Тайная вечеря - Хавьер Сьерра

Бенедетто что-то недовольно проворчал, а затем вдруг энергично запротестовал:

— Хватит болтать. То, что мы пытаемся истолковать фреску Леонардо, прекрасно, но важнее всего сейчас принять решение, как нам следует поступить с этим произведением. Я еще раз повторюсь, братья: либо мы решим эту проблему раз и навсегда, заново оштукатурив стену, либо содержание этой фрески вскоре станет маяком для еретиков, что сулит нам одни неприятности. 

41

— Я не понимаю. Вы собираетесь сидеть сложа руки в ожидании приговора?

Волнение Бернардино Луини нисколько не тронуло маэстро Леонардо. К приходу учеников он уже много времени провел под открытым небом, в саду, размышляя над конструкцией своего нового изобретения, и почти не обратил на них внимания. Зачем? В сущности, он не надеялся на то, что Елена, Марко и Луини вернугся озаренные мудростью, которую он так тщательно вкладывал в свою фреску. Маэстро устал надеяться. Ему наскучило наблюдать за тем, как его последователи ходят туда-сюда, не понимая символики его творчества.

Кроме того, последнее время его ученики приносили из монастыря исключительно неутешительные новости: Санта Мария находится в состоянии войны, падре Банделло допросил всех братьев в поисках еретиков и распорядился запереть его любимого брата Гульелмо, обвинив того в заговоре против Церкви.

Маэстро молча слушал рассказ своих учеников, уставившись на ящик с инструментами.

— Я тоже вас не понимаю, маэстро, — вмешался ди Оджоне. — Разве вас не возмущает происходящее? Или нас не тревожит судьба вашего друга? Вам действительно все равно или вы все же вступитесь за него?

Леонардо поднял синие глаза и встретился взглядом со своим возлюбленным Марко.

— Брат Гульелмо выстоит, — наконец вымолвил он. — Никто не сможет разорвать круг, который он представляет.

— Довольно аллегорий! Разве вы не видите опасности? Или вы не отдаете себе отчет в том, что скоро они придут и за вами?

— Единственное, в чем я отдаю себе отчет, Марко, это то, что вы меня не слушаете... — сухо произнес маэстро. — Никто меня не слушает.

— Одну минуту! — юная Елена, молча стоявшая между Луини и ди Оджоне, сделала шаг вперед, оказавшись в окружении трех мужчин. — Теперь я знаю, чему вы хотите научить нас, маэстро! Я все поняла! Это все в «Вечере». — От неожиданости густыe брови Леонардо поползли вверх. А юная аристократка продолжала: — Брат Гульелмо позировал вам для портрета Иакова Старшего. В этом нет сомнений. И в «Вечере» он олицетворяет букву О. Так же, как и вы.

Луини пожал плечами, в замешательстве глядя на учителя. В конце концов, именно он рассказал все это юной Кривелли.

— Все это может говорить только об одном, — продолжала она, — только вы и брат Гульелмо владеете тайной, которую хотите, чтобы мы раскрыли. И еще: в его молчании вы уверены, как в своем собственном. Ведь вы являете собой один и тот же план.

— Превосходно! — зааплодировал Леонардо. — Я вижу, вы такая же проницательная, как и ваша матушка. Быть может, вы также знаете, почему я выбрал букву О?

— Да... Думаю, знаю... — Девушка замялась. Тосканец и ее спутники заинтригованно смотрели на нее. — Потому что омега — это конец, противоположность альфе, которая есть начало. Таким образом, вы завершаете проект, начало которому было положено Христом — единственной «А» вашей фрески.

— Превосходно! — повторил Леонардо. — Превосходно!

— Ну конечно! Именно брат Гульелмо и вы должны привести нас к церкви Иоанна! — встрепенулся Луини. — В этом и заключается тайна!

Покачав головой, мудрец вновь склонился над только что завершенным чертежом странного механизма, предназначенного для обработки земли в его саду.

— Это не все, Бернардино. Эго далеко не все.

То, над чем работал Леонардо, представляло собой огромный комбайн, на создании которого он сосредоточился после провала попытки автоматизировать кухню крепости Сфорца. Его автоматические жаровни, машины для забивания коров, огромные меха, раздувавшие огонь под циклопического размера котлом, полным кипящей воды, пневматическая хлеборезка — все это собрало обильную жатву ранеными и доказало свою полную непригодность для удовлетворения варварских гастрономических вкусов иль Моро. Но его новая машина будет совсем иной. Если все пойдет по плану, герцог больше не станет насмехаться над его гигантским аппаратом по уборке редьки, заявляя о своем намерении использовать его в качестве оружия в грядущей войне с французами. Ну хорошо, его первое испытание в усадьбах Порта-Верчеллина привело к трем жертвам, но достаточно более точно настроить машину, чтобы она перестала быть убийцей.

— Маэстро... — запротестовал против такой невнимательности Луини. — Мы сделали огромный шаг в понимании «Вечери», но непохоже, чтобы вас это хоть сколько-нибудь интересовало. Разве вы не видите, что настало время передать ваш секрет? Инквизиция замыкает круг вокруг вас. Не исключено, что уже завтра им захочется арестовать и допросить вас. Если это случится, весь ваш план рухнет.

— Я выслушал вас, Бернардино. Я был весь внимание. — Леонардо не сводил глаз со своего изобретения. — Я рад, что вы обнаружили буквы, скрытые в «Вечере», но вижу, что вы не в состоянии их истолковать. И если вы, зная, где искать, выглядите детьми, не умеющими читать, то сколь далеки от разгадки монахи, которые, как вы утверждаете, меня преследуют.

— Книга. Ключ в ней, не так ли, маэстро? В той книге, из которой вы обо всем узнали.

Это заявление Луини прозвучало вызывающе.

— Что вы хотите этим сказать?

— Бросьте, маэстро. Время загадок закончилось. И вы это знаете. Я узнал на вашей картинe вашего старого друга Фичино, переводчика. Разве это не с ним вы условились о том, что его портрет будет означать установление эпохи церкви Иоанна? Разве он не вручил вам книгу, предназначенную быть новой Библией этой Церкви?

Леонардо выронил инструменты. Упав на землю рядом с редькоуборочным аппаратом, они подняли тучу пыли. - — Что ты об этом знаешь? — возмутился он.

— То, чему вы сами меня учили: со времен Иисуса две церкви борются за контроль над нашими душами. Одна из них, церковь Петра, задумывалась как временная. Она была полезна как инструмент пробуждения сознания людей, но являлась всего лишь предтечей другого, возвышенного учреждения, которому предстояло питать наш дух, когда он будет готов эту пищу принять. Но именно Церковь прошлого расчистила путь Церкви грядущего. Церкви Иоанна. Вашей церкви. — Тосканец хотел что-то сказать, но его верный ученик еще не закончил. — Этот человек по имени Фичино, которого вы изобразили в «Вечере» как Матфея, доверил вам книгу с текстами Иоанна, чтобы вы ее изучили. Я это очень хорошо помню. Я при этом присутствовал. Я тогда был еще мальчишкой. И если сейчас вы вдохновились на написание его портрета и даже предоставили другим, вроде нас, доступ к вашему произведению, это потому, что вы верите в то, что время смены церквей наступило. Согласитесь, именно это и означает ваша «Вечеря». Она знаменует приход новой Церкви.

Марко и Елена слушали его затаив дыхание. Привычным жестом Леонардо попросил тишины — он поднял к небу указательный палец, словно просил слова для самого Господа.

— Мой дорогой Бернардино, — произнес он, еле сдерживаясь, чтобы не кричать. — Незадолго до того, как я решил перебраться в Милан, Фичино действительно вручил мне на хранение ценнейшие тексты. Прав ты и в своих рассуждениях относительно двух церквей. Я не буду отрицать ни первое, ни второе. В течение многих лет, ожидая решающего момента, я изображаю на своих картинах Иоанна Крестителя. И я действительно верю, что такой момент наступил.

— А что дает вам основание, маэстро?

— Что? — спокойнее откликнулся маэстро на вопрос Eлены. — Это же очевидно. Папа довел временную церковь до невообразимой степени развращенности. Против него настроены даже его собственные священники, вроде этого Савонаролы из Флоренции. Пришло время церкви духа, церкви Иоанна сменить церковь Петра и повести нас к истинному спасению.

— Но в «Вечере» нет Крестителя.

— Крестителя нет, — улыбнулся он, обернувшись к Марко ди Оджоне, от внимания которого никогда не ускользали даже мельчайшие детали. — А Иоанн есть.

— Я не понимаю...

— Почти все содержится в Писаниях. Если внимательно перечитаешь Евангелия, ты увидишь, что общественная жизнь Иисуса началась только после того, как Креститель искупал его в водах Иордана. Четыре евангелиста, дабы доказать величие миссии Иисуса, ссылались на то, что Иоанн участвовал в подготовке Христа как Мессии. Поэтому я всегда изображаю его с поднятым к небу пальцем. Так я показываю, что Креститель был первым.

— В таком случае, почему мы поклоняемся Иисусу, а не Иоанну?

— Это все часть тщательно продуманного плана. Иоанн не мог преподать высокую духовность горстке неотесанных и необразованных людей. Как объяснить рыбакам, что Бог внутри них, а не в храме? Иисус помогал ему поучать этих дикарей. Вдвоем они создали временную церковь по образцу иудейской и другую, тайную церковь духа, аналогов которой на земле еще не было. И эти тайные знания они доверили умной женщине, Марии Магдалине, и смышленому юноше, которого также звали Иоанн... И этот Иоанн, дорогой Марко, действительно изображен в «Вечере».