Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы - Кришан Чандар

— А я откуда знаю? Ты должен знать. Ты докторов сын, не я же!

— Ничего я не знаю…

Я даже расстроился.

— Мне никто ничего не рассказал. Они мне никогда ничего не говорят.

— Сбежал. Вчера ночью. А сегодня по всей округе сладкий рис едят.

— Он сбежал, и поэтому сладкий рис готовят?

— Ага. Готовят сладкий рис и молятся, чтоб бог дал беглецу долгих лет жизни… Ешь!

— И ты тоже!

— Я уже наелась. Это я для тебя немножко у мамы стащила.

Я занялся рисом, который и вправду был очень сладкий. Пахло от него настоящим басмати, и каждая рисинка была как золотая. Тарон увидела, как я ем, и у нее тоже слюнки потекли. Она присоединилась ко мне. Вдвоем мы в минуту очистили чашку.

Тарон отерла губы и сказала:

— А теперь полезли на дерево. Яички посмотрим.

Раскачавшись на нижних ветках, мы, точно птицы, взлетели на сук. Со всех сторон нас укрывали густые ветви.

— Какие хорошенькие! — взвизгнула Тарон и непроизвольно потянулась к гнезду.

— Руками не трогай!

— Я только одно яичко на минутку возьму! Птица даже не узнает…

— Нельзя! Это английской птицы яички, — начал объяснять я. — Английские птицы все знают, и она узнает, что мы ее яйца воровали. Тогда бог так сделает, что мы забудем дорогу домой, и забредем в дремучий лес, и нас схватит огромный орел, и утащит в чужие страны, и там швырнет на землю.

— Ой! — ахнула Тарон. Она все-таки успела схватить яичко, а когда я подошел в рассказе к самому страшному, от испуга уронила его. Я потянулся, пытаясь поймать его на лету, но яйцо скользнуло в листву, упало на землю и разбилось.

Несколько минут мы молчали, в отчаянии глядя друг на друга. Что же теперь будет? Что будет? Притихшие и расстроенные, мы слезли с дерева, подобрали скорлупу разбитого яйца и долго смотрели на нее.

Тарон в страхе озиралась по сторонам, явно собираясь заплакать. Она ухватилась за мою руку и тоскливо спросила:

— Что же теперь будет?

Я начал храбриться, чтоб успокоить ее:

— Что будет, что будет! Придется все рассказать маме. Она позовет брахмана, брахман прочитает мантры. Взвесит меня в семизернии. Потом мама поведет меня в храм, в гурдвару и на мазар… А там у меня друг есть, Джура…

— А мне что делать? — Тарон совсем пала духом. — Моя мама бедная. Не будет она меня в семизернии взвешивать. Просто отлупит.

— Не отлупит. Я договорюсь с моим другом Джурой, и он завяжет у мазара узелок на твое имя. Твой грех тогда не в счет будет.

— Ладно!

Тарон сразу повеселела. Она засмеялась и потянула меня за руку.

— Не будем сегодня в саду играть! — предложила она. — Пошли в чинаровую рощу. Наделаем корабликов из чинаровых листков и будем их на речке пускать!

Мы пускали кораблики, когда к нам, запыхавшись, подбежал Хамид — один из наших слуг.

— А ну иди домой! — крикнул Хамид. — Иди, мама зовет!

— Ты не уходи, — сказал я Тарон. — Делай пока кораблики, а я сейчас вернусь.

Тарон наморщила нос:

— Только приходи скорей.

— Мигом!

Я вприпрыжку побежал впереди Хамида, потом не выдержал и помчался со всех ног.

Отец с матерью были на веранде в окружении всей прислуги. Мама выглядела растерянной, слуги стояли понурившись. Подбежав ближе, я увидел, что мать плачет, утирая слезы концом покрывала, а отец взволнованно шагает взад и вперед.

Выяснилось, что раджа винит моего отца в побеге Бахадура и отдал приказ о выдворении его за пределы княжества в двадцать четыре часа. Около вьюков стояли, переминаясь с ноги на ногу, бледные и удрученные носильщики, чуть поодаль — посыльный от раджи с княжеским указом в руках, а рядом с ним — ходжа Алауддин. Потупившись, он говорил отцу:

— Его высочество раджа чрезвычайно разгневан. Он требовал вашей казни, но мне удалось его разубедить. Затем он предложил, вымазав вам лицо черным, возить вас по базару на осле, после чего бросить в пруд. Я отговорил его и от этой мысли. Стоило немалых усилий уговорить его высочество выслать вас из княжества. Я употребил все мое влияние. Вам известно, что я остаюсь при дворе в одиночестве всякий раз, когда выступаю в защиту законности. Все остальные лишь льстиво поддакивают его высочеству…

— Вы поборник справедливости, — спокойно сказал мой отец каким-то ледяным тоном.

Он повернулся к маме и объяснил:

— Надо укладывать вещи.

Вся в слезах, мама прошла в комнаты и позвала слуг.

— Его высочество указал, — продолжал ходжа Алауддин, — чтоб с сегодняшнего дня прислуга больше не служила вам. Иначе слуги тоже будут изгнаны.

— Хамид, Бегиман, Амарик Сингх, Датта! — звала мама из комнат.

Слуги молча стояли с опущенными головами. Никто из них не двинулся с места.

Отец с ненавистью посмотрел на ходжу Алауддина:

— Не беспокойтесь. Мы сами уложимся. Я прошу вас только об одной любезности — пришлите грузчиков за багажом и прикажите, чтоб за моей женой и ребенком прислали паланкин с носильщиками.

Ходжа Алауддин церемонно поклонился:

— Я ваш слуга, господин доктор! Вы дважды спасли мне жизнь — теперь можете башмаки себе шить из моей кожи! Что поделаешь? Надо мной довлеет высочайший указ, иначе не появился бы я перед вами носителем дурных вестей. Только волей его высочества я оказался здесь. Не извольте тревожиться, через полчаса у вашего почтенного дома будут и грузчики и паланкин.

Ходжа Алауддин взглядом дал понять посыльному раджи, что им пора уходить.

Мама начала укладываться. Отец пошел помогать ей.

— Не нужно все укладывать, — сказал отец. — Возьмем только самое необходимое и ценное. Граница княжества в пятнадцати милях, а мы должны через двадцать четыре часа быть по другую ее сторону.

Мама не отвечала, она плакала и собирала вещи.

Я все еще стоял в оцепенении. И тут, вспомнив о гнезде, я вскрикнул.

— Что с тобой, сынок? — участливо спросил отец.

— Это я во всем виноват! Я украл яйцо английской птички, и поэтому в нашем доме беда. Но, папа, я не собирался разорять гнездо, когда полез на дерево. Мы с Тарон просто смотрели на яички, взяли в руки и смотрели, а яйцо выскользнуло и упало на землю.

Захлебываясь слезами, я торопился рассказать отцу все, что произошло. Мама на минуту оторвалась от своей работы и, подойдя ко мне, взяла меня за руку.

— Да нет, маленький! — сказала мама. — Ты здесь вовсе не виноват. Это судьба. Плоды нашей кармы.

Внезапно отец вспылил:

— Так я что, должен был его зарезать? Плоды кармы, плоды кармы!