Аукцион - Яна Николаевна Москаленко

В этой части Кварталов по вечерам в основном тихо, здесь живут местные. Когда-то на районе хотели отстроить что-то Прогрессивное, в Кварталах городское не приживалось, поэтому район так и заглох. Все: постройки, холлы в подъездах и даже пруд – подернулось призрачной дымкой, все застыло.

В темное время люди или замуровывались в квартирах, или тянулись к центру, а рано утром вяло растекались по домам. Ночью было значительно тише. Адриан свернул к стройке. Стройку городские запустили давно, еще во времена Аврама, между *154-м и *155-м. Собирались строить небольшую гостиницу для горожан, чтобы те проводили ночи чуть комфортней и безопасней. Планировали отгрохать красивый домишко, пригнать из Города работников. Жителям Кварталов не понравилось, что городские решили свить гнездышко прямо у них под боком. Здание отстроили, потом Свита заживо замуровала рабочих под ним, а стройку так и оставили гнить – в назидание Городу. Местные сюда не ходили. Брезговали.

Он не привык прятаться. Адриан Градовский с детства был ураганом – громким, бесцеремонно сносящим все на своем пути. Вся его жизнь – сплошной крик. Заметь меня. Заметь. Бульдог любил сына как умел, воспитывал так же, но Адриану, который впитывал внимание как губка, этого было мало. Ему не хватало неловких отчитываний, молчаливой похвалы и совместных вылазок на ринг или за крысохрустиками, которые любила мама, а теперь и Адриан – вместо нее. Заметь меня. Заметь. Только когда Бульдог по-настоящему выходил из себя, бил сына смачно и наотмашь, Адриан чувствовал, как по телу растекается томительное возбуждение. В такие моменты Бульдог будто собирался в кучу и принадлежал только ему – забывал и о пышках, и о маминых фотографиях. Адриану другого не надо. Все-таки Бульдог на него смотрел.

С возрастом это вошло в привычку. Когда отец переставал реагировать на выходки Адриана, тот выкидывал что-то новое, еще и еще, пока однажды не перестал видеть берега окончательно. Вместе с тем чем старше он становился, тем меньше Бульдог бил его, значит, и смотрел тоже меньше. Адриан потратил кучу времени, чтобы убедить себя, что его не волнует, кто он для отца – сын или просто тень покойной жены.

Стройка стояла незамкнутым кругом, в трех местах к зданию мостились дополнительные корпуса, напоминавшие лопасти бетономешалки. Крыша просела и местами обвалилась, не хватало окон, но в целом стройка выглядела нетронутой, просто жалобно кряхтела. Бетон хрустел у Адриана под ногами, и казалось, его шаги было слышно даже за Стеной, в Городе, будто весь квартальный шум сконцентрировался в этом тоненьком перехрусте. Не пахло мусором или дерьмом, одной заброшенностью. Адриан двигался перебежками – немного вперед и замереть. Он прислушивался, держа перед собой горящую зажигалку, огонек слабо освещал пространство вокруг. Адриан видел лишь следующий шаг, а дальше темнота опять сгущалась.

– Я здесь.

Адриан ждал этого шепота, но все равно вздрогнул. Влад сидел на корточках у кучи разбросанных балок, той самой рухнувшей части потолка. Если бы луна в Кварталах выглядывала из-за смога, Влад наверняка бы начал светиться. Его белая челка торчала из-под капюшона. Адриан сел рядом, и какое-то время они молчали. Адриан слышал его дыхание, тяжелые вздохи оседали в легких. От Влада ощутимо веяло жаром – недавно с ринга. Влад практически всегда был «с ринга», перегретый, соленый от въевшегося в кожу пота.

Адриан привык к этому молчанию. Они не первый год так молчали – с красными от стыда ушами, с влажными от страха ладонями. Сидели, отвернувшись друг от друга, пока не успокаивались в тишине стройки. Скованность медленно уходила, но Адриан боялся первым пошевелиться, каждый раз боялся, что сделает что-то не так и все рухнет.

Для того чтобы «быть», нужно зажмуриться и забыть, кто они такие и зачем прячутся на стройке. Тогда мир вокруг исчезнет вместе с ними, и Свита, Дворец, вся их неугомонная квартальная жизнь покажется далекой – не дотянуться. Адриану нравилось воображать, что на стройке они не они, а другие, потому что, если ты другой, это не стыдно. Но даже если вынырнуть из собственной шкуры не получалось, Адриан не жалел, ведь оно того стоило. Хотя бы на несколько мгновений.

– Он злился? – Влад не называл Данте по имени, он его не любил.

Владу не нравилось, что Данте возвеличивали как бойца, хотя Влад давно наступал ему на пятки, не нравилось, как Данте влиял на Адриана. Он втягивал Адриана в интриги и все эти игрища Свиты, Данте занимал слишком много места.

Их руки лежали на земле. Прозрачная кисть Влада рядом с изъеденной татуировками кожей Адриана.

В Кварталах страха как такового не существовало, его предпочитали игнорировать, ведь страх отчасти синонимичен смерти, он делал ее неизбежность более ощутимой. Раньше они никого не боялись. Влад и Адриан были вместе всю жизнь, из многолетней дружбы проросла не только надежность, но и тотальное бесстрашие, и весь остальной мир превращался или в грушу для битья, или в поле боя. Теперь больше всего они боялись друг друга.

Адриан устало вздохнул и уткнулся затылком в стену.

От стены веяло холодом, и исходивший от Влада жар ощущался острее. Их позы повторяли друг друга: поджатые к груди колени, торчащие в стороны локти – точно гаргульи на фасаде Дворца. Хотелось превратиться в камень.

сжаться изо всех сил. пока тела не покроются гранитной коркой, не врастут в стены стройки целиком. пока они оба не станут частью кровеносной системы из труб и балок. тогда жар станет общий – замурованный в вечность.

– Я все еще думаю, что тебе не стоит…

– Давай не надо! – рявкнул Адриан чересчур поспешно.

Он избегал этих разговоров, после них они ругались и дрались, а еще потому, что Адриан до смерти не хотел, чтобы Влад однажды заставил его выбирать между их дружбой, привычной жизнью и короной. Адриан все равно не смог бы, не выбрал. Влад наступил на ладонь Адриана ботинком. Резко. Со злостью. От страха.

Или все-таки вместе они ничего не боялись? Не так. Вместе боялись еще сильнее.

– Я Король. Я стану им. Ты знаешь.

Влад замолчал. Он не понимал, почему Адриан так рвался прыгнуть выше головы. Почему так злился, когда окружающие не так реагировали, не так отвечали, все делали не так. Возможно, потому, что, если узнают про мерзотности, их сразу разберут на запчасти. В Кварталах люди кормились всяким беспределом и кормили им же городских, но мерзотностей здесь не выносили. Этот парадокс местной жизни оказался живучей остальных. В еженедельных отчетах для Короля находилась