Конец «Русской Бастилии» - Александр Израилевич Вересов

обходчика. Там он оставлял пачку листовок для Шлиссельбурга и заводского поселка. Эту пачку забирал Иван и передавал ее в котельный цех.

Но однажды мужчина в шапке-финке не приехал. Вишняков переночевал в будке. Ему не хотелось возвращаться в поселок с пустыми руками.

На следующее утро поездов из Петрограда и вовсе не было. Примчался паровоз с единственной теплушкой. Машинист рассказал, что царь свергнут, в городе — стрельба.

Иван поспешил в заводской поселок. Пришел туда после полудня. На заводе уже знали о событиях. Шлиссельбургские рабочие действовали решительно. Возглавлял их один из сотоварищей дяди Игната, член партии большевиков, мастеровой-котельщик Роман Еськин, тот самый, который в январе шел впереди колонны.

Рабочие сняли охрану завода и поставили свою. Они арестовали директора. Предстояло еще разоружить полицейский участок.

Иван Вишняков был среди добровольцев, которые взялись за это дело. Пошли совершенно безоружными, на весь отряд один никелированный пистолетик «смит-вессон».

Огни в участке были погашены. Зазвенели разбитые стекла, загремела сорванная с петель дверь.

— Оружие сдать! — крикнул командир отряда. — Выходить по одному!

В участке взяли десять карабинов. Это были первые винтовки в руках рабочих.

────

Утром двадцать восьмого февраля на площади перед заводской проходной собралось более трех тысяч человек, почти все мужское население поселка. Площадь гудела говором. Ораторов, за отсутствием трибуны, поднимали на плечи.

За всю свою жизнь молодой столяр не видал столько приветливых, улыбающихся, радостных лиц, как в этот час. И никогда раньше не слышал таких горячих слов.

Он давно уже знал, что в подполье, укрытая от лишних глаз, накапливается, клокочет большая сила. Вот она прорвалась наружу и накрепко спаяла рабочих. Иван не представлял себе, что даже малознакомые люди могут быть такими близкими, добрыми. «Братья! — пело у него в душе. — Братья!» Митинг еще не кончился, а по всему поселку до самого ладожского побережья пронеслось: решено освободить узников Шлиссельбургской крепости!

К площади у проходной начали сбегаться женщины, ребятишки. Это было уже не собрание, а народный праздник. Шумели, распевали песни, плясали под гармошку.

Возле самой проходной слесари, котельщики, кузнецы, рабочие старейшины вели серьезный разговор. Поход к крепости — дело не шуточное. Тут надо многое обдумать.

Вполне возможно, что солдаты с острова откроют огонь и крепость придется штурмовать. Поэтому в поход идут только добровольцы, женщины и дети остаются в поселке.

Вода в правобережной протоке, омывающей остров, не замерзла. Лед со стороны озера не крепок. Двигаться — по нижней дороге, в ряд не более трех человек. Идти сначала в Шлиссельбург, объединиться с рабочими ситценабивной фабрики. Оттуда — на крепость!

В тот момент, когда объявили решение старейшин, на потных конях, запряженных в сани, показался всем известный исправник Иваненко.

Он, стоя в санях, кричал истошным голосом:

— Братцы, богом прошу вас никуда не ходить! Крепость без боя не сдастся! Прольется невинная кровь! Христом богом прошу…

Лошади дернули. Иваненко свалился. Пожилой рабочий помог ему подняться, стряхнуть снег. Расправляя заиндевевшие усы, рабочий сказал:

— С нами пойдешь, господин исправник. Фигура у тебя видная…

Высокого исправника поставили во главе колонны, в расчете, что из крепости его заметят и остерегутся стрелять.

Столяр схватил древко знамени, на котором мелом, с подтеками, было написано: «Долой самодержавие!» Иван взмахнул полотнищем над головой, оно прошелестело в морозном воздухе.

Многотысячная толпа шумно вздохнула:

«Пошли! Пошли! Пошли!»

Пока двигались через поселок, колонна разрослась еще больше. С песнями, весело перекликаясь, спустились на Неву. Крепость виднелась слева — темная, сумрачная, затаившаяся. Ветер с Ладоги кидал в лица колючий снежок.

У Вишнякова окоченели руки. Перекладывая древко, он дышал на посиневшие кулаки. Посмотрел в сторону и вдруг увидел в рядах шагающих в обнимку, разрумянившихся Мусю и Зосю.

Вишняков удивился.

— Вы-то как поспели? Шли бы обратно. Того и гляди, пули засвистят…

Молодому столяру приятно было, что девушки видят его со знаменем и что он может говорить с ними немножко покровительственно. Муся моментально одернула его:

— Не заносись, Ванюшка. Нам, как и тебе, дорожка через Неву знакомая. Вместе в школу бегали.

Зося, видимо струхнув, что ее могут и в самом деле отправить обратно в поселок, поспешила сказать:

— Да ведь все идут.

Столяр оглянулся. Повсюду в рядах шли женщины. Сестры и жены рабочих не захотели отпускать братьев и мужей одних.

Вишняков подмигнул подружкам и вскинул знамя повыше.

Белесая поземка окутывала ноги. Трещал лед. Впереди виднелись стены шлиссельбургского собора, гранитные устои шлюзов, вмерзшие у берега баржи.

Ситценабивная фабрика работала. У подножия Преображенской горы дымила кочегарка. На ответвлениях старых каналов поднимались корпуса с распахнутыми окнами — в мастерских всегда жарища. Слышался размеренный стук машин.

Колонна правобережных рабочих, как тараном, ударила в ворота, снесла их и растеклась по мастерским.

«Медвежатники» и «ситцевики» обнимались, поздравляли друг друга с первыми днями жизни «без царя». Остановились машины в пролетах. В котельной колесо паровика сделало последний взмах и замерло. В ремонтной погасили горны.

Колокол на фабричном дворе заголосил, зазвенел набатом: «На крепость! На крепость!»

От Преображенской горы по набережной, мимо Гостиных рядов с закрытыми лавками огромная людская масса волнами докатилась до косы Новоладожского канала.

На заснеженной бровке движение лавины замедлилось. Дальше идти всем вместе нельзя — лед не выдержит. Тут же, на косе, выбрали около ста человек в головной отряд. Они вместе с Романом Еськиным спустились на лед.

Зося попыталась незаметно примкнуть к этой группе. Но Вишняков увидел ее и окликнул. Зосю поймали, отвели на бровку.

Тысячи людей на берегах Невы и Новоладожского канала смолкли, когда выборные от рабочих направились к крепости.

Каторжный остров зловеще чернел, зажатый льдами. Как-то он встретит идущих?

Люди прислушивались. Не прозвучат ли выстрелы со стен? Если это случится, народ, пренебрегая опасностью, двинется к крепости. И тогда тюремщикам несдобровать.

Но крепость безмолвна. И безмолвны толпы на берегах.

Отряд растянувшись идет к острову. Ярко-белый снег. Серые фигурки. Красный флаг, похожий на сердце, вырванное из груди.

Отряд повернул к Государевой башне, его не различить за насыпью бастиона.

Проходят минуты, томительные, долгие. На косе то и дело проносится говор.

— Что видно, что слышно? — спрашивают стоящих впереди.

— Всё как прежде, — отвечают те.

Волнение растет. Не пора ли двинуться на выручку? Что происходит в крепости?

────

У ворот Государевой башни Вишняков припомнил «слесаря-чудодея» и штормовой день, когда наполовину залитую водой лодку выбросило на плотный скрипучий песчаник. Неужели дядя Игнат уже в ту пору знал, что рабочие придут и распахнут крепостные ворота? Наверно, знал. Иначе не велел бы Ванюшке примечать дорогу…