Полное собрание сочинений. Том 17 - Л Н. Толстой

Въ Тверскую221 заставу на неболыпихъ на дужкахъ санкахъ, на чаломъ сытомъ меринѣ въѣхали два мужика изъ села Покровскаго. Мужики эти были два брата Посошковы, Раманъ и Иванъ. Они ѣхали въ Москву къ хлѣбоѣдцу и знакомцу давному, отцу Авраамію, строителю Андреевскаго монастыря.

Посошковы работали на монастырь столярную работу и ѣхали свести счеты и получить деньги.222 Караульные на заставѣ были стрѣльцы.... полка. Десятской зналъ Посошковыхъ и поздоровкался съ братьями.

— Здорово живете, Елистратъ. Да вотъ дѣльцо есть до Отца игумна Андреевскаго. —

— Какъ дѣловъ не быть.

— Да на денекъ нынче...223

— А это чтожъ <палятъ>? — спросилъ Иванъ, прислушиваясь къ раскатамъ пальбы.

— У Царя гулянье. Азовъ празднуютъ.

— Такъ, — сказалъ Иванъ и посмотрѣлъ на брата.

Меньшой Иванъ былъ мужикъ невысокій, <кремнястой,> сухой, рыжеватый, съ маленькой бородкой и <весь> конопатый. Старшій Романъ былъ повыше, съ длиннымъ носомъ и длинной бородой. Романъ, какъ глядѣлъ на ворота, такъ и не спустилъ глазъ и ничего не сказалъ. —

— Такъ, такъ, — гуляетъ. А нынче дни прощеные. Приведетъ ли Богъ вернуться. Прости Христа ради, дядя Елистратъ.

— Богъ проститъ. Простите и насъ грѣшныхъ.

Романъ медленно приподнялъ высокую шапку, поклонился Елистрату, потомъ перекрестился, надѣлъ [шапку] и тронулъ лошадь по раскисшей отъ оттепели въ проѣздѣ дорогѣ.

Д. [РАЗГАР ВЕЛИКОЙ СЕВЕРНОЙ ВОЙНЫ.]

* № 24.

Въ 1708-мъ году <Святая> Пасха приходилась [4] Апрѣля. Весна была ранняя и дружная. <Въ недѣлю прошли рѣки и бугры> и на Страстной еще начали пахать, Ржи вскрылись изъ подъ снѣга зеленыя и ровныя безъ вымочекъ. Зазеленѣлась осенняя травкa, стала пробивать новая, скотину уже выпустили на выгоны, и мужики поѣхали пахать и свою и господскую и радовались на мягкую и разсыпчатую раздѣлку земли подъ овсяный посѣвъ. Бабы и дѣвки и на мужицкихъ и на барскихъ дворахъ, — развѣшивали по плетнямъ платье и мыли въ несбѣжавшей еще снѣговой водѣ порты, холсты, кадушки, столы и лавки, готовясь къ празднику. Было тепло, свѣтло, весело. Птица еще не разобралась по мѣстамъ и все еще летѣла надъ полями, лѣсами и болотами. На выгонѣ кричали ягнята, въ полѣ ржали жеребята, отъискивая <запряженныхъ въ сохи> матокъ; чижи, жаворонки, щеглята, пѣночки со свистомъ и пѣснями перелетали съ мѣста на мѣсто. Бабочки желтыя и красныя порхали надъ зеленѣющими травками, пчела шла на ракиту и носила уже поноску. Молодой народъ работалъ и веселился, старые люди и тѣ выползли на солнышко и тоже, поминая старину, хлопотали по силѣ мочи. Если и было, <какъ всегда бываетъ> у людей, горе, болѣзни, немощь и смерть, ихъ не видно было, и въ поляхъ и въ деревнѣ всѣ были радостны и веселы.

Въ <самый> чистый четвергъ ввечеру вернулся домой въ Ясную Поляну молодой мужикъ Василій, Меньшовской барщины, изъ Воздремы224 подъ засѣкой. Онъ былъ тамъ въ работникахъ въ бондаряхъ и тамъ услыхалъ о пріѣздѣ Крапивенскаго воеводы съ наборщикомъ. Воевода съ наборщикомъ ѣхали забирать рекрутъ старыхъ наборовъ:

Василій видѣлъ, какъ на барской дворъ въѣхали на 6 тройкахъ съ солдатами, и <послали собирать народъ>. Дядя Савелій ходилъ на барской дворъ и узналъ, зачѣмъ пріѣхали. Онъ былъ сватъ Васильеву отцу Анисиму, велѣлъ Василью бѣжать домой и дать слухъ. Василій, какъ былъ босикомъ, въ обѣдъ бросился бѣжать, да не дорогой, чтобъ не остановили, а пробѣжалъ задворками на пчельникъ, съ пчельника въ засѣку, да засѣкой чертой къ Ясной Полянѣ. Прибѣжалъ онъ въ полдни. Дома никого не было, кромѣ бабъ. Мужики пахали. Онъ побѣжалъ въ поле, нашелъ своихъ у Чернаго верха. Отецъ его Анисимъ и братъ Семенъ пахали. Увидавъ Василья, всѣ мужики, пахавшіе вблизи, побросали сохи и окружили Василья. Василій разсказалъ, что видѣлъ и слышалъ. Василій былъ225 21 года, года два женатый. <Дѣтей у него еще не было.> Онъ былъ 2-й сынъ Анисима и любимый. Начальство и всегда было страшно мужикамъ, но теперь было особенно страшно. Съ 1705 по 1708 [годъ] было 5 наборовъ солдатъ и рабочихъ, и съ 5 наборовъ должно было сойти съ 23 дворовъ Ясной Поляны 6 человѣкъ, а изъ ихъ деревни поставили только 2-ихъ. Однаго двороваго поставила Бабоѣдиха, да однаго Василій Лукичъ Карцовъ, а 4 были въ недоимкѣ. Въ прошломъ году наѣзжалъ комисаръ, да Бабоѣдиха отдарила его и не поставила, съ Карцова не слѣдовало, съ Абремовой взять было нечего, а съ Дурновской и Меньшовской тогда взяли двухъ, Сергѣя Лизунова, да Никифора, но одинъ Сергѣй ушелъ, и теперь были въ деревнѣ; поэтому теперь и Меньшовскимъ и Дурновскимъ должно было придтись плохо. Расчитывали мужики, что бѣглыхъ возьмутъ, да за укрывательство передерутъ всѣхъ, да еще остальныхъ 4-хъ не изъ кого, какъ изъ нихъ возьмутъ.

Земля тогда вся была черезполосная и мужики разныхъ барщинъ пахали вмѣстѣ. Въ Чертовомъ верху, куда прибѣжалъ Василій, пахали Меньшовскихъ 4-е, Дурновскихъ — двое и Бабаѣдихиныхъ 8 сохъ. Мужики уткнули сохи, завернули лошадей, которые и борозды не дошли, и собрались всѣ около Анисима.226

* № 25.

1.

227Деревня Ясная Поляна Тульской губерніи Крапивенскаго уѣзда, которая теперь, [въ] 1879 году, принадлежитъ мнѣ и 290 душамъ временно обязанныхъ крестьянъ, 170 лѣтъ тому назадъ, т. е. въ 1709 году, въ самое бурное время царствованія Петра 1-го, мало въ чемъ была похожа на теперешнюю Ясную Поляну. Только бугры, лощины остались на старыхъ мѣстахъ, а то все перемѣнилось. Даже и двѣ рѣчки — Ясенка и Воронка, которыя протекаютъ по землѣ Ясной Поляны, и тѣ перемѣнились — гдѣ перемѣнили теченье, гдѣ обмелѣли, а гдѣ выбили бучилы, гдѣ было мелко, и вездѣ обѣднѣли водой. Гдѣ были лѣса, стали поля, гдѣ было не пахано, все теперь разодрано, давно выпахано и опять заброшено. Заповѣдная казенная засѣка, которая на полкруга окружаетъ землю Ясной Поляны, теперь вся порублена. Осталось мелколѣсье тамъ, гдѣ были нетронутые засѣчные лѣса, только заруба вилась по краямъ, чтобы не давать ходу Татарамъ. Гдѣ теперь три дороги перерѣзаютъ землю Ясной Поляны, одна старая, обрѣзанная на 30 саженъ и усаженная ветлами по плану Аракчеева, другая — Каменная, построенная прямѣе на моей памяти, 3-я — желѣзная, Московско-Курская, отъ которой не переставая почти доносятся до меня свистки, шумъ колесъ и вонючій дымъ каменнаго угля, — тамъ прежде, за 170 лѣтъ, была только одна Кіевская дорога и та не дѣланная, a проѣзжанная и, смотря по времени года, перемѣнявшаяся, особенно по засѣкѣ, которая не была еще прорублена, по которой прокладывали дорогу, то въ одномъ, то въ другомъ мѣстѣ. — Народъ переменился еще больше, чѣмъ произрастенія земли, воды и дороги. Теперь я одинъ помѣщикъ, у меня каменные дома, пруды, сады; деревня, въ которой считается 290 душъ мужчинъ и женщинъ, вся вытянута въ одну слободу по большой, <старой> Кіевской дорогѣ. Тогда въ той же деревнѣ было 137 душъ,228 5-ть помѣщиковъ, и у двухъ помѣщиковъ свои дворы были <не лучше теперешняго хорошаго мужицкаго> и стояли дворы эти въ серединѣ своихъ мужиковъ, и деревня была не на томъ мѣстѣ, гдѣ теперь, <барскій дворъ былъ пустырь, а гдѣ теперь деревня, было поле> a крестьянскіе и помѣщичьи дворы какъ разселились, кто гдѣ сѣлъ, такъ и сидѣли на томъ мѣстѣ надъ прудомъ <подъ лѣсомъ, гдѣ стоятъ старые двѣ сосны>, которое теперь называется селищами и на которомъ, съ тѣхъ поръ, какъ я себя помню, 40 лѣтъ сѣютъ безъ навоза и гдѣ на моей памяти находили въ землѣ кубышки съ мелкими серебрянными деньгами. Теперь у мужиковъ каменныя и деревянныя, въ двѣ связи, избы, есть крытыя въ зачесъ и всѣ почти бѣлыя, и живутъ мужики малыми семьями, тогда избы были маленькія 6, 7 аршинъ съ сѣнцами и клѣтью, всѣ топились по черному, а семьи были большія по 20 и больше душъ въ одномъ дворѣ. Племянники жили съ дядями, братья двоюродные не дѣлились. Помѣщики не позволяли дѣлиться, а сгоняли въ одинъ дворъ какъ можно больше народа. Старые помѣщики и ихъ прикащики и старосты говаривали, что мужиковъ надо какъ пчелиные рои сажать по крупнѣе. Пускай ссорятся и дерутся промежъ себя, а все какъ большая семья, что большой рой, всегда противъ малой семьи заберетъ силу и есть съ чего потянуть, да и для роя посуда одна. Кромѣ того и подати тогда и солдатчину, которую только стали отбывать, раскладывали еще не по душамъ, a по дворамъ. Теперь мужики ходятъ въ сапогахъ, картузахъ, и бабы въ ситцахъ и плисахъ, тогда кромѣ самодѣльныхъ рубахъ, кафтановъ и шубъ другихъ не знали. Мужики носили лѣтомъ только шляпы черепениками,229 а зимой треухи и малахаи. Шубы шили безъ сборокъ, а съ двумя костышками на спинѣ. <Лыко свое не переводилось,> онучи были черные, лапти липовые. Бабы носили кики деревянныя съ назатыльниками и съ бисерными подвѣсками. Вмѣсто серегъ носили пушки гусиные, занавѣски и рубахи шитые шерстями на плечахъ. —