Ц-5 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Спускаясь по лестнице, я наткнулся на трудовика. Дядя Виля плавно покачивался у зеркала, поправляя галстук. Неподалеку, удобно устроившись на широком подоконнике, болтали о своем, о девичьем, Ирочка «Белочка» и Феруза Валеевна.

Двери учительской были приоткрыты. На старом продавленном диване посиживали военрук Макароныч и наша классная. Циля Наумовна оживленно тараторила, а Марк Аронович, по-моему, совсем не слушал ее. Просто смотрел на позднюю свою избранницу, улыбался в усы и расслаблено кивал. Им было хорошо вдвоем.

Внезапно двери актового зала распахнулись, выпуская музыкальные громы, и на пороге замерла Рита. Увидав меня, она обрадовалась и подбежала.

— Я потеряла тебя! — пожаловалась девушка, надувая губки.

— А я тебя нашел!

Сулима взяла мои руки и приложила ладонями к щечкам.

— Уж полночь близится… — пробормотала она. — Наши будут гулять до самого рассвета… Давай, убежим?

— Давай. А куда?

— Увези меня! Далеко-далеко… В степь!

В черных глазах напротив потихоньку разгорался темный пламень, и мой пульс участился.

— За мной!

— Ой, подожди! Я сейчас!

Девушка метнулась в актовый, и вскоре вернулась, прижимая к груди бутылочку токайского — недавнюю гостью магазина «Вино».

— Бежим! — воскликнула Рита, смеясь.

Она схватила меня за руку, и мы ссыпались по лестнице.

— Стоп, не в фойе! — былая настороженность вернулась ко мне. — Сюда!

Я увел спутницу в пустующий класс, и растворил окно. Соскочив на землю, помог спуститься Рите. Теплая июньская ночь вобрала нас в себя, пряча ото всех.

— Куда теперь? — прошептала девушка.

— Я перегнал машину в школьный гараж!

Обогнув темное крыло школы, мы пересекли футбольное поле, путаясь в траве и хихикая.

— Представляешь, — поведала моя спутница, задыхаясь, — я сегодня еще не пила! Совсем! Ни граммулечки!

— Ох, и напьемся…

Хохоча, мы выбежали к гаражу. Торопливо лязгнув ключом, я отворил тяжелые ворота. «ИЖ» едва виднелся, ловя капотом дальние отсветы школьных окон.

«Побег на рывок!»

Скользнув за руль, я завел мотор, не включая фар, погонял немного на нейтрали, и выехал.

— Садись! Я закрою пока…

О припасах в багажнике я умолчал. И о пледе тоже… Мечте положено сбываться самой по себе, а не по пунктам согласованного плана.

— Поехали!

Всё также не включая фар, сквозанул по переулку — остерегался внимания «старшей пионервожатой». Лишь выехав на Киевскую, врубил ближний свет.

— А твоя мамуська не только красивая, но и умная, — Рита забралась с ногами на сиденье. — Знаешь, что она сказала? Пусть, говорит, Мишенька не портит себе вечер. Я, говорит, обещаю не волноваться и лечь баиньки! Представляешь?

— А папусик твой переживать не будет? — улыбнулся я.

— Не-а! Я его предупредила, что не одна буду, а с тобой!

«Ижик» урчал, глотая километр за километром. Унеслись назад темные дома окраины, потянулись поля, расчерченные лесополосами. Я свернул налево, к Романовой Балке, но не доехал — лучи фар нащупали удобный съезд, и машина покатила по грунтовке — границе невозделанной степи. В мятущемся свете она напомнила Балтику в Варнемюнде — цвел ковыль, и его длинные шелковистые пряди серебристого цвета колыхались широкими разливами.

Вывернув руль, я направил пикап прямо в гущу травяного моря — метелки ковыля и типчака шелестели по бортам, как буруны.

— Давай вот здесь! Ага…

Я заглушил двигатель. Машина проехала немного, подминая дикие злаки, и замерла. Навалилась тишина, оглушая невероятным простором. Кругляш луны распускал нити холодного сияния, оно высвечивало степь неземными красками, а далекие горизонты терялись в потемках, словно края света.

Я вылез и, быстро обойдя машину, подал руку Рите.

— Как на другой планете… — завороженно проговорила она, захлопывая дверцу. Шум показался нам чужеродным, как клякса в чистовике.

— А мы будто одни в целом мире! — подхватил я, расстилая плед. Толстый и плотный, он примял ковыль, словно увесистый ковер. У меня мгновенно пересохли губы, стоило услышать, как тихонько жужжит «молния».

— Не смотри на меня…

Я прерывисто вздохнул, следя, как под легчайшим ветром играют тени по разнотравью — расходятся полосами, рвутся, сливаются, тают…

— Теперь можно…

Рита стояла, облитая лунным светом, смущенная и доверчивая в своей наготе. Голубое блистание стекало с покатых плеч на груди, струилось по животику и стройным ногам, оттеняя пленительные западинки.

— Как жалко, что всё не наяву, — я опять вздохнул, теперь уже затрудненно. — Ты мне снишься…

— Почему-у? — напевно протянула подружка, плавно взмахивая руками.

— Потому что таких красивых девушек не бывает.

— Быва-ает… Бывае-ет… — Рита затанцевала под неслышную музыку. Ее гибкое тело, серебрившееся в нездешнем свете, словно переливалось из одного па в другое, нагоняя сладкую истому и странное, колдовское оцепенение. Лишь расслышав, как шелестит трава под легкими девичьими шагами, я справился с мороком.

Сам удивился, но мои пальцы расстегивали пуговки моментом, как у танцора в мужском стриптизе. Раз, два — и теплый ветерок обвевает тебя везде…

— Наконец-то ничего не мешает! — Рита бросилась ко мне, прижалась — горячая, гладкая, бархатистая, — нащупала сухими губами мой жадный рот, и весь подлунный мир отступил в потемки, закатился, канул…

Июньская ночь коротка. Луна куда-то подевалась, я даже не заметил захода, а серебристая озаренность уступила предрассветному сумраку. Прозрачная пепельная мгла, минута за минутой, размывала обрызганную звездами тьму, а там, где сходились небо и земля, зарделись розовые утрешние тона, предвещая восход дневного светила.

Ночная чернота выцветала, изнемогая под напором зоревых лучей, и вот над восточным окоёмом проступила малиновая горбушка солнца. Седой ковыль верноподданнически перекрасился, послушно кланяясь рассветному накалу.

— Я самая-самая счастливая на свете! — прошептала Рита, гладя мое лицо.

— Люблю тебя, — дремотно улыбаясь, я ловил ее пальцы губами. — Веришь?

— Верю!

Засмеявшись, девушка перекатилась, вставая и прогибаясь, да так, что во мне снова забурлило желание повалить ее обратно на мятый плед.

— Хорошо… Как же мне хорошо! — Рита распахнула руки, словно обнимая набухавший алый шар. — Здравствуй, солнце! Здравствуй, счастье!

Упруго вскочив, я обнял ее со спины, касаясь губами исцелованной шеи. Полгода назад, и тоже за городом, я зло кривился от песенки из недалекого будущего, а ныне напеваю с улыбкой, веря, надеясь и любя.

«От чистого истока в прекрасное далёко, — крутилось в голове, — в прекрасное далёко я начинаю путь…»

[1] Высотные цели.