Жажда мести - Владимир Никонорович Мирнев

не годится ни Жуков, ни Рокоссовский, ни Баграмян, ни этот, который на Днепре в штаны наложил, мелкота, который танковой армией, то есть Катуков. — Майор Безмагарычный надменно выпил еще рюмку и принялся излагать дальнейший ход войны, в которой по его выражению, главную роль играл Илларион Михайлович, и тот, кто был рядом с ним, его ординарец. — Да я плевать хотел, что пятая ударная вышла в тыл! Плевать! Накось, выкуси! Не в том дело, Ларик. Ни Александр Македонский со своими когортами, ни Юлий Цезарь со своим Помпеем — выскочкой, никто не сможет доказать, что нужно было наступать с севера, как предлагал ты. Берлин должен был брать только ты! Бескровно, без потерь. Жуков любил кровь. Ну да, не своя же кровь — водица! Леночка, твой дедушка, — это гений, верный потомок Македонского, Цезаря, правнук Суворова.

— Что ты предлагаешь, Капитоня? — спросил маршал нетерпеливо.

— Звони министру, чтобы он позвонил своему подчиненному, ты — гордость страны СССР, ты — маршал! Себя не уважаешь, то уважай звание маршала! Нет, министру не звони, звони Председателю Совета Министров Алексею Николаевичу Косыгину! Или чтоб он тебе сам позвонил. Кто он такой? Он воевал?

— Это уже перебор, — проговорила назидательно Лена. — Вы правы, дедушка у меня маршал, с ним все спешат поздороваться первыми, но как должен узнать Косыгин, что он должен позвонить дедушке?

— Когда смоленский князь противу дерзости искусством вооружась, — начал было маршал читать басню Крылова, хлопнул себя по лбу и воскликнул: — А ты, Лена, ты кто такая? Ты не можешь позвонить и сказать, что, мол, так и так, просит позвонить маршал Советского союза? Не можешь? А я могу. Я могу! Где телефонный аппарат Совета министров?

Принесли на длинном проводе телефон. Домработница Полина, сокрушенно вздохнув, глядела на дрожавшие руки майора. Но он бодро набрал номер. В телефонную трубку он представился:

— С вами говорит Герой Советского Союза ординарец великого маршала Ротмистровского майор Безмагарычный. С кем я говорю? Передайте, пусть позвонит маршалу домой. Все! Обязательно! Все!

Он положил трубку и обвел всех взглядом триумфатора.

— Ну что?

— А если не позвонит? Если не позвонит? — забеспокоился маршал.

— Ты говорил, что недавно был у Леонида Ильича Брежнева? По одному поводу. Так неужели думаешь Косыгин, старая лиса, не знает. Если он не уважает маршала, то уж своего Брежнева уважает. Позвонит.

— Дедушка, ай да Капитоня! — воскликнула Лена. — Да я ему водочки налью. Не майор, а генерал по соображению!

— Да, кругом разложение, — сказал маршал, обрадовавшись неожиданному выходу. — Брежнев мягкотелый, не может вожжи держать натянутыми. Не может. Ему только ордена! Ему только автомобили! Партию забыл!

— Ты прав, мой родненький дедушка, — поддакнула внучка. — Кругом рушится. Некому руководить, все жрут, пьют, по бабам бегают. А умных гениев зажимают. Ты почитай, что написали на рукописи Вовы, эти вонючие козлы. Это они губят, дедушка, все молодое, талантливое, его книгу не печатают десять лет. Посмотри, что они пишут!

— Лена, я прошу тебя, — попросил Волгин, приложив руку к груди.

— Нет, надо, они губят страну, за которую дедушка кровь проливал, за которую жизнь готов был отдать и Капитон Иванович Безмагарычный, а они губят. Себе особняки строят, в парикмахерскую ездят, дедушка, в Париж. Вон Галька Брежнева.

— До чего докатились, куры в магазине бельгийские, — возмутился маршал и сплюнул. — Представляешь, Капитоныч? Срам!

Телефонную трубку, как только раздался звонок, подняла Лена и тут же сунула ее дедушке со словами:

— Косыгин звонит, дедушка. Скажи ему все. По-солдатски!

Маршал с легкостью приветствовал по телефону Косыгина, сообщил, что некоторые вопросы государственной важности поднимал при встрече с Генеральным секретарем и попросил лично помочь ему открыть очень важный для патриотического воспитания молодежи музей — училище танковое, о котором он печется столько лет.

— Наверное, Алексей Николаевич, при нашей жизни мы не увидим его, — добавил он и глубоко вздохнул.

После этого маршал говорил с помощником Косыгина о случившемся с Волгиным, и было получено заверение в том, что все виновные в случившемся будут примерно наказаны. После решения по телефону этих вопросов маршал предложил тост за своего верного друга Безмагарычного. Волгин наблюдал за Леной. Она и была душой жизни в этом доме, когда решались какие-то важные дела, велись разговоры о государстве, о партии, о военных. Она живо всем интересовалась, ей нужно было все знать, во всем принимать участие.

— Дедушка, вот ты пойдешь еще к Брежневу? Хватит ему пить, скажи, что на старости стоит подумать о душе. Так вот скажи ему, что с ним хочет, мечтает поговорить молодой умный человек Волгин, как представитель той самой прослойки, на которой держится все государство. Пусть он выслушает его. Может, молодые партию спасут?

— Это мысль! — воскликнул Безмагарычный, обращаясь к маршалу.

— А что, — задумчиво произнес маршал, — пожалуй, действительно мысль интересная.

— Так вот, дедушка, тот самый случай, ведь он ему может глаза раскроет, ведь он же не полный, этот Брежнев, осел.

— Да нет, он народ любит, только ума бог государственного не дал, — отвечал маршал и почесал за ухом. — А что, товарищ Волгин, махнем в Кремль? Расскажешь все. Напряги свой талант, подумай, что говорить. Ты ведь умен. Я читал кое-что. Кто знает, может так случиться, что и пригодишься народу.

— Он, дедушка, не член партии, — ответила за Волгина Лена.

— Не так велика беда, примут. Надо что-то делать, надо, — сокрушался маршал. — Страна валится в пропасть разврата. Родина в опасности, я вижу страдания родного народа. Они вспомнят еще старого маршала.

VI

Волгин в издательстве бывал крайне редко, приходил исключительно за рукописью, ни с кем не дружил, молча, тенью проносился по длинным коридорам в редакцию критики и литературоведения, садился за стол, а заведующий редакцией критики приносил ему очередную рукопись. И он вскоре уходил. На этот раз его ожидали. Заведующий редакцией, — молодой человек, со следами частого употребления алкоголя на лице, но при светлом уме и весьма образованный. Звали его Александром Петровичем Карелиным, он настороженно встретил его и сказал:

— Вам срочно к главному.

Волгин не торопился. Ему теперь было все равно. Рукопись завернули, и он предполагал, что при малейшем конфликте или неудовольствии начальства уйдет из издательства совсем и никогда не вернется. Но главный Сорокин на этот раз был другого мнения. Он сидел в кресле и при появлении Волгина привстал и пожал руку.

— У тебя как дела? — спросил он, усаживаясь за стол и приглашая сесть Волгина, пристально глядя на него. — Что ты молчишь? Дома как, жена как?

Волгин с искренним вниманием молчал. Главному