Автор Исландии - Халлгримур Хельгасон

Я этого типа узнал. Он – один из тех суперодаренных людей, которые составляют пять процентов в каждой стране. На девяносто девять процентов умен. Не хватает только одного-единствен-ного процента – понимания жизни. «Материалом» для этого героя мне послужили в основном красноречивые ораторы Коммунистической партии, куда я одно время был вхож. Они внушали страх, потому что знали все. Мы никогда до конца не понимали их, но все же следовали за ними и верили в них. Их устами гласила правда. Под конец с ними происходило одно из двух: или они сворачивали с пути и, подчиняясь своим женам, вступали в какую-нибудь влиятельную партию и жирели в вертящихся креслах контор по импорту, становились комиссарами системы, – или крепко держались за свое кредо, но постепенно все дальше и дальше отодвигались к границам общества и в конце концов становились смотрителями маяков где-нибудь на самых северных мысах Исландии, где зажигали алое пламя среди полярной ночи.

– Закон есть закон, и ему нужно подчиняться – если только не хочешь отколоться от общества и жить один, но и в этом случае тебе придется считаться с последствиями, – а иначе как ты отстоишь эту свою точку зрения перед фермерами, уже искупавшими своих овец, когда их овцы пойдут на летние пастбища в горах вместе с твоими немытыми?

Эйвис смотрит на этого энергичного идеалиста мечтательными глазами. Какой умный! Какой красноречивый! Но, милая Эйвис, этот человек – не для тебя. Он все знает об овцах, а о женщинах – нет. Как и твой отец. Разве ты совсем позабыла славного Гвюдмюнда? А я-то целых две недели старался, выдумывал его для тебя! По-видимому, придется признать: он у меня получился простоватый. И поэтому запорол те шансы, которые я ему предоставил.

– Законы – такие законы. Хух… Овцы исландской породы и без этого прекрасно жили тысячу лет. Стояли себе в своем загоне, свободные, и никто их не мыл, не купал, кроме дождя и солнца. И лишь когда вы, спецы ученые, начали завозить в них болезни, которых никогда не было, мураша этого чертова, то их начала мучить хворь.

У него случился приступ красноречия – как и всегда, стоило ему рассердиться. И на самом деле Хроульв был во всем прав. Болезни овец попали в Исландию вместе с каракульскими овцами, которых завезли из Германии после 1930 года. Это была лишь первая из неудачных попыток исландцев в этом веке ввести в сельское хозяйство новшества.

– Нам, исландцам, не нужно изводить то, что нас кормит, какой-то зарубежной фигней. Мы и сами с этим справимся. Мы и норки[77] – хух!

Я как будто слышу самого себя на той самой конференции с литературоведами. Да, кто-то должен был вдолбить им парижскую чушь.

– Зарубежной фигней? А кто уберег нас от войны? – Англичане! В нашем мире в одиночку не прожить. Det er…[78] Это прошлый век.

– Англичане! Ишь ты! Да ведь это они у нас мир отняли, – отвечает Хроульв, но быстро умолкает, и выражение его лица говорит о том, что он сболтнул лишнее, – и он вдруг косится на Эйвис. Она это замечает. А понимает ли? Ее волосы говорят «да», а глаза – «нет»; они вновь глядят на сосредоточенного агронома, который лишь качает головой и ненадолго замолкает, чтоб эта дурацкая тема сама угасла, а потом продолжает:

– Ты должен понимать… ты тогда должен отвечать за последствия своих действий.

– Хух, последствия?

Он это слово вообще понял?

– Да, – говорит Баурд, и лицо у него делается серьезным. Это явно была всего лишь преамбула, – пусть речь и идет о серьезном нарушении правил. Пробудив в фермере угрызения совести, агроном хотел облегчить ему восприятие плохой новости. – Хроульв, нам прислали результаты тех анализов, которые недавно забирали.

– Ну, и?

– Вот да… Мне очень жаль такое говорить, но… да, это оказался легочный аденоматоз.

– Аденоматоз?!

– Да.

– Я думал, на востоке страны его не бывает, только на юге.

– Да… да, в основном он бывает там, но за пределами ареала заражения встречаются отдельные случаи, и да… по-моему, это неизбежно, и вот… тебе придется… забить овец.

– Забить, хух?

– Да… Jeg er…[79] Я приехал, чтоб сказать тебе… довести до сведения… Всех твоих овец придется забить.

– А кто… Кто это решил?

– Комитет по болезням мелкого рогатого скота.

– Комитет? Хух! А с каких пор эти обормоты заседать стали?

– Ну, комитет по болезням мелкого рогатого скота… и я как уполномоченный им консультант… Нам… на нас возложено исполнение законов, и приоритетом для нас является интерес целого, всей животноводческой отрасли. С аденомотозом не шутят – как и с чесоткой. Это серьезно… это болезнь, которая может нанести урон всей отрасли.

Мальчишка слегка дрожит – на лбу жемчужинками капли пота, но держится на удивление хорошо. Ему помогает неопытность новичка. Разумеется, это одно из его первых поручений по работе, а сообщать людям такие вести всегда нелегко. Эйвис очарована им. Она хочет своего отца без скотины оставить? А маленький Грим устал следить за разговором и принялся гонять ложкой каплю молока по тарелке со скиром: круг за кругом. Старуха… а она-то где? Она стоит на своем месте: одна рука на бедре, другая – на кофейнике (я и забыл, что последние семнадцать строк сопровождались ароматом кофе) и глядит на свои горы. Вот они стоят, словно ее ровесники, при солнце и южном ветре: синий Отшельник и далекая Одиночка.

– Хух. Ну, я не знаю, – только мы, фермеры, до сих пор как-то справлялись без вас – ученых, точно так же, как овцы прекрасно поправлялись от всей этой кори-укори, которую вы им приписываете, целую тысячу лет. А где тогда были вы – жители Тингэйарсислы? Небось, в Норвегии? Ну и сидели бы дальше в своей Норвегии, коз сосали!

– Коз? Что… Но все равно: тебе придется забить всех овец.

– Ну, давайте, несите ножик, и я первый под него пойду! – желчно отвечает Хроульв и встает. – Недосуг мне с тобой бодаться. Я сено кошу.

Он выходит из кухни. Баурд встает.

– Но Хроульв… Хроульв…

Фермер поворачивается в дверях и с ухмылкой произносит, поглядывая на меня: «Лучше вон с этим поговори!»

Агроном некоторое время стоит растерянный и смотрит то на меня, то на опустевший дверной проем, а затем усаживается и задает вопрос:

– А вы… его отец? Вы Аусмюнд?

Честно признаться, мне стало обидно. Я-то думал, что я молодею. Я замечаю, что Эйвис трудно сдержать улыбку.