Маджонг - Алексей Никитин

Меньше всего думая в этот момент о книге, Регаме раскрыл ее и глянул введение:

«К началу XX в. во многих лесах России лоси исчезли полностью, в других — встречались в небольшом количестве или находились под угрозой уничтожения. По этой причине Советское правительство предприняло ряд мер для сохранения и восстановления численности этих ценных зверей. Прошли годы, и лоси стали одними из самых многочисленных обитателей наших лесов.» — читал Регаме, едва понимая смысл прочитанного. Мысль ускользала, слова едва читались, но Регаме и не пытался их понять. Детали и подробности ночного сна вдруг начали подниматься из тайников его памяти. Сон всплывал частями, обрывками, но память и сознание немедленно находили нужные стыковочные узлы, соединяли части в целое, выстраивая их в хронологической последовательности.

Он был волком. Старым, но сильным, крупным хищным зверем. Он шел по ночному лесу, по свежему снегу, обходя вырубки и буреломы, и удивительное ощущение полноты сил и власти над этим лесом и этой ночью наполняли его. Он все знал, он все чувствовал: зайца, затаившегося в яме под корнями ели, поваленной бурей, старого лиса в норе, семейство белок и куницу, собравшуюся на охоту. И еще он знал, что недалеко от безлесой вершины небольшой сопки, под яркими, пронзительными звездами зимней ночи его ждут лось и медведь.

— Шиклдр ба, — увидел его медведь и мотнул мордой, не то здороваясь, не то приглашая Регаме подойти ближе.

— Шиклдр ба, волк, — повторил за ним лось.

— Вау-ту гаа, — ответил им волк Регаме старым волчьим приветствием.

— Каратуча, тангра кара? — спросил его лось.

— Кара, — не стал вдаваться в подробности Регаме, — тол кара, лось. — Он выбрал место на равном удалении от медведя и лося, с которого оба они были хорошо видны. Инстинкты не позволяли ему подойти ближе, чувство достоинства не давало сесть дальше от них.

— М-м… Танграча, волк, — перешел к делу медведь, — тарды кермез. Ба кермез олды тарханча. Контаргар ина гарда шар дешган. Тол дешган.

— Ина гарда шар тол дешган, волк, — подтвердил лось.

— Рын та гарда вар дешган?

— Ин тангран кама, лось де вар. Тер кама тангра.

— Лось — кама тангран, — сухо пролаял Регаме. Это действительно было смешно. Всего несколько дней назад Женя Львов не был ни лосем, ни шаманом, а теперь он «кама тангран».

— Ин тангран кама, лось де вар, — повторил медведь и сделал паузу, чтобы Регаме понял, что он не отказывается от своих слов. На этот раз Регаме промолчал. — Тер кама тангра тангран, — продолжал медведь. — Тер кама мор, тер кама мор карату. Тер кама растерда.

Видимо, медведь ждал вопроса Регаме, но Регаме ни о чем спрашивать не собирался. Его хотели втянуть в чужую войну. Степь, лес и вода всегда если не враждовали открыто, то старались усилить власть друг над другом. Возможно, в их войне наступило очередное обострение. Но его это не касается.

— Тер хардаж людей таш, — продолжил медведь, не дождавшись реплики Регаме. — Людей тангран. Ба ширда люди харада. Те хардаж людей мор.

— Ин кермез ат кама? Ин кермез люди? — наконец понял Регаме.

— Ба кермез бир человек. Ба шкил мандара человек.

— Ина шкил мандара человек? — удивился Регаме. — Ину хар?

— Батюшек. Семипалатинск.

— Вау-туу! — не сдержался Регаме. — Батюшек.

— Батюшек тангран человек, тор дешорба. Кама растерда харадж орба. Ин хиждер тор нерендар. Ба хеждер тор нерендар.

— But how can I do it? — от удивления Регаме забыл нужные слова на кама и перешел на английский.

— Ба редараш черодара Батюшек. Тер каротошар ба, дез. ба шараш тер Агрипа.

— Ага, Агрипа, — наконец понял, в чем дело, Регаме. — Ба курма, Батюшек хар Агрипа харадж орба кама растерда?

— Та деш курма. Та ру ташкурман. Ба курман, волк. Ина гарда шар тол дешган.

— Кара, — ответил волк Регаме, — та курман.

— Спасибо, Константин Рудольфович, — прощаясь, поблагодарил лось.

— Шиклдр ба, — сказал на прощанье медведь, и несколько мгновений спустя они скрылись в лесу.

Волк Регаме поднялся и медленно направился в противоположную сторону. Луна уже побледнела и ушла далеко на юг. Зимнее небо на востоке наливалось багровым и алым. Регаме подумал, что не может упустить такой шанс. Он встал мордой к луне и завыл протяжно и громко:

— Вааааааааау-туууууу гааааааааааааа!

Магазин еще трясло, но товарняк уже миновал Петровку, и грохот пустых вагонов уносился вслед за ним.

— Константин Рудольфович, вы тут? — снизу показалась физиономия Переплета. — Извините, совсем замучил этот. Что? Что с вами? Что-то случилось? Принести воды? — испугался Переплет, увидев Регаме. Он сидел на нижней ступеньке стремянки, положив портфель на пол.

— Нет, Валера, со мной все хорошо. Хотя стакан воды, пожалуй, не повредит.

— Сейчас, секунду, — Переплет на мгновение исчез и появился с водой. — Так что все-таки случилось?

— Вдруг вспомнил сон. Утром забыл его напрочь, а тут… словно заново увидел. Представляешь, я был волком, а медведь и лось просили меня продать моего Агриппу одному казахскому коллекционеру, чтобы остановить войну алтайских шаманов степи и леса. Как тебе такое, а?

— Интересно, кому же это понадобился Агриппа, — тут же стал прикидывать Переплет. — Их ведь не так много. — Жизнь алтайской фауны Переплета не интересовала. — Не знал, что у вас есть Агриппа.

— Есть один. И, думаю, действительно пришло время его продать. Что-то слишком много вокруг него начинает завязываться.

Регаме тут только понял, что зашел к Валере именно ради разговора об Агриппе. Кто же лучше него знает, за сколько уходила на европейских аукционах последних месяцев «Истинная оккультная философия». Но теперь могло оказаться так, что деньги будут не главной платой за книгу. Во всяком случае — не единственной. А если так, то справляться о ценах пока не имело смысла.

— Считается, что такие книги сами притягивают своего покупателя. Хотя я во всю эту ерунду не верю.

— Да я тоже не верил, — поднялся Регаме. — До недавнего времени.

Обгоревший остов павильона милиция огородила, обтянув красно-белой сигнальной лентой, но пройти к нему все равно было несложно. Впрочем, Регаме не собирался бродить среди останков обугленных стеллажей — унылая картина пожарища отлично была видна и с дороги. Он вспомнил, как всего две недели назад валял здесь дурака, демонстрируя Бидону новый плащ, и поразился, до чего изменилась его собственная жизнь за эти две недели. Сейчас ему сложно было определить, в чем же состояла странность его новой жизни. Возможно, в том, что как раз тогда, после первого звонка Чаблова, его вдруг сорвало с места и понесло со стремительно нарастающей скоростью, и теперь изменить что-то, выбраться из этого потока, выйти на берег он уже не в силах. Остается лавировать кое-как, уворачиваясь от подводных камней, предательски возникающих то тут, то там, пытаться грести, отталкиваться, наживать синяки, ушибы. Хотя ребро как прошло раз, так и не болело больше. И колено в порядке, тьфу-тьфу.

Неожиданно из-под ленты вынырнула знакомая бородатая физиономия, и Регаме, увидев ее, тут же сообразил, что это именно тот человек, который нужен ему сейчас, как никто.

«Как вообще я мог о нем забыть, — подумал Регаме, — если с него нужно было начинать?»

— Борик, — окликнул он, — Борис Константинович! Здравствуй, дорогой.

Борик закрутил головой, щурясь и поправляя очки, увидел Регаме и помахал ему рукой.

— Привет, Костя. Что-то давно ты у нас не появлялся. А тут, видишь, такая беда.

— Тебя, что же, этот пожар тоже задел? — думая в эту минуту о том, чем может пригодиться ему Борик, спросил Регаме и тут же пожалел об этом вопросе.

— Да меня-то как раз больше других, — грустно ответил тот и удивленно посмотрел на Регаме, дескать, и сам бы мог догадаться.

— Ах, да… — Регаме стало стыдно. Он вспомнил, что Бидон для Борика был не просто соседом по рынку. — Прости, я ляпнул, не подумав. Голова совсем другим занята.

Они зашли в ближайшую наливайку и взяли бутылку коньяка.

— Давай, Костя, помянем ребят. Жорку и Кирилла. — Борик разлил коньяк по стаканам.

— Как, и Жора?.. — поразился Регаме.

— Ты что ж, не знал?

— Меня не было в городе все это время. На днях вернулся, да ведь никто толком ничего рассказать не может. По частям все собирал. А в газетах чепуху пишут.

— А никто тебе, Константин Рудольфович, ничего и не расскажет, — криво усмехнулся Борик и снова взялся за бутылку. — Одни ничего не знают, но много говорят, а другие знают, но говорить не станут. Хотя, по-моему, нечего тут скрывать, и вся эта история с рукописью — глупость одна. Ну, то есть. Это не то, что они думают.