Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века - Андрей Андреев

Как уже было сказано, состав молодых дворян в Лейпцигском университете не оставался постоянным, хотя на открывающиеся вакансии из Петербурга присылали новых студентов с тем, чтобы полное их число равнялось двенадцати, на которых и выделялось жалование. Так, осенью 1767 г. на место скончавшегося Римского-Корсакова приехал старший сын статс-секретаря Екатерины Дмитрий Олсуфьев. Через год количество студентов вновь уменьшилось на одного человека: младший из братьев Ушаковых, Михаил, по собственному прошению получил разрешение вернуться в Россию. Он уехал из Лейпцига 8 сентября 1768 г. и, как можно понять из документов следственного дела и рассказов Радищева, действительно, был наименее прилежным и мечтал от университетской учебы скорее перейти к военной службе. На место Ушакова из Пажеского корпуса был назначен Осип Козодавлев, а вместе с ним прибыл и младший сын А. В. Олсуфьева Сергей, помещенный в дом к Бокуму, но считавшийся «на отцовском содержании» (оба приняты в студенты университета 21 апреля 1769 г.). Осенью того же 1769 г. в Лейпциг приехали и еще два русских студента, не присоединившиеся, однако, к общей группе и учившиеся за свой счет — Николай Хлопов и Алексей Теплов (сын Г. Н. Теплова, переведшийся в Лейпциг из Кильского университета).

Весной 1770 г. многие студенты тяжело болели. 24 апреля скончался князь Несвицкий, а 8 июня — Федор Ушаков. По этому поводу в Лейпциг даже вынужден был приехать посланник Белозерский: в деле сохранились рапорты врача, который, стараясь оправдаться, подчеркивал, что сами студенты не соблюдали его предписаний и вели нездоровый образ жизни. Тогда же было принято решение о замене троих студентов: в Петербург решили отозвать князя Трубецкого, Челищева и старшего Ушакова (еще не зная о его смерти), а на их место определить троих новых подростков: Николая Матюшкина, Василия Мельгунова и Николая Волкова. Именно их и привез в Лейпциг в конце ноября 1770 г. кабинет-курьер М. Яковлев, которому удалось разоблачить Бокума. Трубецкой же и Челищев (не дожидаясь прибытия курьера, хотя по инструкции он должен был доставить их назад) были еще раньше, в конце сентября, отправлены Бокумом в Россию одни, без достаточных средств, и должны были из Данцига морем плыть в Петербург, что по осеннему времени года было весьма опасно и послужило одним из пунктов обвинения против инспектора. Наконец, 27 февраля 1771 г. из Лейпцига уехал Насакин, направивший через Яковлева в Петербург просьбу о возвращении домой. Недовольная его поведением императрица велела, чтобы он «сам искал себе места».

Таким образом, из первоначального состава товарищей Радищева полностью закончившими обучение с точки зрения организаторов поездки можно было считать четверых: самого Радищева, Кутузова, Янова и Рубановского. Решение об их возвращении в Россию состоялось летом 1771 г., при этом князю Белосельскому предложили по его выбору оставить одного из выпускников при своей канцелярии, сделав отдельное представление в Петербург об определении ему чина и жалования[334]. Белосельский выбрал Янова. Поэтому в октябре 1771 г. в Петербург выехали только Радищев, Кутузов и Рубановский, а в Лейпциге еще остались семеро младших студентов, у которых тогда же, после ареста и бегства Бокума, появились новые наставники из числа профессоров, на пансион к которым их поместил князь Белосельский[335]. К младшим студентам в 1771 г. добавился последний их спутник из России — Сергей Подобедов, студент Московского университета, переведенный оттуда в 1767 г. на службу при Комиссии по составлению нового Уложения, а затем назначенный в Лейпциг на должность учителя русского языка для остававшихся там юных дворян. Сам Подобедов также получил казенное содержание и записался в студенты Лейпцигского университета (согласно матрикулам, это произошло 8 марта 1772 г.).

Итого, как можно сосчитать, через «студенческий институт» в Лейпциге прошло восемнадцать человек. Учеба самого младшего из отправленных с первой партией студентов, Василия Зиновьева, закончилась осенью 1773 г.; Козодавлев, Дмитрий Олсуфьев, Матюшкин и Волков покинули Лейпциг в сентябре 1774 г., а Сергей Олсуфьев и Мельгунов — в июне 1775 г. (вместе с последними вернулся и учитель Подобедов, а также причисленный к группе русских студентов иеромонах)[336]. Задуманное Екатериной II предприятие длилось восемь лет и стоило казне, по приблизительной оценке, около ста тысяч рублей.

Оценивая его отдачу для России, нужно заметить, что судьбы лейпцигских студентов сложились по-разному. Из восемнадцати двое умерли в Лейпциге, а один, князь В. П. Трубецкой — спустя менее чем год после возвращения оттуда. Не получилась военная карьера у И. Я. Насакина и М. В. Ушакова. Многие же дворяне, как и планировала Екатерина, поступили на статскую службу, где наибольшей известности и заслуг перед Россией, несомненно, добился Осип Петрович Козодавлев. Благодаря его трудам в Комиссии об учреждении народных училищ в середине 1780-х гг. был составлен «План учреждения в России университетов», в котором Козодавлев пытался собрать лучшие черты усвоенного им облика немецкого университета, приспособив их к условиям российского государства. Позже, на других местах службы он неизменно сохранял верность идеалу гуманного и просвещенного человека, часто подавал особые мнения, добивался смягчения наказаний, освобождения несправедливо угнетенных. «Человек свободный, — писал он в одном из представлений по крестьянскому вопросу, — не может и не должен быть рабом». В царствование Александра I для его деятельности открылось широкое поприще: с 1811 по 1819 г. он занимал должность министра внутренних дел, а также несколько раз временно управлял другими ведомствами, будучи одним из наиболее сведущих и дельных правительственных сановников начала XIX в. Его разносторонние знания снискали ему звания почетного члена четырех российских университетов и многих ученых обществ, в том числе Российской академии, у истоков которой он стоял. «Питомец германского университета, он искренне проникся лучшими принципами европейской культуры того времени и по мере сил старался проводить их в жизнь в своей общественной деятельности», — такой вывод делал биограф Козо-давлева М. И. Сухомлинов[337].

Видным сановником конца XVIII в. стал и Василий Николаевич Зиновьев, сенатор, тайный советник и камергер, президент Медицинской коллегии. По окончании учебы в Лейпциге, будучи флигель-адъютантом графа Г. Г. Орлова, он много путешествовал по Европе и оставил очень содержательные путевые заметки. В середине жизни ставший убежденным масоном Зиновьев искал возможность «сделаться христианином по сердцу, а не по имени только», в отставке работал над своими воспоминаниями, но недостатки начального образования, которыми он был несомненно обязан Бокуму, сильно сказывались в неправильном и тяжелом стиле его русского языка.

Сергей Иванович Подобедов также смог дослужиться до высокого чина, что тем удивительнее, учитывая его совсем незнатное происхождение. В Департаменте уделов в начале XIX в. он достиг должности товарища министра в чине действительного статского советника. Кроме того полученное им образование сказалось в его деятельности как члена Вольного экономического общества.

Сергей Николаевич Янов, начавший дипломатическую карьеру в посольстве при саксонском дворе, был потом переведен в Венецию, затем в Варшаву, а в начале 1782 г. назначен директором экономии в Казенной палате Тобольского наместничества, где прослужив два года, вышел в отставку в чине статского советника и жил затем в своем имении под Калугой. Опыт его службы в Тобольске оказался запечатлен в подробном «Описании Тобольского наместничества», долгое время приписывавшемся Радищеву, где Янов сочетал остроумные личные наблюдения и сопоставления с научным экономико-статистическим способом описания губернии. О том, как сам выпускник Лейпцигского университета ощущал себя на службе в этой далекой части Сибири, говорит, например, его замечание, что пройдет не меньше двух лет, пока Тобольской казенной палате удастся распутать отчетность о государственных доходах, которую до того «сорок лет запутывать старались»[338].

Несколько лейпцигских студентов оставили в истории след как общественные деятели, вступив на писательскую стезю. Помимо Радищева, так же сложилась судьба его ближайшего друга, товарища по комнате в Лейпциге, которую они несколько лет делили вдвоем, Алексея Михайловича Кутузова. Вернувшись в Россию, они вместе поступили в Сенат, а затем Кутузов перешел на военную службу, во время которой, навещая по делам полка Москву, сблизился там с Н. И. Новиковым и его единомышленниками. Подав в 1783 г. в отставку, он поселился в Москве и целиком посвятил себя литературно-просветительской деятельности, тесно связанной с масонскими интересами кружка Новикова. Кутузовым были переведены на русский язык нравоучительные романы немецких сентименталистов Э. Юнга и Ф. Клопштока; он сам внес значительный вклад в формирование стиля русского сентиментализма. При основании Новиковым Типографической компании, на средства которой выпускались книги и воспитывались при Московском университете несколько юношей, Кутузов вложил в нее все свое состояние и активно участвовал в ее делах (в частности, именно он оказал значительное влияние на юного H. М. Карамзина), был постоянным участником журналов Новикова, опубликовал ряд масонских сочинений, оригинальных и переводных. Во время разгрома новиковского кружка Кутузов находился в Германии, где тяжело переживал арест товарищей. Не имея ни возможности вернуться на родину, ни средств для жизни за границей, после долгих бедствий он скончался в Берлине в 1797 г.