Сага о Головастике. Начало - Александр Нерей

Глава 20. Работа над ошибками - 6

Меня растолкали на закате. Поднялся, расправил плечи, пошевелил ногами, потом руками, прислушался к тишине и смутно вспомнил о колокольном звоне. Всё, вроде бы, было в порядке, а о чём говорил отец, когда будил, вспомнить не получилось.

«Что-то о заходе солнца. Точно. Так и сказал: Хватит спать, уже солнце садится. Пора тебе на улицу… Зачем мне на улицу? И почему я целый день спал? — сидел я и кумекал, пока не звякнуло над головой. — Ёшкин-кошкин. Сегодня же землетрясение было. Землетрясение и… Смех за забором?

Помню о землетрясении и колокольчике, который звонит, когда забываю о важном. И если вовремя не вспомню, он превращается в…»

Во что превращается безобидный колокольчик, я так и не вспомнил, а мгновенно выпрыгнул из кровати и пулей к зеркалу, а в нём отражение – бледное лицо меня самого.

— Что мне нужно вспомнить? — спросил у отражения, не обнаружив ни красных ушей, ни каких-либо других подсказок. — С чего я такой испуганный?

Вместо ответа отражение задорно улыбнулось, потом заговорщицки подмигнуло и помахало рукой.

Я, словно ошпаренный, в мгновение ока отскочил обратно к кровати. «Что это было? Не заметил, как сам себе помахал?.. Нет. Тогда, кто надо мной подшучивает?»

И сразу в памяти всплыло нечто непостижимое. Не просто всплыло, а заполнило всё пространство вокруг, уменьшив меня до размера букашки, и высыпало на голову всё, что пригрезилось во снах и мороках. Всё до мельчайших подробностей.

Картинки замелькали перед глазами, и началось всё с путешествия к кинотеатру за самым настоящим наказанием. Затем я рассматривал афиши и понимал, что под словом «сегодня» стоял автограф родного мира, только автограф был изображён часами, а рядом для меня, дурака, надпись: «Это случилось в XII!» Не в каком-нибудь, а в двенадцатом мире.

А на другой афише тётенька с виноградом. Только на афише с тётенькой надписи пропали, и я ничего не видел, кроме пламени, которое пыталось эту афишу выжечь из памяти окончательно, но она не поддавалась.

«Теперь и во сне, и наяву в истории попадаю? Сегодня после обеда. До этого в лесу… Стоп. Я же вчера из-за Скефия оказался в шестом мире, и уже там шестой папка откручивал мои двенадцатые уши».

— Дилинь! — звякнуло над головой, пытаясь отвлечь.

«Опять по невидимому телефону звонят, — продолжил я пугавшие раздумья. — А вот кто это, тоже сейчас вспомню. Вспомню сейчас…

Стоп, как я назвал мир? Скефием? У них что, имена есть, как у людей? А мы им номера выдали и рады-радёшеньки…

Это же тайна. Её никто не должен узнать. Ну и зачем вспомнил? Я же секретов хранить не умею. Или умею? Может, теперь умею?» — ужаснулся я всему, что вспомнил, но на душе всё осталось тихим и спокойным. Уж больно неестественно спокойным.

Я сел на кровать, прижал и обнял колени, упёрся в них подбородком, чтобы унять невольную дрожь зубов, и попробовал вспоминать всё с самого начала. То есть, с наказания. Теперь и оно выглядело по-другому.

«Во-первых, задал тогда вопрос, как меня обзывает папка, когда не верю в хорошее, и получил прямой ответ от лётчиков. Теперь знаю, что Скефий всегда готов подсказать, — сделал обоснованный вывод и продолжил раскидывать мозгами. — Только нужно правильно спрашивать. Про римские акации хорошо помню. Потом прохожие. Они же предупреждение, что не все станут лётчиками, а кому-то самое место в дворниках. Это уже намёк на нас, шалопаев. Стало быть, в ближайшее время из-за учительниц попадём к докторшам. Потому что отупеем. Не все, конечно, а только двое шестилеток. Точно. И потом им не хулиганы уши крутить будут, а родители.

Стоп. Мы ведь уже закончили второй, а они третий класс. Как же случилось-получилось, что у них весь табель с двойками? Чудеса. В такое я не поверю. Чтобы наши мамки целый год тетрадки не проверяли, да никогда в жизни. Такого быть, просто, не может.

Едем дальше. Афиши. На них Скефий намекнул, что это дело его рук и его ремня. А вот что было написано на второй, до того, как она загорелась? Ведь афиш без слов не бывает. Что? Имя тётеньки, это раз. Нужно его вспомнить, а потом и с надписью разобраться. А если имя тоже секрет? Одним больше, одним меньше.

Так, всё. Вспоминаю. Магнолия? Нет, но что-то похожее. Что-то цыганское. Но я незнаком с цыганами. Или знаком? А с кем ещё знаком, но не могу вспомнить? Вот недавно сидел, по душам разговаривал, а с кем, и где, не помню».

— Ты скоро? Ужинать пора. Тебя не тошнит? — разволновалась мама, войдя в комнату. — Напугал меня. Что с тобой было? Ни температуры, ни сыпи, а ноги так и подкосились. В голове ничего не болит? Нигде не колет?

— Нет, мам. Со мной всё в порядке, — бодро ответил я маме и выскочил из кровати.

Прервал многообещающие раздумья и побежал на ужин с надеждой, что всё остальное вспомнится само собой.

* * *

Вечер прошёл за обсуждением ночного землетрясения и моей внезапной болезни. Всё было в порядке, и я, как мог, всех успокаивал и шутил. А бабулю, на радостях выздоровления, обещал познакомить с домовым и рассказал считалочку из шестого мира. Мама и папа, и даже Серёжка, весело посмеялись над нашей шуточной перепалкой, когда бабуля смешно крестилась и желала мне: «Язык прикуси».

После ужина прошёлся вокруг дома в поисках следов землетрясения. Увидел примятые листья хрена и новые силикатные кирпичи под углами домика с поросёнком Мишкой. Больше ничего интересного не было, и я решил сбегать к деду, чтобы узнать, как он пережил землетрясение. А главное, заработал ли подвал, и приходила ли к нему захворавшая баба Нюра.

— Можно по улице пробегусь, и сразу домой? — спросил я у мамы.

— Можно. Только возьми Серёжу, пока я со стола убираю. И не задерживайся. Чтобы не дольше получаса.

Разрешение было получено, и я, взяв голопузого братца на руки, вышел прогуляться перед сном.

Мы дошагали до Америки, на которой уже никого не было, и я крикнул дежурное: «Хозяева!»

Во дворе шумно завозились, и со стороны сарая явился хозяин. Я остался стоять у калитки, дожидаясь, когда дед подойдёт сам, а на случай его