Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы - Кришан Чандар

был кучер. Особенно одежда! Набекрень надетый раджпутский тюрбан, сверкающий кафтан, отделанный серебром, хлыст в руках. Когда он появлялся, сидя на самом высоком сиденье коляски над четверкой гнедых коней, казалось, что он гораздо важней раджи.

Раджу торжественно встречали во дворе, и первый ученик пятого класса нараспев читал стихи в его честь. В этих стихах обязательно прославлялись сам раджа и семь поколений его предков. По обычаю, раджа давал двадцать пять рупий в награду ученику, прочитавшему стихи. После стихов директор школы прочитывал свой отчет, через слово благодаря раджу за его милости. В начале и в конце отчета директор возносил молитву о счастье и благоденствии правящей фамилии, просил бога способствовать успеху раджи в глазах английского правительства, дать ему право на салют из двадцати трех орудий, а также всяческое процветание. Затем раджа оглашал послание благоволения, выписанное золотыми буквами на бумаге, сбрызнутой шафраном. Голос у раджи был тонкий и писклявый, и, слушая его, все время хотелось смеяться. Но школьники подавляли смех и слушали, смиренно опустив головы. Когда кончалось чтение, раджа собственноручно вручал награды. Порядок их вручения был такой: старший учитель читал одно за другим имена мальчиков по своему списку; услышав свое имя, мальчик выходил к большому столу, директор брал со стола награду, передавал ее радже, мальчик принимал награду и бормотал:

— Джаядева[12].

Он прижимал награду к груди и, счастливый, возвращался туда, где сидел его класс.

После раздачи наград опять играл оркестр — провожали раджу. Раджа усаживался в свою коляску и торжественно отбывал. После его отъезда школьникам раздавали сладости. К этому времени во двор прибегали даже те дети, которые не учились в школе, и плотным кольцом окружали тент, и им тоже перепадало сладкое. Ребята обрывали разноцветные флажки и в несколько минут превращали празднично убранный двор в подобие поля битвы. Для нас, мальчишек, это была самая веселая минута церемонии. Мы ждали ее целый год.

И вдруг в этом году отец решил не ходить на вечер. Значит, и мне туда не попасть… Я долго капризничал, ныл, плакал, катался по земле, отказывался мыться — все впустую. А когда я совсем развоевался, мама увела меня в спальню, привязала к ножке кровати и сказала, что я могу плакать сколько мне влезет. Я действительно наплакался до изнеможения и заснул прямо на полу рядом с кроватью. Маме стало меня жалко — она тихонько отвязала веревки, взяла меня на руки и с поцелуями перенесла на свою кровать, где я заснул сладким сном, который всегда приходит после слез.

Отец ни на что не жаловался радже, но поползли слухи, будто радже стали известны некие подстрекательские разговоры, поэтому раджа назначил охоту в большом лесу Шекхудакки сразу после церемонии вручения наград.

Лес начинался с западного берега реки Ангры и простирался до Датарских гор. Никто, кроме раджи, не имел права охотиться в этом лесу, никто не имел права рубить в нем деревья. Поэтому там было полно всякой живности. Гепарды, пантеры, медведи, кабаны и олени водились там в изобилии и даже порой выходили из лесу на крестьянские поля, вытаптывая урожай, унося скот. Но поскольку лес был охотничьим угодьем раджи, жаловаться не имело смысла. На восточном берегу реки располагалась мельница, которая принадлежала Бахадуру Алихану, — единственная на всю округу и поэтому работавшая безостановочно. Зерно привозили обычно женщины: они ставили мешки из козьих шкур на головы и несли их на мельницу. Мельнику платили либо зерном, либо мукой — как договорятся.

За мельницей шли рисовые поля Бахадуровых жен, а чуть поодаль, на возвышении, стоял его дом. Перед домом росли два ююбовых дерева, а между ними — груши и абрикосы. За домом высились две орешины, в тени которых в полдень отдыхал скот, а за овражком опять шли охотничьи угодья раджи.

К вечеру того дня, когда раджа отправился на охоту, в больнице поднялся шум. Я со всех ног бросился к большим больничным воротам, чтобы узнать, в чем дело.

У больницы собралась целая толпа охотников — их легко отличить по ружьям, закинутым за плечи; несколько человек держали зажженные факелы — в горах быстро темнеет. В ворота прошли пастухи с носилками, и по толпе прокатился приглушенный гул. Я не понимал, что происходит. Пастухи с носилками двинулись по темной аллее, которая сначала шла вдоль больничной ограды, а потом сворачивала к главной веранде. Они поднялись по ступенькам на веранду, поставили носилки на пол и вытерли потные лица. Пробравшись поближе, чтобы взглянуть, кто на носилках, я увидел Бахадура Али-хана.

Тем временем вызвали отца, он подбежал к веранде и, едва бросив взгляд на Бахадура, приказал:

— В операционную!

Четыре санитара подхватили носилки с Бахадуром, который был без сознания, и унесли их в больницу. Я тоже решил проскочить в операционную, но отец, заметив меня, погрозил пальцем и приказал немедленно уйти из больницы.

Как мне ни хотелось остаться, я понимал, что в такую минуту с отцом лучше не связываться, и потому поплелся домой.

Отец не выходил из операционной до глубокой ночи. Домой он вернулся часов через пять, не меньше. Я уже поел и прикорнул на маминой кровати. Мучительно хотелось спать, но я изо всех сил тер глаза, прогоняя сон. Наконец я услышал, как вернулся отец. Он долго мылся горячей водой, ужинал, закурил трубку после еды. Потом он разделся и только тогда вошел в спальню. Он неторопливо, не говоря ни слова, укладывался в постель. Мама тоже молчала. Она хорошо знала отца и ждала, когда он сам начнет разговор.

Мне показалось, что прошло много времени, прежде чем отец заворочался на своей кровати и тихонько спросил маму:

— Ты спишь?

— Нет. А что?

— А мальчик? — прошептал отец.

— Он, бедняжка, так набегался, что давно уж заснул!

Сон с меня как рукой сняло. Я тихонько стянул одеяло с головы, чтоб оно не помешало мне слушать, потом я застыл как каменный, не двигаясь и почти не дыша.

— Ты знаешь, что в больницу привезли раненого Бахадура?

— Правда? — притворно изумилась мама, которая давно все знала.

— Он тяжело ранен… Его состояние безнадежно.

— Это возмездие, — сухо сказала мама.

— А ты знаешь, что с ним случилось?

— Я всего лишь женщина, мое дело — дом. Откуда же мне знать? — сказала мама.

Отец придвинулся ближе и еле слышно проговорил:

— Это дело рук раджи.

— Тише! — забеспокоилась мама.

— Хорошо… Да, впрочем, кто нас слышит?

Отец заговорил чуть громче.

— А что раджа сделал?

— Говорят, оказалось мало загонщиков, Раджа распорядился, чтоб все молодые