Особое мнение - Филип Киндред Дик

каждый день, однако ему всякий раз становилось не по себе.

САМОСУД В БОСТОНЕ: БЕСЧИНСТВУЮЩИЕ ПУРИСТЫ ЛИНЧУЮТ НАТУРАЛИСТА

ПОГРОМЫ. БИТЬЕ ВИТРИН. УЩЕРБ НЕ ПОДДАЕТСЯ ОЦЕНКЕ

И сразу же, в соседней колонке:

САМОСУД В ЧИКАГО: БЕСЧИНСТВУЮЩИЕ НАТУРАЛИСТЫ ЛИНЧУЮТ ПУРИСТА

ПОГРОМЫ. ПОДЖОГИ. УЩЕРБ НЕ ПОДДАЕТСЯ ОЦЕНКЕ

Один из попутчиков Уолша, грузный рыжеволосый здоровяк средних лет с изрядным пивным животом, забормотал что-то вполголоса, внезапно смял газету и с размаху швырнул ее вниз.

– Черта с два они протолкнут ее! – заорал он. – Ну, нет, им это с рук не сойдет!

Уолш в отчаянии уткнулся носом в газету, старательно делая вид, будто целиком поглощен чтением. Ну вот, опять… опять то самое, чего он с ужасом ждал каждый день, каждый час, каждую минуту – спор о политике.

Третий из пассажиров, на миг опустив газету, смерил рыжего взглядом и продолжил чтение, а рыжий, выдернув из кармана лист станиоля, сунул его Уолшу под нос.

– Друг, ты Петицию Бьютта уже подписал? Не трусь! Не бойся оставить автограф под призывом к свободе!

Уолш что было сил вцепился в газету и украдкой бросил взгляд за борт. Жилые кварталы Детройта впереди росли на глазах. Еще немного, и он окажется дома.

– Прошу прощения, – пробормотал он, – но нет. Спасибо. Спасибо, не нужно.

– Отвяжись от него, – бросил рыжему третий пассажир. – Сам видишь: не хочет человек подписывать вашу кляузу. И правильно делает.

– А ты в чужие дела нос не суй! – прорычал рыжий, воинственно потрясая листом станиоля. – Послушай, друг, ты соображаешь, что ждет тебя и твоих близких, если эта штука пройдет слушания? Думаешь, тебя не коснется? Очнись, друг, опомнись! Как только Поправка Хорни вступит в силу, всей нашей свободе и независимости конец!

Третий пассажир – стройный, седоволосый, одетый с иголочки житель большого города до мозга костей – спокойно спрятал газету в карман и снял очки.

– По-моему, от тебя за милю разит натуралистом, – сказал он рыжему.

Рыжий здоровяк оценивающе оглядел оппонента, задержав взгляд на широком, массивном плутониевом перстне, украшавшем изящный палец: подобные безделушки крушили челюсти не хуже кастета.

– А ты у нас из пуристов, стало быть? Развелось же слизи – мужика от бабы не отличишь… Тьфу!

Сделав вид, будто сплевывает от отвращения, рыжий снова воззвал к Уолшу:

– Послушай, друг, ты же в курсе, к чему ведут эти пуристы! Вырожденцами нас хотят сделать, в расу бабья превратить! Нет, раз уж Господь сотворил вселенную какой есть, то с меня этого вполне довольно. Противишься естеству – идешь против самого Господа, так-то! Кто строил этот мир? Люди! Полнокровные, мужественные, гордящиеся собственным телом, собственным видом и запахом! – заорал он, от души ударив себя в широкую грудь. – Я лично горжусь, вот как бог свят, горжусь, что от меня пахнет по-человечески!

Уолш неловко переступил с ноги на ногу.

– Я… э-э, – забормотал он, – э-э… нет. Я это подписать не могу.

– В смысле уже подписал?

– Нет.

Рыжеволосый здоровяк насторожился, сощурился, с презрением скривил мясистые губы, в гневе возвысил густой, сиплый бас:

– То есть ты за Поправку Хорни?! Ждешь не дождешься, когда же настанет конец естественному порядку…

– Мне выходить, – перебил его Уолш, поспешно дернув стоп-шнур.

Диск круто спикировал вниз, к электромагнитным захватам причала в конце его квартала, шеренги одинаковых белых кубиков – многоквартирных жилых блоков, выстроившихся рядком поперек буро-зеленого склона холма.

– Постой-ка, друг! Погоди…

Едва диск остановился над поверхностью причала, рыжеволосый угрожающе потянулся к рукаву Уолша. Стоянку возле причала, как обычно, до краев переполнили наземные автомобили: жены встречали возвращающихся с работы мужей.

– Не нравится мне твоя позиция, знаешь ли. Ты что, боишься высказаться напрямик? Или собственной расы стесняешься? Вот как бог свят, если тебе не хватает мужества…

Тут стройный седоволосый пассажир с маху заехал плутониевым перстнем ему в подбородок. Пальцы рыжего, стиснувшие рукав Уолша, разжались, станиолевый лист с петицией негромко зазвенел оземь, и оба попутчика сцепились в безмолвной, яростной драке.

Уолш, не тратя времени даром, сдвинул в сторону леер ограждения, спрыгнул с диска, в два прыжка миновал три ступени, ведущие к подножию причала, к усыпанной золой и шлаком площадке автостоянки, укрытой вечерними сумерками, и отыскал взглядом машину жены. Бетти смотрела на экран телевизора, вмонтированного в приборную доску, не замечая ни мужа, ни молчаливой схватки рыжеволосого натуралиста с седым элегантным пуристом.

– С-свинья, – выпрямившись, прошипел седой. – Скот вонючий!

Рыжеволосый, изрядно оглушенный последним ударом, остался лежать у ограждения.

– Слизняк… баба, бог тебя разрази! – прохрипел он.

Седой щелкнул клавишей отключения электромагнитных захватов, и диск устремился вверх. Уолш с благодарностью помахал ему вслед.

– Спасибо! – крикнул он. – Ваша помощь пришлась очень кстати!

– Не за что, – жизнерадостно отозвался седой, ощупывая сломанный зуб. – Всегда рад выручить из беды…

По мере того как диск набирал высоту, голос его звучал все тише и тише, но завершение фразы Уолш услышать, увы, успел.

– …собрата-пуриста!

– Да я не пурист! – в бессильной ярости завопил Уолш. – Не пурист и не натуралист, слышите?!

Увы, его крика не услышал никто.

– А я никакого отношения к ним не имею, – монотонно твердил Уолш, сидя за ужином перед тарелкой с картофелем, кукурузой под белым соусом и антрекотом. – Я не пурист и не натуралист. Почему мне обязательно следует быть либо тем, либо другим? Неужели во всем мире нет больше места для человека с собственным мнением?

– Ешь, дорогой. Остынет, – рассеянно пробормотала Бетти.

Из-за тонких стен крохотной, ярко освещенной гостиной доносились отзвуки голосов и звона столовых приборов: соседи тоже ужинали, а за ужином вели разговоры. Ко всему этому примешивался металлический, дребезжащий гомон телевизоров пополам с урчанием кухонных плит, холодильников, кондиционеров и радиаторов отопления. Карл, шурин Уолша, сидя напротив, жадно уписывал вторую тарелку горячей, курящейся паром картошки. Пятнадцатилетний сын Уолша, Джимми, пристроившийся рядом с дядюшкой, сосредоточенно листал дешевое издание «Поминок по Финнегану», купленное в книжной лавке на нижнем этаже, снабжавшей книгами весь их автономный многоквартирный блок.

– Не читай за столом, – рассерженно хмурясь, бросил Уолш сыну.

Джимми поднял взгляд.

– Да ладно? Я правила общежития знаю прекрасно, и там, точно тебе говорю, насчет чтения за столом ни слова не сказано. К тому же мне нужно прочесть эту штуку до ухода.

– Куда это ты, дорогой, на ночь глядя собрался? – спросила Бетти.

– Партийные дела, – туманно ответил Джимми. – Больше рассказать, извини, не могу.

В попытках хоть немного притормозить гневные тирады, рвущиеся с языка, Уолш уткнулся в тарелку.

– Я по дороге с работы домой снова стал свидетелем драки, – сообщил он. – И снова из-за того же самого.

– Кто