Месть Красного Дракона - Элис Кларк

Николетта скривила губы в горькой ухмылке, – разве не глупо? Привязаться к кому-то до такой степени, чтобы по итогу потерять ощущение целостности после его ухода? И просто существовать. Плыть по течению. Потерять ориентир.

Разбитое сердце? Так вот в чем дело. В ее глазах повис немой вопрос. Она ждала, что я отвечу. А я, пожалуй, чуть ли не впервые в жизни не знал что сказать. Потому что увидел в ней то, чего не должно быть. Она ведь типичная избалованная богатая девчонка. Я так думал. Был уверен, что так и есть. Разве могло быть иначе? Но этот взгляд мне хорошо известен. Она сломлена. В ее душе трещина, от которой не избавиться. Она не срастется. Остается только привыкать. Жить с этим и постараться окончательно не разбиться на осколки. Рука невольно потянулась к кулону, спрятанному под футболкой. Мне хотелось ей помочь и найти нужные слова. Правда хотелось. Но для этого пришлось бы вскрыть собственные шрамы. Оно того не стоило, поэтому с языка слетела очередная чушь, о которой я тут же пожалел:

– Так тебя парень бросил, что ли? – мой тон, да и сам вопрос, очевидно, лишь добавили боли.

Николетта опустила взгляд и проговорила:

– Забудь. Все в порядке.

Черт, Майк, умудрился же ты вляпаться. Хотел весело провести время, а что в итоге? Нужно было найти подходящие слова, иначе больше Ники меня не подпустит к себе и на пушечный выстрел. Почему-то становилось не по себе даже от одной мысли, что я больше не смогу ее увидеть.

– Я никогда не привязываюсь настолько, чтобы потом испытывать боль от потери, – пусть это ложь, но зато ответ привлек ее внимание. Ники прищурилась и теперь смотрела на меня с недоверием, продолжая теребить пальцами край рукава.

– Так не бывает. У тебя ведь есть семья, друзья. Хоть раз в жизни ты был к кому-то привязан. Этого не избежать. Такова жизнь.

Я безразлично пожал плечами.

– Можешь попробовать примерить роль психолога, если хочешь, – опершись локтями на стол, наклонился к Ники, – и найти ответ в моей голове, к кому же я настолько привязан. Уверяю, ответом будет пустое место.

Вот оно. Хоть и слабый, но все же в ее взгляде мелькнул проблеск азарта. Не любит, когда ей бросают прямой вызов? Стоило запомнить.

– Ладно, начнем с простого, – она тоже подалась вперед, не отрывая от меня взгляда, – что насчет родителей? К примеру, отец? Неужели совсем ничего не чувствуешь?

Я скривил губы в немой усмешке. И буквально выплюнул из себя слова:

– Герард Шварц – больной ублюдок и тиран. Все, на что он может от меня рассчитывать, это ненависть.

При мысли о том, что я могу испытывать привязанность к этому человеку, мне становилось дурно. Никогда не забуду то, как он смотрел на меня, буквально всем своим видом давая понять, каким ничтожеством считал своего младшего сына, когда я истекал кровью. По его же вине.

На мой седьмой день рождения родители подарили мне щенка ротвейлера. Я заботился о нем, воспитывал, дрессировал. Он стал моим лучшим другом. Но однажды, когда отец вернулся домой поздно ночью в пьяном угаре и стал на ощупь прокладывать себе путь в кабинет, он не заметил лежащей в коридоре собаки и наступил псу на лапу. Бойцовские породы непредсказуемы, и потому нет ничего удивительного, что Рик с яростью вцепился в штанину хозяина дома, чудом не задев саму ногу. Казалось бы, все обошлось, но нет. Нападение отрезвило Герарда, он обнаружил, что фирменный костюм испорчен, и не собирался оставлять нас безнаказанными. Отец выволок пса за ошейник во двор, а затем ворвался в мою комнату и повторил те же действия со мной, только вместо ошейника использовал ворот футболки. Оказавшись на мокрой от росы траве во внутреннем дворике, я, полусонный, пытался понять, что происходит. В паре шагов от меня лежал Рик, прижав уши и с опаской смотря в сторону отца. А тот в свою очередь завопил, указывая на клочки ткани: «Полюбуйся, что натворила твоя псина!» Пока я растерянно смотрел на его брюки, он достал пистолет и протянул его мне. Я с непониманием уставился на холодный кусок металла, подступающие слезы начинали жечь глаза. Отец усмехнулся и сказал: «Твоя собака, тебе и наказывать ее». Когда до меня дошло, чего ждет от меня этот тиран, я в ужасе отшатнулся от него. А он лишь тяжело вздохнул, пробормотал что-то про то, что все всегда приходится делать самому, шагнул в сторону Рика и направил на него оружие. Мне, как и всем детям, хотелось верить, что родители не способны на жестокость, что они самые лучшие, добрые и справедливые, но к семи годам я уже точно знал, на что способен глава семейства Шварц. И что он всегда доводил дело до конца. Недолго думая, я бросился к Рику и закрыл друга собой, встав лицом к отцу, как живой щит. Безрассудный поступок, согласитесь? Но в тот момент он казался единственно правильным. Герард безразлично смотрел на меня, не опуская пистолет. Казалось, он просчитывал возможные последствия на случай, если застрелит сына. Спустя минуту правый уголок его рта пополз вверх, и произнеся: «Хочешь понести наказание вместо него? Как пожелаешь», – спустил курок. Я не уловил тот момент, когда пуля прошила мне плечо. Казалось, адская боль возникла прямо в ту же самую секунду, как палец отца надавил на курок. Все произошло молниеносно. Рик убежал в дальний угол двора и спрятался в кустах. Я упал на колени, прижав здоровую руку к простреленному плечу, пытаясь остановить кровь и силясь не отключиться от дикой боли. Из глаз лился поток слез. Захлебываясь в рыданиях, все еще стоя перед отцом на коленях, я поднял на него взгляд, надеясь увидеть его раскаяние, страх, шок. Да что угодно, но только не то, что увидел на самом деле. Лицо его скривила гримаса отвращения. «Жалкий, бесполезный щенок», – только эта фраза слетела с его губ, прежде чем он отвернулся и зашел обратно в дом, оставив семилетнего сына корчиться от боли и истекать кровью. Антонио нашел меня в полуобморочном состоянии и отвез в больницу. Спустя несколько дней мы подыскали новый дом для Рика, посчитав, что так будет безопаснее для него. Тогда я лишился своего самого близкого друга и окончательно возненавидел отца.

Болезненные воспоминания затуманивали разум, но все же не сорвались с губ. Незачем Николетте знать подробности. Я практически ни с кем этим не делился.

– Допустим. А мать?

– Лицемерка и потаскуха. В