Трагическая идиллия. Космополитические нравы - Поль Бурже

Появление эрцгерцога снова повергло его в ту скорбь, которая является самым страшным возмездием за адюльтер: видеть, как любимую женщину третирует человек, имеющий на то право, ибо он муж ее, и не быть в состоянии защитить ее. Он смотрел, как она удалялась царственной поступью, прекрасная, изящная, с горделивой осанкой, особенно стройная в своем платье из розового муара, отделанном серебром.

Когда она проходила по гостиной, то на ее лице, которое он увидел в профиль, он заметил черту глубокой меланхолии, и снова от всего сердца оплакал жестокую судьбу ее брака. Он и не подозревал, что в этот момент госпожа де Карлсберг отнеслась совершенно равнодушно к иронии эрцгерцога, да и любовь мисс Марш и Вердье вовсе уж не настолько интересовала ее, чтобы грозящая их браку беда могла так удручить ее.

Нет. В эту минуту, среди этого бала, вот какая мысль тяжелым гнетом придавила сердце молодой женщины: «Оливье женился неудачно. Он несчастен. Он не приобрел той сердечной мягкости, которую дала бы ему любовь, если бы он любил свою жену… Он остался прежним… Значит, он все еще ненавидит меня… Достаточно было ему узнать, что Пьер собирается провести вечер здесь, и он уже хотел помешать ему прийти. И, однако, он ничего не знает… О! Когда он узнает!..»

Но, упорствуя в своих надеждах, она беспрестанно повторяла себе с надрывом: «Что же! Когда он узнает, то поймет, что я искренна и что я не заставляла и никогда не заставлю его друга страдать…»

Но и эта вторая иллюзия, что Оливье будет тронут искренностью и благородством ее любви, — и она была разрушена самим Пьером. После бала прошли три дня, в течение коих молодой человек не видел своей любовницы. Хоть разлука была для них страшно тяжелой, но Эли сочла более благоразумным не устраивать свиданий, пока Дюпра в Каннах.

Потом она думала вернуть свое, рассчитывая провести с Отфейлем в Каннах весь апрель и май, это нежное время цветов и уединения на этом берегу, среди покинутых садов. Приходил ей на ум проект путешествия по Италии. И перспектива такого счастья, счастья верного, если только удастся избежать настоящей опасности, давала ей силы вынести невыносимое: разлуку при полной возможности свидания. Так любить друг друга, быть так близко и не видеться! Но, по ее мнению, это было единственное средство предупредить зарождение подозрений у Оливье.

Но после трех долгих дней тоски она кончила тем, что назначила Пьеру свидание в вилле Элен-Рок, которая им обоим напоминала о счастливых минутах. Пока карета везла ее к мысу Антиб, она смотрела, как листва ползучих роз покачивалась на гребне стен: кусты стали гораздо длиннее, пышнее и уже не торчали, а ниспадали тяжелыми фестонами и давали густую тень; целый пожар больших распустившихся роз пылал на них. У подножия серебристых олив вспаханное поле было расцвечено молодыми побегами хлеба. Все это были явные признаки того, что в течение последних трех недель земля перешла от зимы к весне, и какая-то грустная дрожь пробежала по телу молодой женщины.

Она как бы почувствовала, что уходит время, а вместе с временем и ее счастье. Лазурь неба стала еще нежнее и теплее, море синело, легкий воздух курился ароматами, на каждом шагу развертывалась феерия распустившихся цветов — и несмотря на все это, не так легко, как в то первое свидание, было у нее на душе теперь, когда она шла по тем же аллеям, окаймленным цинерариями и анемонами.

Она заметила силуэт Отфейля, который ожидал ее под большой развесистой сосной; у подножия ее они и расположились. Эли сразу же заметила, что и он уже не тот влюбленный, преисполненный, как в первый раз, бесконечной, экстатической радости, без всякой задней мысли. Казалось, какая-то тень покрыла его глаза и душу. Но не обида на нее была причиной тому. Нет, он был по-прежнему нежен. По-прежнему доверчив, Оливье даже не намекнул на роковую тайну. Однако если Пьер был смущен, то виной был, конечно, Оливье. Да он в этом сразу и признался, не дожидаясь даже расспросов Эли. Он сказал:

— Не понимаю, что могло произойти между нами. Но у меня получается странное впечатление: некоторые мои поступки раздражают его, сердят, не нравятся ему… Он нервничает из-за пустяков, на которые прежде не обратил бы внимания, например из-за моих отношений к Корансезу. Поверите ли, вчера он порицал меня, как за дурной поступок, за то, что я участвовал в генуэзской церемонии!.. И все это из-за того, что в поезде мы снова встретились со славным Мариусом и его женой на станции у залива Жуана!

«Мы устроили тут гнездышко», — сказал мне Корансез, а потом прибавил, что «бомбу скоро взорвет», — это его собственные слова. Теперь уже наша дорогая Андриана сама хочет объясниться с братом… Я рассказываю эту историю Оливье, чтобы позабавить его, а он вдруг начинает негодовать, раздражается до того, что произносит слово «шантаж». Шантаж по отношению к Наваджеро, к этому негодному эксплуататору!.. Я отвечаю ему. Он отвечает мне… Вы не можете себе представить, каким тоном и в каких выражениях он говорил обо мне, об опасности, которой я подвергаюсь, посещая здешнее общество, о беспокойстве, которое возбуждают в нем перемены в моих вкусах и мыслях… В Каннах живут якобы плуты, которые хотят втянуть меня в свою банду, иначе он не стал бы и бранить меня… Это необъяснимо, но это так: его задевает, оскорбляет, уязвляет то, что я счастлив здесь!.. Понимаете ли вы хоть что-нибудь в этом безумии?.. Друг, которого я так люблю и который меня так любит!..

— Это значит только, что не следует на него сердиться, — отвечала Эли. — Человек от страдания становится несправедливым, а он страдает из-за своего брака. Тяжело промахнуться в таком деле!..

Природное благородство заставляло ее говорить в таком тоне. Эта страстная и бурная, но гордая и благородная душа считала недостойным пойти на систему тайной отравы, которой занимаются жены и любовницы, с таким преступным и безошибочным совершенством подкапываясь под дружеские связи мужа или любовника, раз эти связи не нравятся им. Но про себя она подумала: «Оливье угадал, что Пьер кого-то любит. Подозревает ли он, что это я?..»

Трудно было колебаться в ответе на этот вопрос. В Риме Эли слишком часто замечала почти непогрешимую прозорливость Оливье в угадывании тайных любовных интриг, происходивших вокруг них. Хотя она, несмотря ни на что, продолжала надеяться на его честность порядочного человека, все же со страхом ждала она минуты, когда получит доказательство, что он знает, и страх ее со дня на день становился все тягостнее.

Как видите, эти два человека при помощи Отфейля пытались проникнуть в душу друг друга и измеряли взором один другого еще раньше, чем неизбежное столкновение заставило их встретиться непосредственно. Наконец Пьер принес своей несчастной любовнице доказательство, которого она и жаждала, и боялась…

В эту ночь, седьмую со дня прибытия Оливье, она ожидала Пьера в половине одиннадцатого возле открытой двери теплицы. Днем она видела его лишь мельком и только успела назначить ему час ночного свидания, приближение которого жгло ее страстным лихорадочным огнем.

День был облачный, серый, бурный, да и теперь мрачный свод туч покрывал небо и не пропускал ни одного луча луны, ни одной мерцающей звездочки. По временам на горизонте пробегала широкая лента молнии и освещала весь сад перед глазами бедной женщины, которая, вглядываясь, наклонялась вперед. При внезапных вспышках света она видела белые аллеи, обрамленные голубыми алоэ, газоны, убранные пестрыми цветами, зеленые трости бамбука, группу развесистых сосен с красными стволами и с темными кронами. И вслед за тем тень сгущалась еще чернее, еще непроницаемее.

Не нервы ли напрягались от приближения бури? Промчался мощный порыв теплого ветра, предвещая ураган. Не угрызения ли мучили, что она заставила друга подвергнуться ярости бури? Эли чувствовала себя испуганной, взволнованной, несчастной. И вот наконец, при свете холодной и бледной молнии, она заметила Отфейля, который скользил вдоль бамбуковой изгороди. Ее сердце забилось от страха.

— Боже мой! — сказала она ему. — Тебе не следовало приходить в такую ночь… Слушай!..

Крупные капли дождя застучали по стеклам теплицы. Вдали разразились два страшных удара грома. И вот дождевые капли стали падать все чаще и чаще, и вокруг влюбленных, укрывшихся под стеклянным куполом, поднялся такой беспрестанный и гулкий шум, что они едва слышали собственные слова.

— Ты видишь, что наш добрый гений покровительствует нам, — сказал молодой человек, страстно прижимая ее к себе, — я пришел вовремя… Да и по буре я пришел бы, даже не почувствовав ее… Я был слишком несчастен сегодня вечером! Мне необходимо было твое присутствие, чтобы набраться новых сил, чтобы отвести душу…

— В самом деле, — сказала она, — ты весь взволнован. — И во мраке она гладила своими нежными, дрожащими руками его лицо. — Да, — прибавила она изменившимся голосом, — твои щеки горят, в глазах слезы… Что случилось?