Кусатель ворон - Эдуард Николаевич Веркин

Я тоже огляделся.

— Лаура Петровна в истерике, — Жмуркин покривился. — Всю ночь звонила по спецслужбам, пока деньги не кончились. Потом рыдала. Я три часа ей доказывал…

Жмуркин махнул рукой.

— Одним словом, клиника. В области тоже как одуревшие, ничего толком решить не могут, орут на меня… Но это еще ничего, самое-самое потом приключилось. Успокоил я ее как мог и поутру собрался. Выехал с рассветом. Еду себе, еду, никого не трогаю, и вдруг…

— Бывает, — пояснил возникший Капанидзе.

Зевнул.

— Что бывает? — спросил с подозрительностью Жмуркин.

— Ну, волки, — Капанидзе сорвал ромашку, понюхал. — Волки, наверное, да?

— Да… — растерянно протянул Жмуркин. — Волки…

— Я же говорил — тут целая стая живет, — Капанидзе улыбнулся. — Прошка их гоняет, так они близко не подходят. А вдоль дорог пасутся, собачата такие…

— Они почти километр за мной гнались! — громким шепотом сказал Жмуркин.

— Если бы гнались, то догнали бы, — успокоил Капанидзе. — Это они так, поиграться хотели.

— Поиграться? — спросил Жмуркин с сомнением.

— Ну да. Скучно им сейчас. Лето, еды много всякой, места тут хорошие, вот они и балуются. Волк вообще только зимой такой хищник, а летом он ленивый, лягушек жрет в основном.

— Ты меня утешил, — сказал Жмуркин. — Меня не хотели сожрать, буду спать спокойно. Фисташковые волки прямо-таки. А куда вы тут без меня собирались?

— Родник искать, — сказал я.

— Что за родник? — спросил Жмуркин настороженно.

Я начал рассказывать. Вкратце так, в общих чертах.

Капанидзе бродил вокруг нас, подбирал с земли камушки, швырял их в лес, причем делал это ловко — камни летели далеко и метко, каждый попадал в дерево, видимо, длительная практика, а может, просто талант такой.

Если честно, я был уверен, что Жмуркин над идеей поиска целебного родника посмеется, объявит нас дикарями, пересмотревшими мистических каналов, но неожиданно вышло все совсем по-другому.

— Ну, давайте, поищем, — неожиданно сказал Жмуркин.

— Что? — не понял я.

— Поищем. Ну, этот родник. Это полезно, тимбилдинг и все такое.

— Как?

— Это укрепит наш командный дух, — уточнил Жмуркин. — И вообще… Интересно.

— Интересно, — согласился я. — Еще как. Мечтал три года.

Капанидзе перестал швырять камни в лес, в лесу заквакала кукушка. Я сначала запустился считать, потом бросил, успокоившись на сорока, и так ведь понятно — долго и счастливо.

Глава 17

Каша-винтаж

И в час дня мы вышли на поляну. Это была очень красивая поляна, как с картинки срисованная, какой-нибудь Сезанн или его обормоты-друзья мазюкали, у нас дома висел календарь. Поляна, заросшая травой и цветами, кустами голубики по опушке, с клином можжевельника, высунувшим язык из леса, с россыпями земляники. Поляна, окруженная неправдоподобно высокими соснами, на них почему-то хотелось взобраться и увидеть, наверняка с них можно было увидеть то, что снизу видно плохо. Поляна, здесь пахло лесными цветами и медом, причем так густо, что сразу захотелось спать… Или голова это закружилась. Опять спать.

Спать, спать, только спать, когда спишь, тебя отпускает, все становится как-то яснее…

— Стоп! — Жмуркин хлопнул в ладоши. — Час на отдых. Привал.

Расправлять пенки не хотелось, и мы свалились прямо на траву и на мох, земля была теплой и мягкой, мы улеглись в землянику и стали есть, прямо лежа.

Даже Жохова расстелила аккуратный половичок и скромно устроилась на нем рядом с земляничником, сложила ладонь лодочкой и собирала ею ягодки, сподручно так, будто воду из ведра черпала.

Даже Жмуркин. Он, конечно, не завалился в ягоды, как свинотный Пятахин, а начальственно сел на раскладной экологически правильный бамбуковый стульчик и стал есть по одной, с культурной задумчивостью в лице и с легким, уже почти аристократическим отвращением к бытию.

Ели мы минут двадцать, крупная тяжелая земляника, слегка вскипевшая от зноя, бордовая, она легко соскакивала с веточек и лопалась во рту. Очень скоро мы сделались похожими на семейку бродячих вурдалаков — по подбородкам размазался сок, губы раскраснелись, и пальцы были алые, посторонний человек мог бы испугаться. Особенно, само собой, могла испугать Жохова, красный цвет особенно удачно сочетался с ее бледностью, худобой и истовым взором; если бы я встретил Жохову в плохом настроении, непременно посвятил бы ей статью «Прачка играет на рояле», ей бы сейчас очень показался рояль с золотыми буквами.

Я съел, наверное, грамм восемьсот земляники, полновесную банку, и выпил сок, скопившийся на дне. От этого повело уже окончательно, я завалился на спину, стал идентифицировать облака, но тут все какие-то круглые попадались. И хотя периодически в кадр проникала злевещая Жохова, облака были хороши и в меру ненастоящи.

— А тут клещей нет? — спросила Жохова в очередной раз, явившись справа и сверху.

— Есть, — ответствовал невидимый сбоку Пятахин. — Я уже двух на себе раздавил. Если хочешь, могу и на тебе поискать.

Жохова посоветовала Жмуркину поискать смысла в своей пустой жизни, и они принялись привычно собачиться. Пятахин продолжал размышления о вкусах клещей, почему клещи предпочитают девиц особам мужского пола, а среди девиц особо ценят набожных.

— Это от тонкой душевной организации, — рассуждал Пятахин. — Если у тебя тонкая душевная организация, то и внешняя организация у тебя тоже тонкая. А значит, кусать тебя легче, а мясо под кожей ближе. Клопы это чувствуют и стремятся к самым сочным. Я же видел, как ты дергаешься, это тебя клопы кусают…

Пятахин привычно пустился рассуждать о паразитах разного рода, налегал на кишечнополостных, Жохова преимущественно молчала, иногда называла Пятака скотиной.

— Хотя, может, это и не клопы, — болтал Пятахин. — Точно, не клопы. Тебя, Жохова, клопы есть-то не будут, клоп, он аристократ в душе. Тебя, наверное, блохи жрут. Блохи как раз таких, как ты, любят…

Они мне наскучили, и я повернулся к остальным и увидел Снежану.

Снежана ни с того ни с сего, а может, взбодрившись земляникой, взялась стряпать рисовую кашу — объявила, что бабушка учила ее варить изумительную рисовую кашу с изюмом, изюма у нее, конечно, нет, но она по пути набрала можжевельника и сейчас сварит мега-еды, всем понравится. И сама сходила к ручейку за водой, сама развела костер и теперь помешивала в котелке деревянным черпалом, которое с чего-то вырезал из сосновой ветки Гаджиев.

Листвянко спал. Лежал, задвинув глаза кепкой, по-боксерски храпел и, кажется, был счастлив во сне.

Баторцы Рокотова и Герасимов смотрели в небо с воодушевлением.

Дитер рисовал. Поляну. Обычную поляну, безо всяких монстров, без косматых комет, предвещающих гибель и разорение, без японских призраков-юрэев, глядящих меж сосен, без обожравшихся батискафами Кракенов, без ламантинов-мутантов. С ягодами, с иван-чаем, с дятлами, с цветами, с солнцем.