Будни Снежной бабы - Евгения Вадимовна Галкина

не могла – у меня мама тут… болеет. Прости, Люба, я хотела в рай въехать на чужом горе, но сама столько нахлебалась после… и я не хотела тебе зла, правда… То есть, я понимала, что зло тебе творю, но думала – ну не я же виновата, это же муж ее повелся, а мужик волен выбирать, с кем ему жить, что я тут сделаю? Не насильно же его к тебе опять отправлять? А потом я встретила Алексея, он говорит – у Любы нужно прощения попросить, ну и привез меня. Ты меня выгони, Любочка, главное, что я извинилась и все тебе честно рассказала.

– Пуансеттию привезли, – показал на горшок с цветком Вольник. – Рождественская звезда.

Любава смотрела на соперницу. Заметила, что Лана сильно исхудала – остро торчали позвонки и ключицы, заметила замазанные темные круги под глазами, дешевые сережки «под жемчуг», а шубка, сброшенная Ланой на пол, сильно нуждается в химчистке…

И Вольник тоже пообтерся – исчезли его золотые перстни, костюм слегка залоснился.

А лица их, наоборот, стали Любаве понятнее и симпатичнее: Вольник работает в НИИ по специальности, звезд с неба не хватает, живет в родительской квартирке, купил машину поскромнее прежнего джипа.

Лана больше похожа на прежнюю молодую девушку, ту, какой она была до разрыва с Орешкиным – хоть немного надменная и явно самолюбивая, но честная и прямолинейная, такой она Любаве и нравилась…

– Мама иди сюда! – вдруг завопил из соседней комнаты Вовка и тем нарушил затянувшееся молчание.

– Что случилось? – засуетилась Роза и убежала.

– Кто это? – спросила Лана у Любавы.

– Это Розкин сын, – пояснила Любава, и вся неловкость как-то рассосалась. – Точнее, он был чей-то, но потом попал в Домик, а я приглядела его там, когда ездила Бабой плясать на Новый Год.

Вольник вздохнул с облегчением и принялся разливать по бокалам шампанское.

– А она его усыновила или в опеку взяла? – спросила Лана.

– Пока в опеку, у него еще бабушка имеется, а там видно будет, – Любава взяла свой бокал и вздохнула спокойно. – Понимаешь, я хотела взять его сама, но…

Лешка Вольник оставил обеих дам сидеть на диванчике и подошел к окну. Темнело быстро, как и положено в январе. Падал легкий пушистый снег, в синеватом стекле отражались огни новогодней елки.

2

Огни новогодней елки пробивались сквозь развесистые заснеженные лапы. Виктор по-прежнему считал, что идея украшать елку во дворе – хорошая идея, но за ночь выпало столько снега, что игрушек и гирлянд почти не стало видно.

Некоторое время он пытался стрясти снег с лохматых елочных лап, а Ванька с визгом носился вокруг и прыгал по сугробам в тучах искр и блесток.

Удалось стрясти только нижние ветки, и елка приобрела странный вид дамы, подобравшей юбки.

После начали прибывать гости: одна за другой машины привозили Ванькиных друзей и приятелей, а те тут же принимались носиться туда-сюда, обстреливая друг друга снежками и издавая дикие вопли.

Вместе с друзьями прибывали и родители: отцы пожимали Виктору руку и отправлялись промочить горло, матери стремились сначала к зеркалу, потом к столику с шампанским и закусками. Появлялись на столе какие-то пироги и кексы – их кто-то привез, и кто-то привез огромного дога, а дог нашел свое место под столом и утащил туда корзину с кексами.

Самый смелый отец вызволял кексы с помощью каминных щипцов, остальные давали советы, а Виктор вышел на террасу с сигаретой.

Он увидел, что вдалеке, за забором, припаркован веселый фургончик с надписью «Снегуркино». Это означало, что приехали те, кто способен организовать и развлечь толпу детей, хаотично носящихся по двору.

Докурив сигарету, Виктор спустился встречать разношерстную компанию: Снегурку с блестящей фольгированной косой до попы, Деда Мороза с микрофонной стойкой под мышкой, Емелю с коробкой красок для детского грима. С ними был веселый быстрый парень-ведущий.

– Где у вас тут электричество? Все, нашел. Где у вас дети? Все, вижу. А что у нас тут такое? Все, понял.

Он так быстро все организовывал, что Виктору осталось только стоять и наблюдать.

И вот детвора с раскрасневшимся Ванькой во главе уже с визгом перекидывается огромным надувным мячом: Емеля и Снегурка играют с ними в вышибалы, а ведущий распоряжается установкой музыкального оборудования, которое притащили грузчики в костюмах гномов.

И больше никого из фургончика не показалось.

– Папа, смотри! – Ванька пнул мяч ногой, и тот полетел вверх, все задрали головы и кинулись врассыпную. – Я забил мяч в Юльку!

Юлька – жертва детской любви, – в отместку зарядила мячом обратно.

Хорошо, что мяч легкий и пузатый, будто пляжный, иначе у любви были бы жертвы.

Из дома выскочил дог с кексом в зубах, за ним выплыла хозяйка, одна из Фаиных подруг.

– Как тебе, Витя, живется без маленькой хозяйки большого дома?

Виктор припомнил имя – Алина.

– Свободен, как ветер в поле, – ответил он с улыбкой.

– Мужчины это ценят, – благосклонно ответила Алина, закуривая сигаретку в мундштуке. – И что – после развода с Фаей больше в брак ни ногой?

– Ты почему интересуешься?

– Ты жених завидный: квартира, дача. Хоть и ловелас.

– Какой из меня ловелас, – поморщился Виктор. – Да она поменяла меня на женщину!

– Я слышала, вы с Фаиной придерживались очень открытых отношений – вот и результат, – лукаво сказала гостья и вдруг стремглав понеслась куда-то по сугробам, крича малолетнему отпрыску: – Саня! Зачем ты снял куртку? Надень куртку! Куда вы смотрите, Снегурочка, не видите – ребенок куртку снял?!

Ее голос влился в хор детских голосов и хохота, а Саня принялся улепетывать, держа куртку на излете. Дог носился за ним огромными скачками. Грянула «В лесу родилась елочка» с каким-то современным битом, и девчонки постарше кинулись в пляс, окончательно затолкав заботливую мамашу.

Странное чувство было у Виктора: не трогала его ни суета, ни праздничное настроение сына, не передавалось веселье старых мелодий на новый лад. Даже полстакана виски, выпитых за вечер, не грели совершенно.

Год прошел с того момента, как Фая в безумии своей вины протянула Любаве бриллиантовые сережки. Она была искренна, после ее долго трясло, она не могла успокоиться даже в машине на обратном пути и все повторяла: «Бедная женщина, бедная женщина, как мы могли…»

Но Любава не могла видеть этого и вряд ли понимала глубину Фаиного раскаяния. Для нее Фая и он, Виктор, так и остались извращенцами, решившими отплатить за неудавшийся тройничок мелкими брюликами.

Эта мысль грызла Виктора без конца.

Тогда он не мог выказать Любе свое сочувствие и