Подари мне жизнь - Александр Трапезников

— Вот именно, — кивнул Вольдемар. — У нас на железной дороге, если ты не Шмульман, то выше проводника в поезде или путевого обходчика не поднимешься.

— Но я ведь тоже не сидел без дела, — продолжил о своем Костя. — Объезжал агентства, хочу поехать в Израиль по туристической визе. Мне нужен Ольгин паспорт. Главное — оказаться там, пусть даже не на ПМЖ. А потом — видно будет, — он съел еще одну булочку.

— Вряд ли получится, — сказала Наталья Викторовна. — В посольстве вас хорошо запомнили. Не дадут визы, даже туристической. Мне Ольга рассказывала, что вы там начудили со своей матушкой.

— А чего они сами? — огрызнулся Костя. — И от волнения он съел сразу две булочки.

Наталья Викторовна отодвинула от него тарелку подальше, но Костя, не заметив этого, продолжил:

— Туристическую визу должны дать. Может, я к Святым местам еду, к христианским реликвиям, ко Гробу Господню. Как они смеют мне в этом отказать? А то я новый крестовый поход начну! Я там разгоню всю эту шатию-братию! Они еще узнают Константина Шиголопулоса!

— Чего-то ты совсем разбушевался, — заметила Наталья Викторовна. — Раньше надо было православному Богу молиться. А то как прижмет как следует — тут он уже и христианин, поклоны начинает бить. А креститься, поди, и не умеешь.

Константин, чтобы доказать обратное, неумело осенил себя крестным знамением, причем слева направо. Бабушка от возмущения даже плюнула. Но Костя невозмутимо потянулся к тарелке с пирожками. Сжевал еще парочку. Оставался один, последний.

— Дочку хотела угостить, — жалеючи произнесла Наталья Викторовна. Раздумывая, дать ему по рукам, если он опять полезет в тарелку или нет?

— Это правильно, — раздумывая о своем, сказал Костя и с аппетитом скушал последний пирожок. — Уф-ф, устал я!.. Наталья Викторовна, а можно у вас на полчасика где-нибудь прилечь? Чего-то в сон клонит. Я могу и на коврике, у порога.

— Чего уж! — махнула рукой она. — Ложись в комнате, на диване. А мы опять тесто месить станем. К твоему пробуждению…

…И вот он наступил этот самый несчастный и позорный в жизни Константина день, когда жену и любимого сына увозил на чужбину какой-то толстобрюхий тевтонский рыцарь-завоеватель! Казалось, небо сейчас упадет на землю, на взлетную полосу аэродрома, по которой разгонялись лайнеры. В одном из них вскоре очутится и Ольга с Антошкой. Но пока они стояли в зале аэропорта вместе с Гельмутом и отчего-то радостно смеялись…

Костя смотрел на них из толпы других пассажиров и у него сжималось сердце. «Нет, нет, — твердил он себе сквозь сомкнутые губы. — Это не может быть. Ведь и Ольга, и Антошка — это моя семья! Моя! Почему же они так весело и беззаботно смеются?» В кармане он сжимал пистолет, купленный им накануне на Тишинском рынке. Он уже знал, что пойдет на все, лишь бы не допустить их отъезда. Гельмут что-то спросил у Ольги, та ответила, а потом поцеловала его. Немец подхватил Антошку на руки и стал подбрасывать его высоко вверх. Тот отчаянно визжал от смеха, страха и счастья.

«А вдруг он его не успеет поймать?» — подумалось Косте. Ему вдруг сильно захотелось броситься вперед, оттолкнуть Гельмута, схватить в охапку малыша помчаться по взлетной полосе вперед. Может быть, и он сумеет взлететь?

Пока он так рассуждал, Гельмут с Ольгой, а посередине Антошка, держась за руки, встали в очередь к таможенному досмотру. «Хоть бы у него героин обнаружили, — опять подумалось Косте. — Или пусть бы он находился в розыске в Интерполе». Но Гельмут был добропорядочный бюргер, Константин знал это, и даже в глубине души признавал его правоту. У немца есть все — положение, деньги, яхта, вилла… А у него? Только пистолет в кармане. Тогда ничего не остается, как только пристрелить немца. В другой раз будет искать невест в своем родном фатерлянде. А потом Костя застрелится сам. Так он решил. И его теперь ничто не остановит.

— Погоди, сынок, — сказала Елизавета Сергеевна, неожиданно очутившись рядом. Она все время стояла за его спиной, наверное выследив от самого дома. — Не надо его убивать. Ты же сам понимаешь, что это не выход. А Ольге и Антону в Германии будет гораздо лучше. Ему там операцию сделают. Да и Гельмут этот — такой симпатичный розовый поросеночек…

— Кабан старый, — угрюмо отозвался Костя. — Колоть пора. Но почему все так плохо, мама?

— Да все пройдет! — улыбнулась Елизавета Сергеевна. — Поехали домой. Я пирожки испекла.

— А знаешь, какие вкусные пироги и булки я ел недавно у Натальи Викторовны? Она мне дала рецепт, сейчас расскажу, а ты записывай.

Константин вынул пистолет и переложил его в другой карман. Елизавета Сергеевна приготовила карандаш и бумагу. Очередь у таможни продолжала двигаться.

— Погоди-ка! — опомнился вдруг Костя. — Какие пирожки? Тут судьба моя решается.

Он снова вытащил «ТТ» и снял его с предохранителя. Решительно шагнул в толпу, раздвигая ее руками.

— Костя! — прокричала позади него мать. Но его уже нельзя было остановить.

Он подбежал к Ольге и выхватил ее вместе с Антоном из очереди. Все люди вокруг шарахнулись в стороны. Гельмут поднял вверх руки.

— Гитлер капут! — почему-то произнес он и засмеялся.

— Всем отойти назад! — закричал Костя, размахивая пистолетом.

Другой рукой он прижимал к себе малыша и Ольгу.

— Никому не двигаться! Буду стрелять!

В зале аэропорта появилась милиция и почти тотчас же — отряд спецназа, с бронированными щитами и в полусферах. Они рассыпались по периметру, выставив короткоствольные автоматы. На верхних парапетах заняли позицию снайперы.

— Дайте нам уйти! — прокричал Костя. — Освободите проход!

В ответ ему раздался голос из мегафона:

— Бросай пистолет и сдавайся! Отпусти женщину и ребенка!

Это кричал генерал, стоя на безопасном расстоянии. Возле него находился и Каргополов с Ритой. Генерал вопросительно поглядел на депутата и сказал:

— Он не бросит. Ну что, будем валить?

— Валите, валите, — равнодушно ответил Каргополов.

— Нет! — прокричала Рита.

Ее голос слился с сухим щелчком, пуля попала прямо в сердце…

— Погодите! — успел прокричать Костя. — Дайте же мне напоследок еще один пирожок с луком!

Он очнулся, открыв глаза, потому что его сильно тормошила Наталья Викторовна.

— Вот тебе пирожок, не ори только, — сказала она, держа в руках целую тарелку. — Если ты все время во сне так кричишь, то теперь понятно, почему Ольга хочет удрать в Германию.

— А?.. Что?.. — пробормотал Костя. — Ффу-у… А она уже пришла?

— На кухне сидит.

Костя взял пирожок и принялся его жевать, проговорив при этом:

— Если бы вы, Наталья Викторовна, только знали, как сильно у меня болит сердце…

— Нет, не знаю, — сурово отозвалась она. — Болит — значит, за дело. Просто так щемить не станет.

Светлана Викторовна была в курсе многих любовных похождений своего мужа. Вначале она ревновала и даже швыряла в Каргополова все, что попадало ей в доме под руку, вплоть до ножей и вилок. Затем успокоилась и махнула рукой. О связи неверного супруга с фотомоделью Ритой она покуда еще не догадывалась. Однако Светлана Викторовна готовилась к активным боевым действиям, к решающему штурму, чтобы покончить с противником, то есть с Каргополовым, одним разом. Стереть его в порошок. Уничтожить как мужа и даже положить конец его политической карьере. Она очень многое знала о его тайных махинациях. В свое время Каргополов охотно делился с ней своими секретами, рассказывал то, о чем не следует говорить женщине. Была она знакома и с его партнерами по бизнесу, в частности с Мамлюковым и Гельмутом Шрабером. А также, будучи далеко не дурой и предусмотрительной особой, записывала кое-что из услышанного в тетрадь и загодя составляла досье на своего благоверного.

К осени набралась довольно пухлая папка. Хранила она ее у своей сестры. В ней были не только важные документы или их копии, слямзенные порой у Каргополова, когда он бывал пьян (а это случалось почти каждый день), но также фотоматериалы и диктофонные записи его переговоров. Светлана Викторовна всегда включала высокочувствительный диктофон, когда к мужу приходили его гости и запирались с ним в кабинете. Более того, в последние четыре месяца она получала еще и очень интересную информацию от нанятого ею частного сыщика, бывшего работника органов госбезопасности. Этот незаметный, среднего роста и возраста человек, с невзрачным незапоминающимся лицом, которого звали просто Павел, каждые две недели докладывал Светлане Викторовне о «похождениях» Каргополова. За что получал щедрое вознаграждение из денег самого депутата, выделенных на семью. Вообще-то, Вадим Арсеньевич был крайне жаден и скуп. Но побаивался своей супруги, старался ей не отказывать в требуемых суммах.