Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1 - Анатолий Мордвинов

Я ее знал давно, но узнал близко лишь тогда, в Дании. В ней было много, очень много «придворного», но хорошего придворного, без важности, мелочности, наивности, желания во что бы то ни стало понравиться, было и много просто душевного и глубоко просвещенного.

Ее живой ум охватывал с поразительной легкостью самые сложные, казалось бы, не созданные для женского мышления положения.

Она могла бы с успехом руководить наиболее влиятельным политическим салоном прежнего времени и вместе с тем была не способна на это – не только из-за недостатка материальных средств, но и из-за того, что простая, не политическая, а страдающая жизнь ей казалась наиболее важной.

В литературе придворного быта я не встречал схожего с ней облика, а между тем он существовал довольно постоянно при русском дворе. Я думаю, что этот тип вряд ли повторится с такой привлекательностью в будущем, как это бывало раньше, – наше грядущее «Сен-Жерменское предместье», несмотря на всю общность положения и среды, будет резко отличаться от французского. Они уже и теперь почти ничем не напоминают друг друга, а наше текущее, утилитарное время, порвав всякую преемственность с красивыми духовными традициями прошлого, создаст из молодежи и этого круга новых людей, быть может, с большими способностями и более сильной волей, но уже без прежней милой непрактичности, без непреодолимой потребности к высоким душевным переживаниям и без той изысканности и тонкости воспитания, что хотя и редко, но все же еще встречались у некоторых в мои молодые годы.

В моих мыслях о будущей молодежи мне невольно вспоминается еще один притягательный образ юной русской девушки, свитской фрейлины молодой императрицы, графини А. В. Гендриковой – «Настеньки», как ее называли ласкательно в ее кругу… И ее уже нет теперь на земле; большевики не пощадили и эту, полную прелости молодую жизнь, виновную только в не рассуждающей преданности своему долгу и любви к своим государям. Я вспоминаю о навсегда ушедшей с особенным волнением. Сколько часов мне пришлось проводить с ней в Александровском дворце уже в тяжкие возбужденные дни. Несмотря на свою молодость, она была серьезна и дальновидна.

На мрачном фоне надвигавшейся революции образы ее и прекрасных великих княжон до сих пор светят мне своим тихим незабываемым светом… Их милая юность обещала им такую хорошую старость. Так хотелось верить, что разразившаяся буря, ломая деревья, сохранит хоть эти цветки…

Но довольно… О милых ушедших будем вспоминать лишь в самом себе…

X

В Дании мы тогда оставались около месяца. Незадолго до нашего предположенного отъезда в Россию я получил от своего товарища по академии полковника М. К. Марченко удивившее меня по своим неожиданным известиям длинное письмо.

Он был тогда нашим военным агентом в Вене и сообщал мне, что в Австрии предстоит в очень скором времени празднование 50-летнего юбилея Франца-Иосифа84 и что, по имеющимся у него точным сведениям, представителем русского императора на этих торжествах будет назначен мой великий князь.

Марченко предупреждал меня, что командировке именно Михаила Александровича в венских влиятельных кругах придается очень большое значение и что ему там будет оказан особо радушный прием.

Предполагалось даже назначить великого князя, не в пример другим, шефом одного из австрийских полков, и в связи с этим в письме подымался уже вопрос о мерке для его австрийского мундира, который должен был бы быть заранее подготовлен.

Вот эти подробности Марченко вынес из некоторых доверительных разговоров с австро-венгерским наследником Францем-Фердинандом, с которым он был довольно близок и которого очень ценил.

В ответ на такую австрийскую любезность предполагалось якобы и с нашей стороны назначить эрцгерцога Франца-Фердинанда шефом одного из русских полков…

Михаила Александровича это известие удивило еще больше, чем меня. Такое назначение могло последовать лишь от одного государя, всегда в подобных случаях задолго предупреждавшего великого князя.

Но, по словам Михаила Александровича, его старший брат ни в одном из последних писем и телеграмм даже не упоминал о таком предположении. Не знала о нем и императрица-мать.

Министр двора гр. Фредерикс, через которого обыкновенно получались дополнительные подробности, связанные с подобными официальными путешествиями, также ничего нам не сообщал.

Великий князь телеграфировал тогда государю, спрашивая, верен ли дошедший до него слух, а я о том же запросил министра двора. Полученные ответы всецело подтверждали сообщение Марченко.

Его Величество писал Михаилу Александровичу, что ему действительно надлежит через несколько дней быть в Вене, и государь надеется, что это неожиданное путешествие не очень спутает его дальнейшие планы, так как великий князь предполагал и без того уже вернуться в Россию, и сделать по пути лишь небольшой крюк для заезда в Вену ему, конечно, будет легко…

Для не любившего всякие официальные торжества Михаила Александровича полученное распоряжение было не особенно приятно. К тому же он еще не совсем оправился от болезни и чувствовал себя неважно. Тем не менее мы стали спешно готовиться к поездке и успели заблаговременно выписать из России все необходимые вещи, подарки и деньги, но за 5 дней до нашего отъезда Михаил Александрович простудился и заболел.

Вместо него поехал в Вену другой великий князь, не столь близкий к русскому престолу, встреченный там поэтому очень холодно85.

О болезни Михаила Александровича тогда, как водится, немного поговорили в Вене и Петербурге. Многие называли ее «притворной» и «политической», и, как водится, ошибались. Подобные средства всегда претили его откровенной натуре. Во всяком случае, намечавшийся как будто подход Австрии на сближение с Россией, если бы он был искренен, не мог бы пострадать от такой мелочи.

Эрцгерцог Франц-Фердинанд, которого впоследствии убили в Сараеве, став наследником, не скрывал своей симпатии к славянам, возглавляемым Австрией. Он часто менял свои воззрения на внутреннюю политику Австро-Венгрии, но во внешней был дальновиден и, кажется, постоянен.

«Лучшая политика, – любил утверждать он, – это тесный союз трех императоров».

Впрочем, при жизни Франца-Иосифа он не имел никакого влияния.

В эти же дни великий князь получил также неожиданное приглашение от своей сестры великой княгини Ксении Александровны провести с нею остаток осени и часть зимы в ее имении Ай-Тодор и решил вместо Гатчины ехать на Южный берег Крыма.