Война и мир Михаила Тухачевского - Юлия Кантор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
флоте».
Существовавший в это время в Петрограде аппарат Особого отдела признавался «для данной критической и исключительной эпохи неудовлетворительным»33.
Эпоха признана критической и исключительной, а значит, с точки зрения большевиков и ЧК, оправданы и исключительные меры борьбы. Приговоры к высшей мере наказания «за отказ от выполнения боевого задания», «за дезертирство» следовали один за другим. Их приводили в исполнение немедленно — ввиду «особых условий, сложившихся в городе Кронштадте, и для поддержания революционного порядка». Расстреливали публично. Красноармейцев — исполнителей приговоров — заставляли расписываться в актах о расстреле, чтобы повязать кровью с людьми, вынесшими приговор. Легализованные в «критическую и исключительную эпоху» карательные меры стали в Советской России повседневностью.
Тухачевский готовился к повторному штурму. Подтягивались на исходные позиции считавшиеся наиболее надежными части. С 10 марта в районе станции Лигово сосредоточивалась 27–я Омская стрелковая дивизия, вызванная с Западного фронта. Она имела хорошую боевую подготовку и успешно сражалась на польском фронте.
Но по прибытии в 235–м Невельском, 236–м Оршанском и 237–м Минском полках 79–й бригады началось брожение.
Красноармейцы заявили, что не будут штурмовать Кронштадт. Эти части удалось разоружить, начались аресты.
Процедура расправы была предельно упрощена: после короткого допроса обвиняемому выносили приговор.
Только 14 марта постановлением чрезвычайной тройки был приговорен к расстрелу 41 красноармеец 237–го Минского полка. 15 марта та же участь постигла 33 красноармейцев Невельского полка.
Главком Сергей Каменев и командарм–7 Михаил Тухачевский после массовых братаний восставших и карательных войск разговаривали по прямому проводу:
«Тухачевский. Вчера обстановка сложилась скверно… Часть полков осталась верной, а часть добровольно возвратилась по выходе из города. Главным основанием служит трусость, так как провокаторы
сеют слухи, что десятки тысяч курсантов погибли подо льдом… очень легки всякие отказы действия… Этот казус заставил отложить сегодняшнюю атаку… Сейчас действует трибунал и осо бый отдел, чистка и расправа будет очень жесткая. Из Финляндии прибывает до ста белых офицеров и сегодня ожидают первый транспорт с продовольствием.
Главком. Дело скверно, хотя я считаю, что этот эпизод, конечно, будет изжит в одни сутки… Предполагаете ли использовать ваш резерв из курсантов?
Тухачевский. Из курсантов у меня, собственно, остался один полк, который взять нельзя. Авиации мешает туман. Тяжелая артиллерия не пришла, но подходит…
Главком. Значит, отложил только на завтра?
Тухачевский. Надеюсь,так»34.
Поговорив с Главкомом, 15 марта Тухачевский издал приказ в излюбленном чеканно–романтическом стиле.
Документ выстроен диалогично — и подчеркнуто от первого лица.
«Тяжелое впечатление произвело на меня вчерашнее преступное митингование Славных и Победоносных Минского и Невельского полков.
Советская Власть разоружением и арестом этих полков показала, что в Красной Армии она не допустит ни отсутствия дисциплины, ни измены. Все провокаторы и шептуны жестоко поплатились за свою контрреволюционную деятельность. Теперь, когда обманутые ими герои просят дать им возможность взятием Кронштадта искупить свою вину перед рабочими и крестьянами Советской России, приказываю:
Возвратить Минскому и Невельскому полкам их оружие и Революционные Знамена.
Я уверен и надеюсь, что вновь увижу героями своих старых боевых друзей, с которыми вместе мы брали Челябинск и Омск и с которыми вместе наступали на Варшаву.
Вперед! На штурм изменников Кронштадта!»35 Ситуация братания произвела на Тухачевского сильное впечатление — он писал Ленину:
«Если бы дело сводилось бы к одному восстанию матросов, то оно было бы проще, но ведь осложняется оно хуже всего тем, что рабочие в Петрограде определенно не надежны. В Кронштадте рабочие присоединились к морякам… По крайней мере сейчас я не могу взять из Петрограда бригады курсантов, так как иначе город с плохо настроенными рабочими было бы некому сдерживать…
Что же касается до подавления восстаний, то здесь конечно для нашей Красной Армии громадная разница, бить ли матросов и кулаков или же рабочих…»36 «На предмет трусости» наступающих готовились заградотряды, которые должны были стрелять в отказавшихся участвовать в штурме. Так «укреплялось мужество сталью и свинцом».
В ночь на 16 марта после интенсивного артиллерийского обстрела крепости начался новый штурм Кронштадта.
Большевики позднее пытались поэтизировать его.
«Перед нами разыгралась картина красивого боя по своим внешним формам. Два ярких полукольца почти не потухающих выстрелов, грохот и треск рвущихся снарядов, визг их, сверлящий воздух, и вой отскакивающих от гладкой поверхности льда, вырастающие и рассыпающиеся столбы воды и льда от подводных взрывов, содрогание льда на общем фоне ночи — все это производило неизгладимое впечатление. Все, взятое вместе, больше воодушевляло, чем удручало»37, — вспоминал комкор В. К. Путна.
К утру 18 марта крепость оказалась в руках красноармейцев.
Не последнюю роль сыграла и работа по «разложению » внутри рядов мятежников, предпринятая агентами ЧК и местными коммунистами. Им удалось внести раскол в команды восставших кораблей.
«Тухачевский. Бунт на «Петропавловске» и «Севастополе»
оправдался, и моряки еще ночью помогли нам занять город. Старые матросы и коммунисты броненосцев арестовали командный состав и сдались нам. Форты «Красноармейский», «Константин» и «Милютин » нами заняты, противник ушел ночью. Сейчас выясняется относительно форта «Риф». Подсчет трофеев еще не сделан. В общем, полагаю, что наша гастроль здесь окончилась. Разрешите возвратиться восвояси. Тухачевский.
Главком. Ваша гастроль блестяще закончена, в чем я и не сомневался, когда привлекал Вас к сотрудничеству в этой истории, я бы просил Вас задержаться до выяснения с фортом «Риф», что, вероятно, сегодня будет. Сейчас доложу Льву Давыдовичу [Троцкому] и вечером сообщу Вам ответ…Приму все меры, чтобы удовлетворить Ваше желание…Поздравляю еще раз. Крепко жму Вашу руку. Каменев.
Тухачевский. Покорно благодарю, все выполню»38.
Поговорив с Тухачевским, Главком немедленно связался с председателем РВС Республики.
«Каменев. Только что по прямому проводу у меня состоялся разговор с Тухачевским. Он сказал, что его гастроль здесь окончилась, и просит разрешения убыть на Западный фронт.
Троцкий. Как, вы сказали, назвал Михаил Николаевич свое пребывание под Кронштадтом — гастролью?
Каменев. Да, так и сказал — гастроль.
Троцкий. Интересное сравнение, но для Тухачевского вполне объяснимое, он же увлекается игрой на скрипке, а в Кронштадте первая скрипка принадлежала ему. Передайте Михаилу Николаевичу мое поздравление и разрешение убыть к прежнему месту службы.
Каменев. Будет исполнено, Лев Давыдович»39.
Когда стало ясно, что дальнейшее сопротивление бесполезно и кроме дополнительных жертв ни к чему не приведет, по предложению штаба обороны крепости защитники ее решили уходить из Кронштадта. Запросили правительство Финляндии, может ли оно принять гарнизон крепости. После получения положительного ответа начался отход к финскому берегу. В Финляндию успели перейти около 8 000 человек. Финляндскую границу перешли почти все члены кронштадтского ВРК и штаба обороны.
Власти скрыли количество погибших, пропавших без вести и раненых красноармейцев. Многие из погибших на балтийском льду даже не были преданы земле. С таянием льда возникла опасность заражения акватории Финского залива. В конце марта в Сестрорецке на встрече представителей Финляндии и Советской России решался вопрос об уборке трупов, оставшихся в Финском заливе после боев.
Петроград не оправдал надежд ни восставших, ни властей:
он остался индифферентным. Политсводки 18—19 марта констатировали:
«Ликвидация Кронштадтского мятежа в массе населения не произвела того впечатления, какого следовало бы ожидать. В большинстве случаев — это недоверчивость к свершившемуся факту, чаще всего слышатся возгласы, что не могли пехотные части взять морскую неприступную крепость. Тут что–то не то… Настроение среди рабочих хорошее.
Обыватели ведут враждебную агитацию среди малосознательных рабочих, говоря о временном успехе и колоссальных потерях… недоверие падению Кронштадта. Тема дня — продовольствие, предстоящее распределение обуви»40.
Однако уже несколько дней спустя, благодаря снятию заградотрядов, распределению одежды и обуви и, конечно, массовой агитации на предприятиях, настроение как будто бы изменилось. Во всяком случае, ропщущих заставили замолчать:
«Настроение рабочих сильно поднялось. Газеты разбирают нарасхват и читают с неподдельной радостью… все рады счастливом концу и с гордостью говорят о героизме красных курсантов»41.
