Всего 50 - Лилия Макеева

Вернется? А разве он с тобой был? Физически можно сказать, что и не был, не провёл вместе даже недели, а духовно, незримо, – да, был, рядом, близко, так, что я видела, как через краешек его ушной раковины проходит солнечный свет, как выступают капельки пота на лбу, как расширяются и сужаются его зрачки…

Любит!

Я ещё раз оглянулась на таинственный, счастливый квадрат и пошла в сторону вокзала за вещами.

***

В круглосуточной камере хранения никого не было.

Вынув из ячейки пакет с двусмысленным подарком Марко, я осталась с ним один на один.

Трогательный момент, вперемешку с фарсовым. Вибратор показался мне тяжёлым, тяжелее прежнего, и я подумала – не оставить ли его здесь, в ячейке? Может быть, какому-то одинокому сердцу пригодится? Нет, подарки передаривать нельзя, примета плохая. Ладно, рассмешу Надю: не с любимым вернусь в Геную, так с вибратором!

Я вспомнила свою шуточную зарисовку: «Если милый вэри бизи, остается тэйк ит изи… Милый – форменный диктатор. Здравствуй, здравствуй, мой вибратор!»

Вот, сама себе накаркала, написав эти бойкие строки четыре года назад…

Криво усмехаясь, я вышла с пакетом на улицу.

Теперь пешком за пятнадцать минут дойду до порта, где стоит паром на Геную, куплю билет – и в каюту. И сразу – спать, спать, ни о чём не думая. За иллюминатором будет шептать колыбельный рэп моё любимое море. А во сне приснится самое лучшее, что со мной ещё произойдет. Как сказал Хосе, Барселона просто так не отпускает… Она словно кладёт напоследок в карман человека какой-то предмет наподобие тотема, чтобы человек, касаясь его, мысленно возвращался в Барселону. А мысль, как известно, материальна. Она и приведёт обратно. Но уже – вместе с любимым.

В кассах паромов удивила безлюдность – ни одного человека.

В окошечке еле отыскался мужчина-кассир. Он стоял за открытой дверцей шкафчика и что-то жевал.

– Добрый день! Билеты на ночной паром в Геную есть?

– Добрый день! Есть, сеньора. Сколько вам нужно?

– Один, самый недорогой.

– С машиной?

– Нет, без ничего.

– Тогда с вас сто девятнадцать евро.

На паром въезжали одна за другой машины всех калибров. И даже несколько автобусов.

Лучше не думать, сколько вся эта посудина в результате полной загрузки весит. Ах, да, там же какой-то закон физики всё уравновешивает…

Моя каюта оказалась огромной относительно моих представлений о двухместной каюте.

Иллюминатор, круглый, небольшой, был грязен до неприличия – море в нем утром наверняка будет мутным. Все равно.

Съев припасённый банан, я умылась, легла и, не дожидаясь отправления парома, провалилась в небытие.

ГЛАВА 13. Виктория

Разбудил меня шум моторов.

За стеклом иллюминатора не было ничего, кроме мутного, хоть и живого моря. Хоть бы дельфинчик какой выпрыгнул рядом – так, для ощущения жизни вездесущей…

Я вышла на ближнюю палубу. На парусиновых шезлонгах лежали или сидели одетые мужчины – шофера тех машин, что плыли внизу, в трюме, в гулком чреве парома.

Паром выглядел до обидного обыденно. Он не ставил красивой точки в моем путешествии, а будто обронил кляксу, на которую уже не найдёшь ни ластика, ни белой замазки. Кисленько выглядели и обшарпанные борта, и сама палуба, выкрашенная в яркий, но слишком искусственный бирюзовый цвет.

Холодный ветер усиливал неуютную атмосферу. И ни одной женщины! Даже смешно.

Угрюмые мужские лица не располагали к тому, чтобы я выбрала себе шезлонг рядом с ними.

Встав у бортика, где сквозняк не хозяйничал слишком активно, я с наслаждением созерцала морские владения.

Им не было границ. Только море, поддерживающее своими краями небо. Или небо, охватившее собой море.

Две стихии сливались воедино, сочетаясь по цвету. Оттенки – от белёсо-голубого до глухого синего, почти чёрного – казалось, гуляли сами по себе, принадлежа установленной кем-то палитре. Белые чубчики, образующиеся на гребнях волн, на мгновение украсив собой гладкую «причёску» моря, растворялись и убегали, чтобы превратиться в чубчики уже другого гребня.

Паром двигался с определённой скоростью и мерно шумел, успокаивая таким образом нервы, помогая отрешиться, собраться с мыслями.

«Вот и стали мы на год взрослей»… Благодаря своей наивности, иллюзиям и пятидесятилетию, я увидела Барселону. Теперь надо взять себе за правило: вместо грусти по поводу нового дня рождения – знакомство с новым городом, а ещё лучше – с новой страной. Отдалённость путешествия – лишь вопрос наличия финансов. Чем сидеть за столом и слушать, какая ты славная, лучше бродить по незнакомым улочкам, заходить в храмы, подмечать другие обычаи, слышать новые звуки и мелодии, любоваться пейзажами и не переставать удивляться многообразию человеческой жизни. День твоего рождения не должен быть грустным. Лучше кого-то обрадовать в этот день, чем амбициозно ждать поздравлений и подарков. И если обрадовать некого или не на что, то нужно обрадовать себя самого.

Выбор остается за каждым: накормить в этот день друзей в родном городе, или стаю голубей – в чужом. Только не нужно надрыва, если что-то не срослось – и друзья поймут, и голуби с голоду не падут. Будь в этот день самим собой. Будь собой! Прими себя, свой возраст, свою суть. Форму своего черепа, в конце концов! Прости себе ошибки и дай слово не наступать на те же грабли. И прости других, что они не с тобой. Дай им свободу выбора! Они придут к тебе, когда им станет трудно без тебя дышать. Или не придут, а помашут издали рукой, улыбнутся на расстоянии. Тоже хорошо. Значит, помнят.

Разве это возраст – пятьдесят лет? Те, кому сейчас двадцать, не поверят, но именно в пятьдесят все только и начинается. Приходит вкус жизни и радость бытия. Амбиции уступают место смирению. И это происходит гармонично, без надсада. Становится дорог каждый день, и ты начинаешь различать мельчайшие детали, оттенки, недоступные взору, скрытые от тебя прежде… Большинство теорий вдруг становятся применимы на практике. Отголоски плохо усвоенных мудрых сентенций достигают того нейрона в мозгу, которому они необходимы, и рождается мысль, будто своя – и она не менее мудра. Так или иначе, уже есть, чем гордиться, а силы ещё не иссякли. Апогей человека – его пятидесятилетие. Вершина, Джомолунгма, откуда он видит если не всё, то очень многое.

А если учесть, что учёные признали семьдесят четыре года возрастом абсолютного счастья, то в пятьдесят вы – просто дитя, у вас действительно всё впереди.

Не торопите время, господа! Оно без нас спрессовано в года,

Оно не в курсе наших ускорений и нами остановленных мгновений.

Не убыстряя равномерный шаг, оно