Дети Гамельна - Игорь Николаев

Горячее тогда случилось дело… Мигель потерял жизнь, а Амедео с той поры не раз от всей души желал, чтобы какая-нибудь из бродячих собак поперхнулась жилой из его левой руки… Вместе с рукой пропало и будущее. Если бы его пояс отливал золотым шитьем, то все могло пойти по-другому. Но безземельный однорукий дворянин? Хвала небесам, что маршал Вителли давным-давно сдох в страшных мучениях и упокоился в фамильном склепе. Больше он никогда не прикажет рубить пленным аркебузирам руки. Вовсе без них было бы совсем худо.

В одном хоть тогда повезло — зоркие глаза, словно пытаясь оправдаться перед рукой за факт своей целостности, заметили перстень, втоптанный в грязь. Увечный идальго был неглуп, он не транжирил деньги на женщин и выпивку. Поэтому вырученных с продажи золотой безделушки монет хватило почти на год. Но вчера последний мараведи обернулся краюхой черствого хлеба. Кошель больше не звенел благородным металлом, но лишь печально шуршал пустотой. И Амедео не мог даже стать на шаткий путь грабежа и разбоя. Ну какой из однорукого бандит?

Ветерану осталось надеяться, что Господь, в милости своей, снова заставит какого-нибудь богача потерять фамильное украшение. Вероятность существовала, богачей в Милане водилось ничуть не меньше, нежели монахов и красивых женщин. О, женщины Милана…

За грустными мыслями и воспоминаниями Катанни и не заметил, как вышел к мосту через какой-то из многочисленных миланских каналов. Отражение Луны дробилось в мелких волнах. Амедео наклонился через массивные каменные перила, вглядываясь в воду. Лунный свет прыгал десятками маленьких бликов, они плясали по грязной воде, вспыхивая, порой, в отражении звезд.

За спиной послышался непонятный шум, больше всего похожий на поступь арденского тяжеловоза с парой десятков кинталей веса на горбу. К шагам примешивался скрип несмазанной телеги. Ветеран шмыгнул носом и, не оборачиваясь, сплюнул в реку, выражая этим презрение к несправедливости мироустройства. Шаги и скрип приближались, отставной аркебузир обернулся, вглядываясь в темноту. Не хотелось бы попасть под колеса из-за нерасторопности возницы. По мосту редко ходили фонарщики, разве что в кабак, а луна, как на грех, скрылась за тучей.

Минута-другая прошли в тягостном ожидании. Тяжело бухали по камню ноги. Шаги, казалось, доносятся с обеих сторон моста. Амедео без лишних слов вытащил из потертых ножен старый кинжал. Армейская привычка сработала. Опасность — хватай оружие, а там видно будет. Спрятать недолго.

Бум. Бум. Бум.

Что-то неправильное чудилось в этом звуке и наконец идальго понял, почему вдруг чутье забило тревогу. Тяжкую поступь не сопровождало позвякивание подков. А пускать неподкованную лошадь по брусчатке мог только полоумный.

Или то шла вовсе не лошадь с телегой.

В ночном воздухе повеяло странным и неуместным здесь запахом — так пахнет в поле после сенокоса и на лесопилке, где пластают свежие доски.

Тьма с ближней стороны моста заклубилась, уплотняясь, и собралась в высокую массивную фигуру. Больше всего она походило на здоровенного верзилу высотой, самое меньшее, в полтора человеческих роста, пропорционально широкого во всех частях. Гигант передвигался мелкими, размеренными шагами, словно ему было тяжело влачить собственный вес. Причем «руки» оставались неподвижными, они безвольно висели вдоль широченного торса, доставая едва ли не до колен.

— Che cazzo… — растерянно прошептал Амедео, соображая, что делать дальше. И в тот момент, когда в сознании забрезжила более чем здравая мысль «бежать!» к аркебузиру метнулось что-то длинное, схожее с плетью. Свистнуло, сорвав шляпу, больно резанув по уху. Шляпа была хорошая, почти новая, меньше трех лет носки. Боль обожгла, как угли, и южная кровь вскипела в жилах ветерана.

С воинственным воплем «Buca di culo!» Амедео прыгнул к здоровенному противнику, замахиваясь кинжалом. Конечно, с одной рукой получилось не так споро, как во времена шальной юности, но и так вышло неплохо. Аркебузир нырнул под вражью руку, что была и размерами, и скоростью, а вернее, медлительностью, схожа с колодой. Ударил длинным клинком в живот. Вместо того чтобы войти в плоть по самую рукоять, кинжал стукнул обо что-то твердое и с пронзительным звоном переломился. Удар отозвался в плечо резкой болью. Амедео отшатнулся, и новый замах гиганта прошелся вскользь, рванув щеку твердыми и жесткими пальцами.

Или не пальцами, потому что больше всего это походило на обломанные древесные сучки…

Пылкий идальго, наконец, сообразил, что судьба свела с соперником малость не по его силам, однако прозрение запоздало. Ветеран развернулся, чтобы бежать стремглав, но удивительная «плеть» зацепила за щиколотку, опрокинула на грязные скользкие булыжники. Подняться Амедео уже не успел — гигант с неожиданной ловкостью присел, громадные лапы сомкнулись, захватывая человека в жесткий капкан, как беспомощную мышь.

Катанни захрипел. «Ладони» врага сжимали грудь с такой силой, что, казалось, вот-вот затрещат ребра. Амедео подняли в воздух, поднесли к тому месту, где у людей обычно располагается голова. Головы не было, вместо нее вырастал из покатых плеч широкий нарост, изборожденный трещинами и наплывами. В нем можно было угадать гротескное подобие лица с широченными надбровьями, темными провалами глубоких глазниц. А вот рта чудище было лишено.

«Не сожрет» — с каким-то удивительным, неуместным облегчением подумалось Амедео. И в это мгновение создание крепче сжало подобия рук. Воображаемый хруст костей сменился самым что ни на есть настоящим. Когда тело человека перестало конвульсивно вздрагивать и повисло подобно мокрой тяжелой тряпке в громадных ладонях, чудовище несколько раз ударило мертвым телом о собственную грудь, словно турецкий борец пехливан.

Луна продолжала прятаться за тучами, словно не желала видеть черные, смертоубийственные дела, творящиеся на земле. В кромешной тьме сверкнул далекий, но приближающийся огонек — поздний фонарщик все же решил пройтись по мосту.

Страшное создание грузно протопало к парапету и перевалило останки несчастного калеки через ограду. Воды безымянной реки, маслянисто булькнув, сомкнулись над мертвецом. Обильные брызги крови на туловище монстра таяли на глазах, пропадали бесследно. С тихим потрескиванием затянулся скол, оставленный кинжалом.

Через четверть часа фонарщик ступил на мост. Будь он внимательнее, то расслышал бы удаляющийся мерный стук, словно конь-тяжеловоз катил скрипящую телегу. И увидел бы несколько мелких щепок да бурые потеки на камнях. Но полусонный миланец со светильником на длинном шесте не обратил внимания на такие мелочи. Сломанный кинжал скоро обрел нового хозяина — забулдыгу, наткнувшегося на брошенное оружие в дрожащем мареве раннего утра…