Тайна царствия - Мика Валтари

– Не знал, что он мог произносить такие страшные речи! И все же да пребудет с тобой мир, и да будет благословенна эта комната, по которой ступает царский посланец! Присаживайся и расскажи нам о своем господине.

Сомнения все еще терзали Матфея, но наконец он решился присесть, а все еще пребывающий в страхе Закхей устроился рядом с ним. Ученик понимающе посмотрел на Аденабара.

– Думаю, что этот дом оцеплен легионерами, – начал он свою обвинительную речь. – По правде говоря, я не предполагал, что римляне способны устраивать столь вероломные ловушки!

– Послушай, Матфей! – возразил задетый за живое Аденабар – Не следует обвинять римлян во все грехах. Прокуратор вовсе не собирался приговаривать твоего Учителя к смерти и сделал это лишь потому, что его вынудили так поступить иудеи. Лично я не имею ничего против твоего Учителя или тебя самого, ты можешь бежать, куда захочешь, если тебе удастся проскользнуть незамеченным мимо городских стражей; возможно, этому станет препятствовать синедрион, но только не мы, римляне.

Мне показалось, что в эту минуту Матфей начал испытывать некоторый стыд за свой первоначальный страх: он понял, что находится в безопасности и что мы не собирались отправить его на смерть.

– Я не пришел бы к тебе, римлянин, если бы мне не прожужжали все уши о тебе. Не зная ни наших законов, ни учений наших пророков, и даже не будучи обрезанным, ты бегаешь за нами, ведешь разговоры с глупыми женщинами и выслеживаешь наши тайны. В том, что уже случилось, я усматриваю лишь одну причину: либо в тебя вселился демон, либо ты – колдун, ибо заставил Иоанна отвечать на свои вопросы. И вот я пришел сказать тебе следующее: уйди от нас, не вмешивайся в дела, в которых ты ничего не смыслишь, и перестань приставать к находящимся в смятении женщинам!

Эти слова наполнили мое сердце горькой болью и в то же время такой глубокой ненавистью, что мне захотелось его ударить; однако внимательно присмотревшись к его взгляду и к морщинам на лбу, я обнаружил то же самое необъяснимое выражение, которое делало учеников Иисуса отличными от других, и тогда смысл его слов стал мне более понятен. Поэтому я лишь произнес в ответ:

– Мне нечего тебе возразить. Я думал, что его путь открыт для всех, кто ищет его со смирением, и полагал, что если стану стучаться, дверь передо мной откроется. Скажи мне хотя бы, почему он явился мне в доме Симона Киринейского.

Закхей бросил на Матфея умоляющий взгляд, но тот, еще более ожесточившись, ответил:

– Наш господин пришел на поиски заблудших сынов Израиля, и поэтому он окликнул меня, когда я сидел за столом сборщика налогов в Канернауме, я тотчас же последовал за ним, покинув свое жилище, нажитое добро и даже свою семью. Закхей тоже был одним из заблудших сыновей Израиля, а Симон Киринейский, посещающий греческую синагогу, нес его крест. Мы можем согласиться с тем, что он являлся им обоим, но никогда не поверим в то, что он предстал перед необрезанным римлянином. Мы уже обсуждали этот вопрос в своем кругу и можем доверять какому-то римлянину не больше, чем видениям ополоумевших женщин. Кроме того, ты можешь быть магом или колдуном, который желает по тайной причине выведать все, что нам известно. По словам одного нищего слепца, ты превратил камень в сыр, воспользовавшись именем нашего Господа. Точно так же тебе удалось ввести в заблуждение Симона Киринейского и Закхея. И если все, что случилось в доме Симона, произошло благодаря колдовским чарам, то это не имеет ничего общего с его царством.

Закхей утвердительно закивал:

– Это верно, когда я пришел, они уже разговаривали. Он так околдовал Симона, что тот увидел тень своего раба Элиазара, тогда как тот был еще лишь на пути к дому, а затем ему удалось добиться, чтобы нам подали крепкого вина и чтобы мы, напившись, не помнили себя. О Матфей, тебя я знаю и доверяю тебе больше, чем какому-то незнакомому римлянину.

Затем, обращаясь ко мне, он произнес:

– Симон Киринейский, поразмыслив, больше ничего не желает о тебе слышать, потому что ты не принадлежишь к заблудшим сынам Израиля. Несмотря на то что ты причинил ему значительный ущерб, он не желает тебе зла, но все же тебе лучше с ним больше не встречаться, потому что ты уже успел причинить вред многим людям.

Матфей, похоже, понял, какую боль причинили мне эти слова и оценил мое смирение, когда, не сказав ни слова, я отвернулся, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.

– Ты должен понять нас, римлянин! – с нежностью в голосе продолжил он. – Я вовсе не собираюсь тебя в чем-то обвинять, а лишь ищу приемлемое пояснение случившемуся. Возможно, ты вовсе никакой не колдун, а в тебя вселился всемогущий демон, заставивший воспользоваться именем нашего распятого господина, о котором ты ничего не знаешь и не ведаешь тайны его царства. И я хотел бы строжайше тебе это запретить, потому что лишь мы, избранные, имеем возможность и силу исцелять больных и изгонять демонов. Признаю: мы впали в искушение и слабость нашей веры лишила нас прежних сил, однако в нужное время эти силы еще к нам вернутся, а до тех пор нам остается лишь, молясь, ждать прихода его царствия.

Затем, глядя на меня с упреком, он протянул в мою сторону руку. Я ощутил исходившую от него силу: хотя он сидел довольно далеко, я почувствовал себя так, словно он сильно толкнул меня.

– Отвергая тебя и восставая против всяческих скандалов, я могу лишь повторить его собственные слова: «Не давайте святыни псам!» Он пришел вовсе не для того, чтобы уничтожить закон и учения пророков, а чтобы их исполнить. Он запрещал нам появляться в городах язычников и даже в Самарии. Как же мы можем указать его путь и его истину тебе, римлянину?

Несмотря на то что он обозвал меня псом, по грубой привычке сынов Израиля, я ничуть не обиделся. Однако все остальное настолько меня удручало, что я сказал:

– Думаю, слова его проповедей были совершенно другими, однако вынужден тебе поверить, как верю в то, что он избрал тебя одним из своих посланников. Отлично! Значит, для тебя я всего лишь пес! Однако даже пса хозяин пускает в свой дом. Я знаю ваше Святое Писание лучше, чем ты предполагаешь, и позволь мне привести здесь слова одного израильского царя, который сказал, что живой пес лучше дохлого льва. Неужели ты не согласишься предоставить мне место хотя бы живого пса у ворот царства?

Не поверивший своим ушам Аденабар, который до сих пор молча слушал нас, неожиданно вскочил с места.

– О римлянин! – воскликнул он, приставив пальцы ко лбу, – неужели ты сошел с ума, что выпрашиваешь место живого пса у ворот царя иудеев? Я готов подумать, что это результат колдовства и что загадочное учение казненного представляет собой большую опасность, чем можно себе предположить.

Закхей прижался к Матфею. Когда же к центуриону вернулось самообладание, он в знак примирения поднял руку.

– Я – солдат, центурион! – воскликнул он – И я не совершал сознательного греха против твоего господина, когда, подчинившись воинскому приказу, нес службу у его креста. Добудь мне его прощение, и я готов поступать так, как сыны Израиля: мыть руки, рвать свои старые вещи и делать все, что ты пожелаешь для моего очищения. У меня нет никакого желания ссориться с твоим господином, и я даже не собираюсь попасть в его царство, потому что предпочитаю следовать собственным путем.

Мне показалось, что Матфей весьма обрадовался, увидев что ни ему, ни остальным ученикам нечего бояться римлян, по крайней мере Аденабара.

– Мне рассказали, что со своего креста он простил римлян, потому что они не ведали, что творили, – сказал Матфей. – Я не слышал этого собственными ушами, однако мне кажется, что ты можешь ступать с миром.

– О, да, именно так! – воскликнул Аденабар. – Я не ведал, что творил! Но даже если бы знал, то не смог бы ослушаться приказа. Вот почему твои слова принесли мне настоящее облегчение, и как мне кажется, твой господин тоже не желает ссоры.

Матфей опять обернулся ко мне и, потирая глаза, устало произнес:

– О тебе я даже не знаю, что и думать. Смирение говорит в твою пользу, а твои речи не похожи на слова одержимого.

И вдруг, резко подняв руку, он тихо произнес:

– Все же я не могу признать в тебе брата, потому что ты язычник и потребляешь нечистую пищу. Если ты был хотя бы новообращенным! Однако фалд, пришитых к твоему плащу, недостаточно, чтобы ты стал сыном Израиля.

Закхей ударил себя в чахлую грудь.

– Нет! – воскликнул он. – Нет, этот римлянин вовсе не принадлежит к числу заблудших сынов Израиля, как я. Иисус сам признал меня сыном Авраама, но как этот необрезанный человек может войти в Авраамову семью?

– Вчера ты говорил совсем по-другому и даже заключал меня в объятия как родного брата, – напомнил я ему.

Говоря так, я прекрасно понимал, что эти двое иудеев чувствуют себя едиными в союзе со своим Богом, и все остальные навсегда останутся им чужими. Теперь Закхей казался мне чрезвычайно уродливым и неприятным.