Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы - Кришан Чандар

Если тебе нужен святоша, который только об этом и думает, зачем тогда выходила замуж за врача! Вышла бы за палача, который по знаку раджи головы рубит!

Мама испугалась:

— Разве я тебя упрекаю? Я просто успокоила сына…

Мама теснее прижала меня к себе, и мы заплакали вместе.

Рассерженный отец быстро вышел из комнаты.

Мама упаковала все, что мы должны были взять с собой, а грузчики не появлялись. Мы прождали часа два. Потом пришел человек от ходжи Алауддина и сообщил, что нигде нельзя найти грузчиков и свободного паланкина. Сообщив нам это известие, человек удалился с такой поспешностью, будто за ним гнались волки. С его уходом исчезла и вся прислуга. Дом опустел.

— Ну ладно! — решился отец. — Оставим багаж здесь. Придется идти так.

Отец поднял меня на руки и посмотрел на маму, взглядом приглашая ее покинуть дом.

Мужчина связан с жизнью многими нитями. У него есть друзья. У него есть работа. У женщины есть только ее дом. Мама растерянно смотрела на отца. Потом она сказала:

— Если вот сейчас ты пойдешь к радже и припадешь к его ногам, он, может быть, простит тебя…

— Пошли! — бросил отец.

Мама обвела взглядом стены своего дома. Ее дом — ее жизнь. Она его украшала. Здесь была ее молельня. Здесь была ее уютная кухня. Здесь была комната, в которой она родила меня. В этом доме были ее диваны, ее кровати, ее шкафы, ее зеркала, ее занавески, ее настольные лампы. Каждый кирпич этого дома был освящен ее любовью, ее преданностью, ее домовитостью. Трудно было женщине расстаться со всем этим.

Прощаясь со своим домом, мама плакала так горько, словно оплакивала близкого человека.

Отец молчал. Взяв меня на руки, он медленно вышел из комнаты. Прошел на веранду. Сошел по ступенькам в сад. Прошел по саду и вышел на улицу, которая вела к реке. Мама выбежала из дому как безумная и заторопилась за нами. Ее сари путалось между ног, и она поминутно роняла свой чемоданчик. Отец остановился, посмотрел на мать и продолжал свой путь. Мама с плачем шла за нами.

Улица была безлюдна. Обычно в это время дня она была полна прохожих, но сегодня не видно было ни души. Под большим деревом на углу стоял пастух с коровами и буйволицами, но, завидев нас, он направился в поле. Мы спустились по склону на нижнюю дорогу и увидели человека, гнавшего перед собой трех ослов. Отец спросил:

— Не довезешь нас до границы?

— Отчего ж не довезти, господин! — беззаботно ответил тот.

Потом он всмотрелся в лицо отца и сразу изменил тон.

— Нет, господин, — испуганно забормотал он. — Нет! Ослов моих… уже наняты эти ослики… И через реку я переправиться не могу… Я только на этой стороне…

Он поспешно взобрался на осла и затрусил по дороге.

По берегу тянулись рисовые поля, а чуть поодаль, на пригорке, стояло несколько крестьянских домов. Приблизившись к ним, мы увидели, что крестьяне запирают двери. Немощеная узкая улочка была пустынной. Один-два человека, не успевших, видимо, спрятаться, отворачивались от нас.

Когда мы проходили мимо, кое-кто все же кланялся отцу, но никто не решался произнести ни слова. Люди молчали, потому что их время еще не настало. Пока они ничего не могли сделать.

Подойдя к реке, отец посадил меня на плечи, взял маму за руку, и мы стали переходить реку вброд. Стояла осень, и река сильно обмелела, но в ней оставались еще глубокие места, и течение было быстрым. К тому же дно в нашей речке было галечное и скользкое. Мама два раза падала в воду, поскользнувшись на гальке. Вся ее одежда промокла.

На другом берегу мама сразу ушла за большое дерево и, хорошенько отжав мокрую одежду, опять натянула ее на себя. Теперь мы быстрым шагом поднимались на холм, который назывался Кудрат-шах.

Я старался идти сам, а когда сильно уставал, отец брал меня на руки, потом меня брала мама, а потом я опять шел сам.

Когда мы взобрались на холм, солнце было в зените. Вся наша долина открывалась взгляду с этой высоты — красивые рисовые поля, ясная речка, что вилась между ними. Противоположный берег реки зарос прозрачными персиками, а за ними в глубине тенистых деревьев был наш дом. И сад. Там росли чинары, под которыми я оставил Тарон и наши кораблики. Тарон! Она ведь сидит под пылающими осенними чинарами и ждет меня! Я потянулся обеими руками к долине и заплакал.

— Мама! — рыдал я. — Отведи меня домой! Я хочу домой, мама!

Еле сдерживая слезы, мама повернулась к отцу. Отец обвел взглядом долину — будто всю ее в сердце спрятал — и сказал маме:

— Не время отдыхать. Уж полдень, а нам до вечера надо перейти границу. Еще целых десять миль идти.

Отец повернулся к той дороге, по которой нам предстояло идти. Дорога вела к Пир-Панджалу, где кончались владения раджи. Но теперь мы должны были идти все время в гору. Дорога была прямая и голая, впереди не видно было ни рощицы, ни деревца. Все было залито горячим солнцем.

— Вставайте, вставайте, не время отдыхать! — заторопил нас отец.

Мама поднялась на ноги. Она с такой тоской глянула на ласковую долину, будто хотела унести ее с собой. Потом она перевела взгляд на отца и сердито спросила:

— А куда мы, собственно, идем? В том княжестве, где ты раньше работал, ты не поладил с английским резидентом, и тебя выгнали. В этом княжестве ты поссорился с раджей. С англичанами ты не в ладах, с раджами ты ссоришься. Так куда мы сейчас идем? Кто нам даст пристанище?

— Идем! — проворчал отец. — А не хочешь — тоже можешь оставаться у раджи во дворце. Ему всегда нужны женщины…

С этими словами отец отвернулся от долины и зашагал в гору.

Мама распрямилась, с силой плюнула в сторону долины и, ни слова не говоря, потянула меня за руку.

Отец шел впереди, за ним, спотыкаясь о камни, шла мама, за ней с ревом плелся я.

— Мама, — ныл я не переставая. — Папа! Я домой хочу! Домой хочу…

Я ведь был тогда ребенком и не знал, что у того, кто идет дорогой правды, не бывает дома, не бывает пристанища, не бывает тени на пути. Он несет на себе груз своей решимости и оставляет позади чинары воспоминаний, которые пламенем поднимаются над землей и свидетельствуют об увиденном.

РАССКАЗЫ