Тайная вечеря - Хавьер Сьерра

— В таком случае, почему мы поклоняемся Иисусу, а не Иоанну?

— Это все часть тщательно продуманного плана. Иоанн не мог преподать высокую духовность горстке неотесанных и необразованных людей. Как объяснить рыбакам, что Бог внутри них, а не в храме? Иисус помогал ему поучать этих дикарей. Вдвоем они создали временную церковь по образцу иудейской и другую, тайную церковь духа, аналогов которой на земле еще не было. И эти тайные знания они доверили умной женщине, Марии Магдалине, и смышленому юноше, которого также звали Иоанн... И этот Иоанн, дорогой Марко, действительно изображен в «Вечере».

— И Магдалина тоже!

Тосканец не смог скрыть своего восхищения сообразительностью девушки. Луини, покраснев, поспешил объяснить импульсивность Елены: это он рассказал ей, что, если на картине отчетливо видно большой узел, это значит, что данное произведение посвящено Магдалине. В «Тайной вечере» такой узел был.

— Позвольте мне объяснить вам еще кое-что, — устало добавил маэстро. — Иоанн — это гораздо больше, чем имя. В то время действительно были известны два Иоанна — Креститель и Евангелист. Однако Иоанн — это звание. Речь идет о nomen mysticum [59], которое носят все хранители знания духовной церкви. Как, например, папесса Иоанна, изображенная на картах Висконти.

— Папесса Иоанна? Так это не миф? Не сказка для простофиль?

— А разве в сказках не зашифрованы реальные события, Бернардино?

— Так, значит...

— Вам следует знать, что человеком, который нарисовал эти карты, был Бонифаций Бембо из Кремоны. Совершенный. Он увидел, что судьба наших братьев в опасности, и решил нарисовать колоду карт, в которых зашифровал некоторые фундаментальные символы нашей веры. К примеру, убежденность в том, что мистически мы принадлежим к роду Иисуса Христа. А какой символ лучше продемонстрирует эту уверенность, чем беременная папесса с крестом Иоанна в руках? Это прямое указание на источник, сообщающий о скором рождении новой церкви из недр старой. Эта карта, — благоговейным тоном добавил маэстро, — ясное пророчество грядущих событий.

42

Мне неведома причина, побудившая падре Банделло отрядить меня с подобной миссией. Если бы я обладал даром пророчества и мог предвидеть, что меня ожидает в ближайшем будущем, уверен, что предпочел бы остаться там, где был. Но судьба непредсказуема, и Господь в этот январский день распорядился так, что я стал послушным исполнителем его непостижимой воли.

Должен сознаться, вначале это вызвало у меня отвращение.

Вместе с одноглазым Бенедетто, могильщиком Мауро и братом Джорджио мне предстояло откопать погребальный тюк с телом падре Тривулцио. Меня выворачивало от одной мысли об этом. Вот уже более пятидесяти лет святая инквизиция не производила эксгумацию трупов преступников для предания их огню. Но, несмотря на мои мольбы оставить мертвых в покое, брату Александру суждено было еще раз увидеть дневной свет. Его скользкий и побелевший труп источал неописуемое зловоние. Несмотря на то что мы обернули тело новым саваном и обвязали его, как колбасу, смрад сопровождал нас всю дорогу. К счастью, не все было так плохо. Я обратил внимание на то, что, хотя рядом с телом брата Александра дышать было совершенно невозможно, этого нельзя было сказать о трупе ризничего. От брата Гиберто не пахло ничем. Совершенно ничем. Могильщик объяснял этот феномен тем, что огонь, объявший его на Пьяццо Меркато, уничтожил все тленные части, наделив тело такими странными свойствами. А одноглазый яростно отстаивал другую теорию, согласно которой худшие выделения ризничего испарились в результате нахождения в больничном дворике под открытым небом в условиях перепада температур, но не выше нуля. Я так и не понял, кто из них прав.

— Если вдуматься, то же самое происходит и с животными, — пытался убедить меня одноглазый. — Или труп лошади, брошенный на заснеженной дороге, чем-то пахнет?

Мы прибыли на равнину Санто Стефано, так и не придя к единому мнению, когда до вечерней оставалось всего полтора часа. Мы повстречали военный патруль у ворот дворца архиепископа и миновали резиденцию Капитана юстиции. Нам не пришлось долго объясняться с гвардейцами, поскольку в полиции знали о наших невзгодах и, бегло осмотрев наши дроги, нагруженные инструментами и веревками, одобрили наше решение вывезти еретиков подальше за город. Наконец мы оказались на прогалине посреди леса. Вокруг царила тишина. Земля хорошо промерзла, поэтому сложить костер из привезенных с собой дров и сжечь наших покойников не составляло особого труда.

Джорджио исправно руководил нашими усилиями.

Он знаками показал нам, как следует складывать дрова в кучу, чтобы возвести большой погребальный костер. Для такого человека, как я, присутствовавшего на многих аутодафе, но никогда даже не прикасавшегося к дровам, это были новые ощущения. Джорджио объяснил, как сложить поленья от меньшего к большему. Я много раз видел, как это делается: самые тонкие поленья должны располагаться у основания, чтобы затем лучше разгорелись более толстые бревна. Когда эта задача была выполнена, он заставил нас уложить вокруг этой кучи длинную веревку, закрепить ее и с помощью свободного конца поднять на вершину тела наших братьев. Выполнив указания нашего приора, мы намеревались вернуться обратно до наступления ночи, чтобы успеть войти в город прежде, чем солдаты иль Моро закроют на засов ворота.

— Знаете, что в этой работе самое лучшее? — запыхавшись, произнес брат Бенедетт о, закончив укладывать труп Гиберто на вершине кучи. Одноглазый вскарабкался вместе с могильщиком наверх, чтобы закрепить тело брата Александра.

— Ага, так, значит, в этом есть что-то хорошее?

— Хорошее в этом то, брат Мауро, - - донеслось до меня брюзжание Бенедетто, — что, если нам повезет, прах этих несчастных осыплется на головы катаров, прячущихся в этих горах.

— Катары, здесь? — запротестовал Мауро. — Вам они всюду мерещатся, брат.

— Кроме того, вы безосновательно наделяете их подобной проницательностью, — вмешался я, обвязывая веревку вокруг тела брата Александра. — Вы и в самом деле полагаете, что они смогуг отличить этот прах от пепла их собственных костров? Позвольте мне в этом усомниться.

На этот раз одноглазый промолчал. Я ожидал, что сейчас веревка натянется и начнет поднимать библиотекаря, но этого не произошло. Мауро Сфорца упустил шанс парировать едкие, как всегда, комментарии помощника приора, и внезапно над поляной повисло долгое и неловкое молчание.

Удивленный, я сделал шаг назад, чтобы лучше видеть, что происходит наверху. Брат Бенедетто застыл, как соляной столп, устремив взгляд куда-то на опушку леса. Веревка выскользнула у него из рук. Лица Мауро я не видел. Все, что мне удалось рассмотреть, — это легкое дрожание седой бороды одноглазого. Он беспокойно хватал ртом воздух, подобно мистикам в начальных стадиях божественного экстаза. Он даже не моргал. Казалось, он вообще не смел пошевелиться. Вдруг я понял: одноглазый, перепуганный до смерти, похоже, пытался подать мне знак бородой, нервно дергая ею и шумно втягивая воздух носом. Резко обернувшись, я тоже посмотрел в направлении, указанном его взглядом, и обмер.

Я не преувеличиваю.

На опушке, метрах в двадцати, стояла группа из пятнадцати мужчин в наброшенных на головы капюшонах. Они молча наблюдали за нашими действиями. Прежде мы не замечали их. Все были с головы до ног одеты в черное и держали руки перед собой, спрятав их в рукава. Похоже, они стояли уже давно, наблюдая за нами. У них не было ни оружия, ни дубин, ни каких-либо иных предметов, которые можно было бы использовать для нападения. Однако, должен признаться, их поведение настораживало: они молча смотрели на нас из-под своих капюшонов, не предпринимая попыток приблизиться. Откуда они появились? Насколько нам было известно, в окрестностях не было ни одного монастыря или пустыни. Полагать, что это монахи из открытого лагеря, также не было оснований, поскольку день не был литургическим.

Но все же... Что им нужно? Может быть, они желают присутствовать при посмертной казни наших еретиков?

Мауро Сфорца первым спустился с костра и направился с распростертыми руками к молчаливой группе. Его встретило полное безразличие — никто даже не пошевелился.

— Боже праведный! — наконец выдавил из себя одноглазый. — Да это же переодетые!

— Переодетые?

— Неужели вы не видите, падре Лейр? — пробормотал он. Его тон был растерянным и разгневанным одновременно. — Я же вам все время об этом твердил. Они ходят, закутавшись в черные рясы, без поясов и отличительных знаков, так же, как и устремленные к совершенству катары.

— Катары?

— И они не носят оружия, — добавил он. — Их вера это запрещает.

Мауро, который прислушивался к его словам, сделал еще один шаг к незнакомцам.