Куйбышев - Илья Моисеевич Дубинский-Мухадзе

внимания: «Российское императорское резидентство в Бухаре» с достаточным штатом тайных агентов… Российскую юрисдикцию… Экстерриториальные поселения, железнодорожные станции, особые городские районы на манер европейских сеттльментов в Китае.

По договорам следующим, столь же равноправным, эмиратство Бухарское включается в русскую таможенную черту… В столице эмиратства открывается отделение государственного банка… На резидентство возлагаются функции третейского суда. Не в ущерб божественным правам эмира продавать своих подданных в рабство.

Чиновник особых поручений подполковник Д. Логофет в 1907–1908 годах объезжает Бухару. Видит «картину душу возмущающих порядков». Спешит издать книгу «Страна бесправия». С посвящением достаточно необычным: «Высокому вниманию Государственной думы». Рекомендации по-военному лаконичные: «Непристойно дикого монарха прогнать прочь. Бухару отдать российскому, отечественному капиталу».

Ожиданиям вопреки против окончательного поглощения эмиратства в январе 1910 года выступает сам Столыпин, всесильный глава кабинета министров. «Нельзя! Подобный акт, несомненно, обострит отношения с Великобританией, восстановит мусульманский Восток, тяжелым грузом повиснет на всей внешней политике России».

«Все и всякие угнетающие классы, — по давнишнему определению Ленина, — нуждаются для охраны своего господства в двух социальных функциях: в функции палача и функции попа». У эмира достаточно подземных тюрем — зинданов. Особых команд ширбачей — «львят» для экзекуций и казней. Скорый суд казиев. Также пятьдесят тысяч мулл. По одному на каждых пятьдесят подданных.

Между зимним дворцом эмира и домом купца Убай-дуллы Ходжи на камнях выбито изречение:

Прочти и подумай, куда идет солнце,

куда идут реки, куда идет мир.

Эмир под ноги не смотрит. Изречение, выбитое на камнях, ему вовсе ни к чему. Не во дворцах размышляют о том, куда идет солнце, куда идет мир. Зеркальная гладь дворцового паркета никогда не переходит в дорогу единственно правильную.

Долго плутать подростку Файзулле, мятежному сыну правоверного Убайдуллы Ходжи, покуда выйдет на верную цель…

В зрелые годы Файзулла Ходжаев, глава правительства Узбекистана, один из председателей ЦИК Советской державы, напишет историю бухарской революции. Не пощадит себя. «Некоторое прояснение сознания, поворот в сторону большевиков давался медленно и с трудом, в неустанной борьбе». Поворот от джадидов-младобухарцев. Младшие братья петербургских либералов, только с сильным националистическим душком, они покорнейше просили эмира несколько упорядочить режим, даровать небольшие свободы школам и медресе, великодушно облегчить положение дехкан и кустарей, дозволить чтение благонравных ташкентских газет.

Свергнут в Петербурге российский самодержец Николай. У ворот Бухары — на станции Каган — солдатский комитет. Эмир не чужд велению времени. При дворце учреждается совещательный орган — свой собственный совет «из ученых и грамотных людей». Государственным чиновникам назначается твердый оклад из казны, чтобы поубавить пыл при взимании взяток. Тела казненных на Регистане надлежит по возможности отдавать родственникам, собакам не скармливать.

Благодарные джадиды, нисколько не медля, организуют шествие. Зеленые знамена. Плакаты: «Да здравствует свободолюбивый эмир — защитник справедливости!» Муллы, чиновники, верующие фанатики и такого своеволия стерпеть не могут. Энергично забрасывают демонстрацию камнями. Джадиды помоложе, посильнее спасаются бегством. Менее счастливые попадают в зиндан «Обхона». Самый мрачный из всех подземных застенков Бухары. В день, назначенный кушбеги Мирзо-Насрулло — премьер-министром, также министром внутренних и внешних дел эмирата, — каждый получит свои семьдесят пять ударов кизиловыми палками по обнаженной спине.

В воспоминаниях Садриддина Айни, философа, ученого, писателя Востока, исчерпывающе: «По знаку кушбеги два палача взяли по две палки и ударили меня по спине. Я посмотрел на кушбеги. Наши взгляды встретились, он отвел глаза… Палачи, отсчитывая «раз, два, три», делали свое дело… Это, наверно, напоминало молотьбу, не знаю, мне было не до этого: у меня сжалось сердце и потемнело в глазах… кожа и мясо клочьями отлетали в сторону… В то же время муллы и амалдоры, стоящие поблизости, били меня по голове…»

Глинобитная стена шириной в три верблюда, поставленных горб к горбу, не преграда для печальных бухарских новостей — сразу узнают солдатский и рабочий Совдепы Кагана. Передают дальше Ташкенту, Самарканду, городу Карши. Прибывают солдатские подкрепления. Шумная короткая схватка с агентом временного правительства при эмире. Винтовки сняты с плеч. Взведены курки. Распахиваются ворота Бухары.

«В зиндане послышались голоса и топот множества кованых сапог, — продолжает Айни, — всюду с хлопаньем открывались двери. Открылась и наша, русский солдат с винтовкой сначала на русском языке, потом на ломаном узбекском языке крикнул:

— Выходите, вас освобождает революция России!»

Солдаты доставляют Айни в больницу Кагана. Там лечат, ставят на ноги изувеченных, чуть живых младо-бухарцев. Помаленьку просветляют мозги Файзулле, друзьям, его близким. Первые добрые семена забрасывает большевик, железнодорожник П. Г. Полторацкий. В Москве на путь-дорогу наставляет Яков Свердлов. В Ташкенте завершает Валериан Куйбышев.

Октябрьскую революцию эмиру признать неугодно. Тайный наставник эмира, британский дипломат и разведчик мистер Эллис, уйдя на покой, пожелает взяться за перо: «Бухарский эмир, беспокоясь о своем будущем, пытался заручиться поддержкой Кабула и Тегерана, пробовал установить контакт с английской миссией в Мешхеде. Аналогичное положение создалось в далекой и столь же реакционной Хиве, где правительством заправляли бывшие бандиты.

Общая неразбериха усугублялась интригами и маневрами различных антибольшевистских группировок, начиная с басмачей и кончая подпольными организациями бывших русских офицеров. Несмотря на их различное происхождение и взгляды, все эти группировки нашли общую основу для борьбы с большевиками… Британская миссия, прекрасно понимавшая, что наличие на фланге такой потенциальной угрозы, как бухарская армия, дает большие военные преимущества, рекомендовала поддерживать достаточно тесный контакт с эмиром».

При солнце и луне шагают между барханами к Бухаре горбатые караваны — на тысячах верблюдов везут винчестеры, пулеметы, мортиры. Из-за Пянджа через Каршинскую степь с пушками на спинах двигаются живые танки — слоны. К лету 1920 года в регулярной армии эмира и отрядах альнаукаров-ополченцев не менее семидесяти тысяч человек. При офицерах, любезно отряженных Колчаком, Дутовым, при инструкторах британских, турецких, афганских…

В Ташкент доставляют доверительное письмо полутора тысяч бухарских дехкан:

«То, что эмир проделывает со своими беззащитными подданными, никогда даже враги не смели делать с побежденными. Эмир отнимает не одно имущество, но и жен, и невинных дочерей, он не щадит и мальчиков, которых отдает в бачи. Это принимает ужасный и массовый характер. Но мало того, эмир в данное время подготавливает для неизвестных нам целей войну с Советской Россией. Делегации от эмира: одна в Мешхеде во главе с Мирзой Сафарбеком, другая в Лондоне во главе