Пусть льет - Пол Боулз

— Что творится у вас в голове? — сказал он, когда все слуги вышли и комната вновь погрузилась в свою тишину.

Даже это вызвало у нее раздражение. Она сочла вопрос дерзким. Он предполагал интимность, которая должна была между ними существовать, но ее почему-то не было. «Отчего ж нет?» — спросила себя она, пристально глядя на его удовлетворенное, серьезное выражение. Ответ возник готовый и нелепый из ее подсознания; прозвучал он чепухой. «Ее не существует, потому что не существует его». Это было, конечно, смехотворно, но затронуло струну где-то поблизости от правды. «Нереален. Что значит для человека быть нереальным? И почему я должна чувствовать, что он нереален?» Затем она рассмеялась и сказала:

— Боже мой! Ну конечно! Вы хотите чувствовать себя живым!

Он поставил чашку и блюдце на пол, сказав:

— А?

— Разве не это вы мне сказали в первый вечер, когда пришли сюда, а я у вас спросила, чего больше всего вы хотите в жизни?

— Правда?

— Уверяю вас, еще какая. Вы произнесли именно эти слова. И конечно, знаете, вы правы. Потому что на самом деле вы не живы, на некий странный манер. Вы мертвы. — С двумя последними словами ей показалось, что голос ее прозвучал немного огорченно.

Он быстро глянул на нее; она подумала — вид у него обиженный.

«Зачем я пытаюсь подманить несчастного? — подумала она. — Он не сделал ничего плохого». Беспричинно, идиотски, однако желание было, и очень сильное.

— Почему мертв? — Голос его был ровен; она вообразила, что его оттенки враждебны.

— О, не мертвы! — нетерпеливо сказала она. — Просто не живы. Не вполне. Но мы все таковы нынче, наверное. Не совсем так вопиюще, как вы, быть может, но все равно…

— А. — Он думал: «Надо выбираться отсюда. Мне нужно идти».

— Мы все чудовища, — с воодушевлением сказала Дейзи. — Это Эпоха Чудовищ. Почему история о женщине и волках так ужасна? Вы знаете эту сказку, где у нее сани, полные детей, а она едет по тундре и за ней бегут волки, а она швыряет одного ребенка за другим, чтобы умилостивить зверей. Сто лет назад все считали, что это жуть. А сегодня это еще ужаснее. Гораздо. Потому что тогда это было далеко и маловероятно, а сейчас оно в царстве возможного. История ужасна не потому, что женщина чудовище. Вовсе нет. Но потому, что мы бы все сделали в точности то, что делала она, чтобы спасти себя. Это ужасно, потому что так безысходно правдиво. Я бы так сделала, вы бы так сделали, все, кого мы знаем, сделали бы так. Разве нет?

За сияющими просторами пола, на дне колодца желтого света, Даер увидел, как его ждет портфель. Вид его, лежащего там, укрепил в нем позыв исчезнуть отсюда. Но важно было сделать так, чтобы уход не выглядел нарочитым. Если сейчас он о нем туманно упомянет, предположение станет легче осуществить еще через пять минут. Тогда уже будет половина двенадцатого.

— Ну, — начал он, глубоко вдохнув и потягиваясь, точно намеревался встать.

— Вы знаете тех, кто бы не стал?

Он вдруг понял, что она всерьез относится ко всему, что бы ни говорила. Что-то с ней было не так; ей полагалось лежать там довольно, быть может — держа его за руку или ероша ему волосы и произнося время от времени тихое слово. Вместо этого она вся напряжена и беспокойна, тревожно говорит о волках и чудовищах, стремится либо вложить ему что-то в голову, либо вынуть что-то из нее; он не знал, что именно.

— Знаете? — упорствовала она, слово было отчаянным вызовом.

Как будто, сумей он ответить: «Да», звук этого слова мог бы подарить ей немного покоя. Он мог бы ответить: «Да, кое-кого знаю» — или даже: «Да, такой человек существует», и ее, быть может, это бы успокоило. Мир, это далекое место, снова стал бы необитаем и возможен. Но он ничего не сказал. Вот она взяла его за руку, кокетливо повернула к нему лицо:

— Кстати, о чудовищах, раз я припоминаю ваш первый вечер здесь, я помню. Боже! Вы величайшее чудовище из всех. Конечно же! С этой огромной пустотой у вас в руке. Но боже мой! Неужели не помните? Не помните, что я вам сказала?

— Не очень много, — сказал он, досадуя, что его шанс на уход оттащили дальше. — Я не придаю такому серьезного значения, знаете.

— Значения, вот как! — фыркнула она. — Всем известно, что это совершенная правда и вполне научно. Но как бы то ни было, придаете вы этому значение или нет — ну и выражение! — просто помните: вы можете делать все, что захотите! — добавила она жестковато. — У вас пустая рука, а вакуум имеет склонность заполняться. Будьте осторожнее с тем, что входит в вашу жизнь.

— Я буду осторожен, — сказал он, вставая. — Боюсь, мне пора идти. Уже становится поздно.

— Ничего не поздно, дорогуша, — сказала она, но не сделала попытки убедить его остаться дальше. — Вызовите такси. — Она показала на телефон. — Номер двадцать четыре — восемьдесят.

Он не подумал об этой сложности.

— Пройдусь пешком, — сказал он. — Мне нужно разминаться.

— Чепуха! Здесь пять миль. Вы не сможете.

— Еще как смогу, — с улыбкой сказал он.

— Вы заблудитесь. Вы с ума сошли. — Она думала: «Вероятно, он хочет сэкономить деньги. Сказать ему, чтобы поехал за наш счет?» Она решила, что не стоит. — Как хотите, — сказала она, пожав плечами.

Когда он брал портфель, она сказала:

— Я провожу вас до дверей, — и, несмотря на его протесты, пошла впереди вниз по лестнице в вестибюль, где все еще горело несколько свечей. В доме было очень тихо.

— Все слуги уже спят, наверное, — сказал он.

— Разумеется, нет! Я еще не отпустила Хуго. — Она открыла дверь. Ветер задул внутрь, колыша ей пеньюар.

— Вам бы лучше лечь. Простудитесь.

Он взял руку, которую она ему протянула.

— Это был чудесный вечер, — объявил он.

— Луис вернется через несколько дней. Тогда вы должны прийти к нам на ужин. Я позвоню вам, дорогуша.

— Ну да. — Он отступил на несколько шагов по гравийной дорожке.

— Свернете налево вон там, у той бамбуковой заросли. Калитка открыта.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Зайдя за бамбук, Даер хотел услышать, как она закрывает дверь. Вместо этого услышал, как она говорит:

— А, Хуго. Вот вы где! Можете запереть калитку за мистером Даером.

«С этим нужно что-то делать», — подумал он, быстро идя вправо, за угол стены дома к террасе, где плавательный бассейн отражал в черной воде звезды. За этот случай следовало ухватиться, потому что она, вероятно, будет наблюдать, чтобы он вышел за калитку. Но она может подумать, что он уже выскользнул, пока она не смотрела; иначе все будет очень плохо. Мысль о том, насколько все будет плохо, ударила его изо всех сил, пока он медлил у бассейна, и, поспешив вперед, вниз по ступенькам в нижний сад, он понял, что совершил важную тактическую ошибку. «Но меня не пустили в сад, черт побери, — подумал он. — Я больше ничего не мог сделать».

Теперь он вышел из-за тени дома на открытый лунный свет. Впереди медленно поднялось что-то похожее на часть растительности у тропы и двинулось к нему.

— Пойдемте, — сказал Тами.

— Заткнитесь, — свирепо прошептал Даер. В тот миг они были на виду у всего дома.

И пока она напрягала зрение, чтобы определить второго человека, — вплоть до того, чтобы открыть одну дверь и безмолвно выйти на террасу и вглядеться в искажающий лунный свет, двое мужчин спешили по дорожке, ведшей к вершине утеса, и вскоре скрылись у нее из виду.

4

Другой вид тишины

20

Даер лежал на спине поперек сиденья на корме лодки, руки за головой, глядя на звезды, смутно жалея, что в то или иное время не научился ничему из астрономии. Гребная шлюпка, которую они взяли с собой, чтобы добираться до моторки и берега, неслась по темным волнам в нескольких футах за ними, привязанная истертым буксирным тросом, слишком коротким. Даер начал с того, что заспорил о тросе еще в Уэд-эль-Ихуде, когда они подскакивали в сотне футов от утесов или около того, стараясь связать вместе две посудины, но затем решил сберечь слова для чего-нибудь другого, поважнее. И в любом случае теперь, когда джилали оторвался от суши, он не обращал внимания на то, что ему говорят, чувствуя, без сомнения, что владеет непосредственной ситуацией и может себе позволить пренебрегать предложениями, которые высказывают две такие очевидные сухопутные крысы, как Тами и сумасшедший христианский господин с ним. Миг величайшей опасности от полиции миновал, когда джилали огибал волнолом, не успели остальные даже сесть в лодку. Теперь они отошли на добрые полторы мили от берега; маловероятно, что их заметили.

Время от времени моторка проходила по зыби, где более теплое средиземноморское течение не соглашалось с волнами, надвигавшимися с Атлантики. Барашки рассыпались и шипели в темноте у бортов, и лодка, вздымаясь, оставалась на миг в равновесии, содрогаясь, когда ее винт покидал воду, после чего снова ныряла вперед, как счастливый дельфин. Справа, вырезанные бритвой на фоне яркого неба, за ними высились черные горы Африки. «Этот паршивый мотор нам еще покажет», — думал Даер: бензиновый запах был слишком силен. Час назад самым главным было попасть на борт; теперь — сойти на берег. Когда ощутит под ногами почву Испанской зоны, предполагал он, ему станет известно, каким будет его следующий шаг; не было смысла планировать, пока не знаешь, каковы возможности. Он расслабил тело, как мог, без риска оказаться сброшенным на дно лодки.