Подари мне жизнь - Александр Трапезников

— Как зовут этого человека? — спросила после Маркова у Васи.

— Ренат, — коротко отозвался тот.

Наталья Викторовна решительно потребовала от дочери, чтобы та познакомила ее с будущим новым затем — Гельмутом Шрабером, но Ольга не решалась привести добропорядочного немецкого жениха в их невзрачную «хрущевку». Сам богатый бюргер вел себя по отношению к ней очень благородно, оказывал всевозможные знаки внимания, дарил цветы и духи и даже выписал наконец-то чек на две тысячи марок — на мелкие расходы — но при этом все-таки застенчиво попросил расписку в получении. Наталья Викторовна, узнав об этом, пришла в сильное негодование.

— Да, доченька, — сказала она. — Не сладкая жизнь тебя ждет в Германии. У него там, поди, каждый клочок туалетной бумаги будет на учете.

Ее же собственный жених, Вольдемар, чья борода по значительности уже стала превосходить бороду Льва Толстого, все больше и больше стал уходить в философски-религиозное общение с глухой бабушкой, изъясняясь чаще жестами и мычанием. Это было очень удобно для обоих: она не слышала его, он не понимал ее, и оба оставались при своем мнении. Свадьбу решили сыграть 31 декабря, обвенчавшись предварительно в церкви.

В этот же, последний, день года планировал сочетаться браком с Ритой и депутат Каргополов. Он даже заранее заказал зал в одном из престижных ресторанов, но все пока держал в тайне, поскольку еще не успел развестись со Светланой Викторовной. Он боялся ее и знал, что супруга готова преподнести ему любую «подлянку». И решил в этом вопросе посоветоваться со своим приятелем Мамлюковым, чтобы все прошло шито-крыто. Тем более что сам Мамлюков был неоднократно женат и всегда выходил из подобных передряг победителем.

— И ты еще думаешь? — удивленно спросил тот. — Закатать в цемент и в воду.

— Так просто? — опешил Вадим Арсеньевич.

— А какие тут могут быть проблемы? — засмеялся фармакологический паук. — Я тебе помогу. У меня есть люди. И один молодой парень на примете, сын школьного приятеля, который мечтает выдвинуться. Вот пусть и пройдет первое испытание…

Но и Светлана Викторовна не сидела сложа руки. Она внимательно следила за всеми «телодвижениями» своего мужа, получая подробную информацию от незаменимого в сыскном деле Павла. И хотя последний разговор между Каргополовым и Мамлюковым остался для нее неведом, но она готовила свой ответный удар. А чтобы как-то развеяться и привести нервы в порядок, так же стала посещать конно-спортивную школу и брать уроки верховой езды у инструктора-конюха Василия Жмыхова.

Елизавета Сергеевна и Петр Давидович неожиданно вновь… влюбились друг в друга, да так сильно, будто вернулись в свою молодость. Возможно, этот несомненно опасный для здоровья людей вирус принес в дом Костя, а все творящиеся вокруг него события лишь развили болезнь. Елизавета Сергеевна стала меньше кричать на своего мужа, больше ухаживать за ним, подливать горячий чай с молоком, подавать на ночь шерстяные носки. А Петр Давидович ранним утром уходил на прогулку в лес и рвал там в подарок супруге поздние осенние цветы. Вполне может быть, что виновато во всей этой истории было и наступившее «бабье лето».

Данила Маркелович Жаков, дедуля-самородок, рисовал картину за картиной, словно хотел отыграться за все прошедшие восемь с гаком десятков лет. У него нашлась группа последователей, причем все старики преклонного возраста, также занявшиеся малеванием в стиле «а ля Жаков» и ходившие за ним повсюду, как апостолы за Христом. Один из модных критиков остроумно назвал это стихийное движение: «старческим Ренессансом». Но явились и противники, даже злостные недоброжелатели, в лице поздних авангардистов. Одна из них совершила на очередной выставке акт вандализма: облила портрет Константина-архангела серной кислотой и порезала холст кухонным ножом. Дамочке оказалось девяносто два года, и она принадлежала к могучей кучке из школы реалистов-ивановцев. Однако происшествие это еще сильнее возбудило общественное мнение, а в прессе тотчас же появилось сравнение дедушки Данилы с Рембрандтом и его знаменитой Данаей, пострадавшей тоже от сумасшедшего. Интересно, что вместе с хулиганкой на выставке были также задержаны три звероподобные личности, один из которых напоминал внешним обликом хряка, второй — гиену, а третий — смесь бульдога и комода, под куртками у которых обнаружились ворованные подсвечники из соседнего зала…

А сам Константин получил наконец-то туристическую визу в Израиль! И произошло это следующим образом.

Многие выдающиеся умы прошлого задавались таким вопросом: что есть ложь во спасение? И считать ли изменой поступок, совершенный во благо близкому? И где та грань, которая отделяет хорошее деяние от дурного? Ответа здесь нет, поскольку слишком шаток тот мостик, по которому приходится идти человеку всю свою жизнь. Вот и Константину настало время задуматься над этим вопросом после одной безумной ночи.

Он приехал вместе с Людочкой Марковой в конноспортивный комплекс, чтобы покататься на лошадях. Затем обучением наездницы занялся инструктор Василий, а Костя, оставив их, пошел через поле к выходу. У автомата с освежающими напитками он неожиданно столкнулся с черноволосой девушкой, пившей пепси. Видимо, она тоже только что закончила выездку. У нее была красивая фигура и соблазнительные кольца густых волос на плечах. Лицо показалось знакомым.

— О, шолом! — поприветствовал он Марию из израильского посольства. Та окинула его сперва равнодушным взглядом, а потом улыбнулась.

— Добрый день, — сказала она игриво. — И вы тоже конным спортом увлекаетесь?

— Я просто родился на конюшне, — ответил Костя. — А вскормлен молоком верблюдицы, поскольку детство мое прошло в Палестине, в бескрайних просторах Аравийской пустыни. Я ведь бедуин, к вашему сведению.

— Хватит заливать! — весело сказала Мария. — Мы не на собеседовании в посольстве. А это не вы девять лет назад выступали на юношеском первенстве Москвы по конкуру?

— Я, — удивился Костя. — Откуда знаете?

— И заняли там третье место. А я была пятой. И была еще маленькой, поэтому вы меня и не помните. А я вот узнала, только сейчас. Когда увидела вас здесь.

— Да? Сколько же нам тогда было? — спросил Костя. — Лет по тринадцать?

— Примерно, — ответила девушка. — Я даже вспоминаю, что вы меня тогда зажали в раздевалке и стали тискать.

— Ну это я слишком погорячился, — сокрушенно развел руками Константин, и они оба засмеялись. — Конный спорт, знаете ли, пробуждает половую активность.

— Еще как! — согласилась Мария.

Тут Костя набрался храбрости и сказал:

— А не пойти ли нам по поводу нашей встречи куда-нибудь в кафе и выпить?

— А почему бы и нет? — кокетливо отозвалась девушка.

И они отправились в ближайший бар. Говорили о разном: о породах лошадей, состязаниях, сбруях, о школьных годах, любимых увлечениях, друзьях-приятелях, о книгах, фильмах, эстрадных певцах, о Репине и Шагале, Пастернаке и Есенине, на многие-многие другие темы, которые приходят на ум молодым людям при первой встрече. Вот только о политике и межнациональных отношениях не произнесли ни слова. Затем вечер плавно перетек из бара в ресторан, где Костя и Мария поужинали, перейдя на «ты».

— Не хочется вот так расставаться, — откровенно сказал Костя, когда они вышли на улицу.

— Ну а в чем дело? Поехали ко мне, выпьем кофе, — предложила Мария, — А заодно все-таки проверим, есть у тебя обрезание или нет? Меня давно этот вопрос мучает.

— А если не окажется?

— Без разницы.

Таксист уже услужливо распахивал перед ними дверь.

…Через несколько дней Константин позвонил Ольге и произнес сакраментальную фразу:

— Нам наконец-то дали туристическую визу! Но если бы ты только знала, с каким неустанным напряжением я ради этого работал, буквально до изнеможения… — и он повесил трубку.

Полежав под капельницей, пропитавшись глюкозой, глицином и диакарбом, Митя Шишкин был выведен из своего запойного состояния и приступил вновь к своим рабочим обязанностям и творчеству. Но первым делом он разыскал в регистрационной книге приемного покоя адрес Данилы Маркеловича Жакова и поехал в гости. Он ехал без приглашения, взяв на себя инициативу в одном деликатном и щекотливом деле. Касалось оно Кости. А вернее, его сына Антошки. А если еще точнее — операции по пересадке костного мозга. И денег на лечение. Митя рассуждал так: сам Костя никогда не попросит у спасенного им когда-то дедули необходимой суммы взаймы (и был в этом абсолютно прав!), а вот он, Шишкин, в этом вопросе может и намекнуть модному ныне и преуспевающему художнику-постпримитивисту. Или к какой он там школе передвижников относится… и надо сказать, что Митя едва успел к цели, поскольку Данила Маркелович чуть не «передвинулся» по новому адресу. Его заботливый сын Лавр и галерист Гельманд собирались переселять дедулю в загородный дом, спешно выстроенный за лето в Опалихе. Разумеется, на деньги Данилы Маркеловича, поступившие от проданных картин. Там Данилу-мастера ожидала роскошная мастерская, целый набор всевозможных красок, кистей, холстов и подрамников. Только пиши и зарабатывай бабки, а уж как ими распорядиться — мы сумеем!