком знаком не был, но мог сочувствовать печали Люинь. А электронные конструкции, с другой стороны, были способны вызвать теплые чувства у человека, общавшегося с ними в виртуальной реальности, но понимать людей они не могли, не могли даже по-настоящему слушать.

– Спасибо вам, – проговорил Эко. – Мы хотели бы посетить башню. Но поскольку нас сюда отправили без объяснений, пожалуйста, простите нас, если вам покажется, что мы не знаем, как быть, как себя вести.

– Не волнуйтесь, молодой человек. Не волнуйтесь. В пространстве перед башней нет никаких особых правил.

Старик повел Люинь и Эко к выходу с площади. Эко заметил, что Люинь немного успокоилась и робко следует за стариком.

– Вы хотели бы узнать больше о башне?

Люинь молчала, не спуская глаз со старика. Инициативу на себя взял Эко.

– Да, мы бы очень этого хотели.

– Башня – сердце собрания идеалов. Она – интеграция обобщенного языка.

– Обобщенного языка?

– Именно так. – Голос старика звучал ровно и уверенно. Он бросил взгляд на спутников. – Любая форма выразительности – это язык: восприятие, логика, живопись, наука, сны, поговорки, политические теории, страсть, психоанализ – всё это способы артикулировать, произносить мир. Пока мы всё еще заботимся о форме мира, мы должны заботиться и обо всех языках. Язык – это зеркало мира.

Язык – зеркало Света.

Эко вдруг вспомнил последние слова Артура Давоски. Он сделал глубокий вдох. Была какая-то загадочная связь между этой башней и смертью его учителя.

А старик продолжал:

– Каждый язык – это зеркало, а каждое зеркало отражает что-то отдельное. Каждое отражение верно, но любое отражение при этом неполно. Вам понятен конфликт между индивидуализмом и коллективизмом? Вам понятен спор между логосом и пафосом? Вы понимаете, до какой степени все они выражают правду? Как они отражают различные образы одного и того же единства? Таково Утверждение об Отражениях. Оно почитает любой образ в любом зеркале, но ни одному образу не поклоняется. Оно пытается переключаться с языка на язык, чтобы реконструировать истинную форму мира через посредство отражений.

«Отражения… – подумал Эко. – Язык – зеркало Света».

– Вы находите источник света по отражениям? – спросил он.

– Верно. Но предпосылкой является вера в то, что существует истина. Неполные отражения можно соединить и составить из них истину.

Не забывай о Свете, когда находишь фокус в зеркале.

Эко кивнул.

Они подошли к выходу с площади. За узким проулком сиял океан белого света. Притом что некоторые части стен ближайших зданий всё еще можно было разглядеть, вдали они сливались с сиянием. Белый свет был подобен облаку, в котором время от времени сверкали яркие вспышки, и из-за этого проулок был похож на клубящуюся галактику.

Старик улыбнулся и указал в сторону выхода. Он поднял вверх три пальца.

– У каждой эпохи свои болезни. В мое время таких болезней было три. Первая такая: то, чем невозможно было поделиться, мешало тому, чем было можно поделиться. Вторая такая: материя, которую следовало побороть, сковывала свободу и свободный обмен духом. Третья такая: образы, отражаемые разными зеркалами, были разделены на фрагменты и расколоты, осколки нельзя было собрать воедино и извлечь из них цельный смысл. Люди позабыли о мире. Они помнили только отражения, но пренебрегали предметами, расположенными перед зеркалами. Гордые и нетерпеливые, мы делились на племена, и каждое племя заявляло о своих правах на тот или иной фрагмент, и мы изолировались друг от друга. Вот почему нам потребовалась башня.

Старик, скорее, даже не говорил, а напевал слова, и его глубокий голос рокотал и резонировал в грудной клетке.

– Идите вперед. – Старик улыбнулся и похлопал Люинь и Эко по спине.

Программа виртуальной реальности помогла Эко ощутить прикосновение влажной ладони сильной руки старика.

– За этим проходом вы найдете башню.

Эко посмотрел на клубящийся белый туман, вернулся взглядом к старику.

– А вы с нами не пойдете?

Ронен покачал головой:

– Я могу проводить вас только досюда, не дальше.

Эко шагнул вперед, но Люинь не тронулась с места. Он обернулся и увидел, что девушка всё еще стоит рядом с Роненом. Она словно бы всё еще лелеяла надежду на то, что старик ее вспомнит.

Эко вздохнул, вернулся к Люинь и взял ее за руку. Ее холодные пальцы дрожали, но она не отстранилась и не отдернула руку. Она следом за Эко вошла в проулок. Время от времени она оглядывалась, но всё же шла вперед.

Вскоре их окутал белый свет, но при этом под ногами они ощущали твердую почву. Стены и статуи вдоль них исчезли, белый свет стал единственным, что они видели. Казалось, они движутся по какому-то абстрактному световому туннелю.

Медленно и осторожно они шли вперед. Внезапно перед ними в воздухе возникла фраза – ясная, безмятежная, полная убежденности. Казалось, прямо на сетчатку глаз был спроецирован луч, а с сетчатки – в сознание и сердце. Ни Эко, ни Люинь даже мысленно не стали разбирать эту фразу по частям речи. Она мгновенно запечатлелась в их понимании.

Наши теории не изобретения…

…мысли, построенные на смысле, как окна, а не как тюремные решетки…

…воплощенный дух, черпать от которого может каждый…

…множественность индивидуумов…

У Эко было такое впечатление, что он попал в туннель, где нет никаких проявлений пространства и времени. Фраза появлялась за фразой, они возникали из белого света, будто картины на стене. Отвести взгляд было невозможно, хотя никакого напряжения при взгляде на слова не возникало.

Поппер[10], Расселл[11], Шрёдингер[12], Зиммель[13]…

Чем дальше шли Эко и Люинь, тем больше фраз встречалось на их пути. Имена принадлежали людям с двух