Всего 50 - Лилия Макеева

появилась худая пожилая женщина с белым холщовым мешком на плече, в белых же широких бриджах и темно-синей рубахе-распашонке. Она неспешно шла босиком. Остановилась, положила котомку на землю и встала лицом к заливу, расправив плечи.

Женщина стояла, слегка запрокинув голову, и казалось, устремилась вдаль и ввысь, и за горизонт. От её хрупкой фигуры веяло поздней, терпкой романтикой. И надеждой.

Я представила, что это была постаревшая, преданная своей мечте Ассоль… Она сменила облегающее платьице, которое развевалось на ветру, на более удобные и современные бриджи, её голова стала седой до белизны, но поступь осталась легка, а постановка головы не утратила своей гордой линии. В её осанке не было ни горечи, ни ностальгии по молодости, ни усталости от жизни.

Глядя на неё, нельзя было предположить, что она недовольна своей участью, какой бы та ни была. Полное слияние с кромкой моря, с самим морем, с окружающим миром. Согласие с самой собой. И радость бытия. Вот что эта «Ассоль» сохранила.

Галиот Грея пока не приплыл или, возможно, не приплывёт вообще, а женщина осталась верна своей любви, мечте, надежде… Верна себе самой. И от этого – гармонична и счастлива. Поэтому она прекрасна, несмотря на возраст. А ведь ей никак не меньше шестидесяти пяти…

От женской фигуры у моря невозможно было отвести взгляд.

Вдруг дама поискала босыми ногами опору на влажном песке и, найдя, расставила ноги на ширину плеч. Встряхнув прямыми волосами седой стрижки-каре, она вскинула обе руки вверх, задержалась в этом положении на секунду и ушла в такой глубокий наклон вперед, что ей могла бы позавидовать любая двадцатилетняя особа.

Женщина легко выпрямилась, сделала ещё пару глубоких наклонов и стала размахивать руками, словно птица крыльями, будто гимнаст перед ответственным броском на брусья.

Потом она высоко поднимала ноги выше головы, выгибалась назад почти до «мостика», приседала мягко, неглубоко, щадя суставы колен, складывалась пополам, обхватив руками щиколотки – и всё это легко, изящно, ни на кого не обращая внимания.

Гармония её облика была сродни гармонии самой природы, к щедрости которой она обращалась за подпиткой.

Мне самой захотелось отставить тарелку, пойти к воде и встать рядом с незнакомкой, повторяя её движения.

Но шеф-повар уже приказал уложить на гриль нежную бакалао.

Да и дама, сделав ещё несколько движений, имитирующих размашистый ход лыжницы и конькобежца, постояла, раскинув руки, вдохнула всей грудью, повесила на плечо полупустую котомку и, вдохновенная, медленно удалилась.

Когда бы Артур Грей ни приплыл, он был бы в восторге от своей Ассоль. Ведь она ничуть не стала хуже. А, может быть, даже лучше…

Я взяла телефон и написала Славке: «Ем коццы, глядя на мачты. А передо мной седая Ассоль делает гимнастику, чтобы не разочаровать замешкавшегося в пути Грея. Живой пример!»

Славка ответила символом «хохочу» и приписала: «Молодцы обе»!

Я подумала и отправила эту же смс про «живой пример» Серёже.

В ответ не раздалось ничего. «А в ответ – тишина: он вчера не вернулся из боя…» – вспомнила я слова из песни Высоцкого.

Да, вот так и в мирное время погибают мужчины-современники на своих фронтах бизнеса, карьеры, долга …

Стало опять больно в области души. Расхотелось есть деликатес в одиночку и делать вид, что мне достаточно одной изысканной панорамы заката… Всё бросить и полететь к нему в Москву! И что? Он не захочет встречи. Если он попросил замолчать, значит – я сейчас, мягко говоря, не к месту. Нужно смириться. Принять.

Расплатившись, я побрела в сторону набережной.

Закат совершал свой ритуал проводов ещё одного дня. Ночь ещё не пришла, замешкалась, и промежуточные синие сумерки повисли над бухтой, как занавес театральной декорации, подчеркивая, словно чертежник каждую деталь, проступающую на фоне неба.

В воде отражался и морщился, строил рожицы электрический неоновый свет.

Звон бокалов и бряцанье столовых приборов пополняли какофонию человеческой речи.

В эту полифонию вступила токката каблуков моих мокасин, извлекая свою музыку из уложенных один к одному булыжников. Я шла вдоль порта, чуть поодаль от набережной, по которой прогуливались издалека кажущиеся необремененными, сумевшие расслабиться люди.

Вдруг булыжники под ногами сменились на зеленоватое стекло. Присмотревшись, я увидела, что стою на стеклянном квадрате, размером приблизительно шестьдесят на шестьдесят сантиметров, обрамлённом металлической рамкой.

Изнутри квадрат был пуст, и едва подсвечивался источником электрического света, а по центру толстого стекла были проложены красные цифры в виде проводков, похожих на человеческие артерии. Каждый такой квадрат, а они шли друг за другом, постепенно выступая из темноты, содержал определённое кроваво-красное число. Начиналось всё с цифры «1», потом шли двузначные, а затем трёхзначные и четырёхзначные цифры. Наверняка это был своеобразный памятник кому-то.

На скамейке сидел, с улыбкой глядя на яхты, старик в льняных брюках и белой рубашке.

– Сеньор, извините за беспокойство, добрый вечер! – обратилась я к нему.

– Добрый, – встал мужчина со скамейки.

– Какая галантность, сеньор!

– Старая школа…

– Спасибо! Вы не знаете, в чём смысл этих квадратов? Наверняка вы – барселонец.

– Никакой идеи… Это порт, так что, может быть… что-то с морской темой связано.

– А вы всегда и всем так улыбаетесь?

– В общем-то, да…

– А сколько вам лет?

– Восемьдесят два.

– !! Я думала, гораздо меньше! Прекрасно сохранились. И всё время здесь жили?

– Нет, что вы! Я и в Германии работал, и в Канаде – в Монреале, целых пятнадцать лет. Там тоже люди хорошо сохраняются.

– У вас наверняка есть свой личный секрет сохранения молодости.

– Есть. Это – оптимизм.

– Согласна с Вами. Замечательный пример для подражания. Ну, что ж, желаю вам прожить минимум сто лет!

– Спасибо! И вам!

Пытаясь самостоятельно разгадать идею встроенных в пешеходную зону квадратов, я переходила с одного на другой по очереди, постепенно удлиняя для этого свой привычный шаг, и почти прыгая, как с льдины на льдину.

Может быть, это количество затонувших кораблей? Или количество солдат союзнических войск, погибших во Вторую Мировую? Или это счастливые номера испанской лотереи?

Я перепрыгнула с серьёзной мысли на увеселительную, как с квадрата на квадрат. Им, казалось, не было конца. Сколько их ещё? Шаг – любит, другой – не любит, следующий… Любит!

И я стала гадать на квадратах, как на ромашке. Словно мне не пятьдесят, а шестнадцать.

Дойдя до последнего квадрата, за которым пешеходная зона переходила в пирс, я радостно выдохнула: «Любит»! И легонечко, не пугая прохожих, подпрыгнула на квадрате 4181. Надо запомнить эти счастливые цифры. Господи! Ура! Он меня любит, несмотря ни на что. И он вернётся ко мне…