Аритмия чувств - Мария

Дорога. А ты сдался?

Януш. Я слишком быстро сдался. Если бы мне нужно было разместить собственную историю на фоне историй моих читателей, то моя закончилась бы раньше прочих.

Дорота. Это твоя первая книга. А последняя?

Януш. Последняя книга в известном смысле является ответом на письма, касающиеся первой книги. Во многих из них меня упрекали в том, что я стараюсь не писать о мужчинах, что основное внимание уделяю женской душе, что мои книги ужасно женские, что я лучше знаю женщину, чем мужчину. А ведь женщины мечтают о том, чтобы кто-то показал им душу мужчины. Они хотят знать, что мужчины чувствуют, когда изменяют, действительно ли для них все безразлично и они относятся к сексу как к своего рода спорту, так что могут в один день спать с тремя женщинами, а последней, жене, умудряться сказать еще, что любят ее. Упрекают меня в том, что я сосредоточился на женщинах, и убеждают, что, как мужчина с нормальной концентрацией тестостерона в крови я обязан написать книгу о мужчинах. И эта последняя книга...

Дорота. Ты принял вызов?

Януш. Книга озаглавлена однозначно: «Нужны ли мужчины миру?» Может, чересчур провокационно, но я не руководствовался желанием спровоцировать кого-либо. Я действительно задумываюсь над ответом на вынесенный в заглавие вопрос. Она написана и для женщин, но в первую очередь все же для мужчин. Это совершенно особая книга, и это не роман. Это разновидность шутливой научно-популярной беллетристики, похожей на «Краткую историю почти всего» Билла Брайсона. Я обращаюсь к научным фактам, но в то же время разбавляю эту информацию собственными мыслями, эмоциями, анекдотами. Она вышла в октябре 2007 года. Дорота. А откуда ты так хорошо знаешь женскую душу?

Януш. Тут я всегда вынужден оправдываться, ведь этот вопрос задается практически в каждом интервью и в большинстве писем. Первое, о чем меня постоянно спрашивают, являюсь ли я Якубом, и второе — откуда так хорошо знаю женщин. Не могу ответить на этот вопрос. Готовясь писать свои книги, я читал все, что было связано с психологией женщин. И прежде всего, об этом мы уже говорили, женская психика интересует меня потому, что она другая, она лучше, мир матриархата был бы более прекрасным. Однако мир все еще, к сожалению, остается во власти патриархата, даже в современной Европе, не говоря уже об исламе и других религиях. Даже в Германии, где делается такой сильный упор на женское участие в современной жизни, права женщин все еще реализованы не в полном объеме. Откуда я так хорошо знаю женщин? Я наблюдал за ними и, что важно, слушал женщин, я обожаю это делать. Люблю вслушиваться в них. Они рассказывают мне различные истории в темпе тридцать пять тысяч слов в день, внося очень много информационного шума, хотя в этом информационном шуме я нахожу больше информации, чем получаю от мужчин, которые излучают мало шума, но их темп в четыре тысячи слов не дает подобных результатов. Когда я, будучи программистом, отфильтровываю информационные биты, то, как правило, думаю о том, что сказали мои собеседники. И это, пожалуй, основа моего знания женщин, иначе я не могу это определить. Просто, может быть, у меня выше коэффициент эмпатии. Женщины кажутся мне более подлинными, чем мужчины, которые страшно неприхотливы в своих требованиях, мужчинам недостает рефлексии, либо ее нет у них вообще, либо они так глубоко закапывают ее в подсознание, что ее трудно извлечь оттуда. Женщины более предсказуемы, но в любом случае мое знание о них не опирается на общение с женщинами с...

Дорота. ...с богатым опытом.

Януш. То, что я знаю женщин, вовсе не означает, что я бабник. Многие люди могут так думать, но бабник является полной противоположностью знатока женщин. Женщины, кстати, терпеть не могут бабников. Если мужчина что-то и знает о женщинах, то он наверняка знает, что не должен быть бабником, если хочет, чтобы женщины его уважали.

Дорота. Верно. А может, в тебе и правда есть что-то от женщины? И ты совсем не стыдишься этого?

Януш. Я получаю письма, в которых читатели высказывают предположение, что меня зовут не Януш Леон Вишневский, что это лишь мой псевдоним и что за меня пишет книги какая-то женщина. Я даже не пытаюсь отвечать на эти обвинения, ибо трудно, как сказал Лех Валенса, защититься, если кто-то обвиняет тебя в том, что ты жираф.

Дорота. У тебя было ощущение, что ты изменяешь науке с литературой или литературе с наукой?

Януш. Нет, потому что я писал «Одиночество в Сети» в свободное от работы время. У большинства моих коллег было намного больше свободного времени. Я же писал, когда знал, что не могу больше заниматься наукой, так как пресыщен ею, устал или слишком остыл эмоционально, из-за чего не появляются новые замыслы. Науку тоже творят на эмоциях — это лишь на первый взгляд кажется,

что математик описывает теорию групп, холодную как лед, на самом же деле она вызывает в нем огромные эмоции. Сам факт решения той или иной научной проблемы является эмоцией. В случае написания книг дело обстоит несколько иначе. «Одиночество в Сети» писалось не под давлением времени, неумолимо приближающего дату сдачи рукописи, без издателей, без телефонных звонков с просьбой прислать первые фрагменты и т. д.

Дорота. А теперь у тебя есть ощущение, что ты изменил науке с литературой или что у тебя две любовницы?

Януш. С каждым разом это ощущение все очевиднее. Как каждому мужчине, мне казалось, что измена случится только раз, что я исправлюсь и никогда больше не допущу ничего подобного. Кроме того, во время работы над первой книгой я не рассматривал писательскую деятельность как измену — это был разговор с самим собой. Мне казалось, что это одноразовое приключение, что после того, как я закончу «Одиночество в Сети», все изменится и я займусь исключительно наукой, что наука будет постоянно приносить мне радость.

Дорота. А как получилось на самом деле?

Януш. На самом деле все случилось совсем по-другому. Эта книга изменила мою жизнь. И в конце концов я решился напечатать ее. Писательство — это своего рода эксгибиционизм. Опубликовав роман, я публично разделся. Разделся, как завзятый эксгибиционист. Пенисы у всех мужчин похожи, но человеческие мозги гораздо сложнее, чем пенисы, и выставление напоказ собственных мозгов, переживаний, души в конце концов является не чем иным, как актом эксгибиционизма, однако требует большей смелости, чем распахивание плаща в парке. Но я решился на это. Если честно, по двум причинам: я вдруг понял, что роман интересен, ну и кроме того, это было вызовом для меня — я уже был разносчиком листовок, был моряком дальнего плавания, так что решил, что могу попробовать себя и в роли автора. Ни тогда, ни сегодня не пользуюсь словом «писатель», просто подумал, что мой роман, возможно, будет интересен кому-то, помимо меня. Не только из-за любовной связи главных героев, не только из-за привлекательности личности Якуба, но будет интерес в целом. Этот роман является романом-шкатулкой, читая его, можно сосредоточиться на любой из шкатулок — либо на внешней, либо на одной из внутренних. Многих моих читателей побочные сюжетные линии интересуют гораздо сильнее, любовная связь главных героев для них предсказуема, потому что они сами пережили нечто подобное в Интернете и, по их мнению, я не открыл ничего особенного. В Интернете люди делятся друг с другом рассказами о собственных жизнях, интересах и т. д., затем берут телефон, чтобы услышать голос своего собеседника, потом обмениваются фотографиями, чтобы в конце прикоснуться друг к другу, вдохнуть запах друг друга, и, значит, я ничего не выдумал. Однако в романе есть много второстепенных, но оттого не менее интересных сюжетных линий, которые повествуют о смысле жизни, о верности, о границах этой верности, о поисках счастья и об одиночестве. О том, как переживается это одиночество. Я вкладывал шкатулку в шкатулку, как матрешку в матрешку. И мне кажется, что в этом кроется одна из причин успеха моей книги — кого-то интересует самая маленькая матрешка, кого-то — самая большая. Но каждый непременно найдет себе в романе матрешку по размеру.