Совдетство 2. Пионерская ночь - Юрий Михайлович Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наш лагерь принадлежит на паях трем предприятиям – Маргариновому заводу, где работает Лида, Макаронной фабрике, там основное место службы Анаконды, и заводу «Клейтук», вываривающему из костей разные полезные вещества, – оттуда как раз прислали Виталдона, он зять директора. Знакомясь в первый день с новичками, мы, старожилы, обязательно спрашиваем: «Ты откуда?» Все пионеры делятся на «маргариновых», «макаронников» и «клейтуковцев». Правда, небольшая часть путевок распределяется через профсоюз работников пищевой промышленности. Поэтому есть еще у нас и «профсоюзники», или «залетные». Все они почему-то страшные задаваки.
Однажды маман вернулась с совещания, где обсуждали подготовку лагеря к летнему сезону, и за ужином восхищалась:
– Какая же все-таки хорошая вам начальница досталась! Деловитая, строгая, все помнит, все контролирует. А вот старший вожатый, по-моему, – рохля.
– Точно! – согласился я. – Одно слово – Виталдон.
– А память у Анны Кондратьевны – просто чудо! – продолжала ликовать влюбчивая Лида. – Подошла ко мне после совещания и говорит: «Привет передавайте Юре! Он у вас такой выдумщик!» Я не поняла и переспросила, что ты такое еще выкинул, а она – мне: «Вы ему передайте – он сразу все поймет!» И что же ты такое выдумал, сынок?
– Я… Я… – похолодел я и нашелся: – Девиз отряда.
– И какой же?
– Бороться, искать, найти и не сдаваться!
– Погоди, – захлопала глазами моя начитанная маман. – Это же из «Двух капитанов» – девиз Саньки Григорьева!
– Ты не расслышала, – вывернулся я. – Бороться, искать, найти и не за-да-вать-ся!
– Ну это совсем другое дело! Миш, скажи!
– Правильно, – кивнул Тимофеич, добрый после пива. – Задавак всегда бьют!
– А что Анак… она еще сказала? – осторожно уточнил я.
– Сказала, что ты в лагере скучаешь по клубнике, просто места себе не находишь… Это так?
– Бывает… – молвил я, делая вид, будто увлечен поисками в компоте урюка с косточкой, которую можно разгрызть и полакомиться орешком.
– Главный технолог «Макаронки», – вдруг радостно вспомнила Лида, – ездил в командировку – в Финляндию. Представляешь, там клубника в магазинах круглый год продается – даже зимой! Стоит, конечно, дорого, но лежит… Никаких тебе очередей.
– Сволочи! – буркнул на это Тимофеич.
8. Гороховый Маугли и царь шмелей
…Мы шли по ночному лесу, спотыкаясь об извилистые, бугристые корни, в лунной полутьме они казались змеями, переползавшими широкую тропу и одеревеневшими по мановению доброй волшебницы, которая позаботилась о безопасности усталых, но довольных пионеров. Мы брели, теряя строй, и пели, жутко фальшивя:
Пионеры, пионеры, пионеры,Миллионы красных галстуков горят.Пионеры, пионеры, пионеры,Самый смелый, самый солнечный отряд…Дорога повернула направо. Большая поляна с мятущимся малиновым пятном костра пропала из виду, исчез и серый силуэт Анаконды. А чем дальше от начальства, тем привольней дышит человек. Третий куплет Эмма Львовна, к всеобщей радости, даже начинать не стала. Мне вообще эта песня не нравится, какая-то ненастоящая, такие поют в начале праздничных концертов по телевизору, но потом можно услышать и что-то веселенькое. Уж лучше бы мы взяли песню «Гайдар шагает впереди…», как в прошлом году, но никто не стал возражать, когда Голуб на первом сборе предложил в качестве отрядной песни это занудство. Только вечный спорщик Борька Пфердман настаивал на «Орленке». Надо было, конечно, его поддержать, но он в прошлом году на один балл обошел меня в литературной викторине и получил награду – толстую книгу «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна». Пферд – парень с гонором и, когда Жаринов в начале смены обозвал его жидёнком, сразу полез драться, хотя отлично понимал, что силы неравны. Голуб потом проводил следствие, выпытывая, откуда у Борьки столько кровоподтеков, а сам во время дознания косился на Аркашку. Но пострадавший объяснил, что мы играли в конный бой, а это очень опасный для здоровья вид спорта. Остальные подтвердили. Но дело тем не кончилось, история дошла до директрисы, она вызывала Пферда и тоже допрашивала, мол, скажи лучше правду, мы накажем обидчика! Однако Борька отлично знал, что за стукачество полагается темная, и поэтому снова завел шарманку про «конный бой» и не выдал тираннозавра, которого тут же отправили бы в Москву с волчьей характеристикой.
– Ты был конем или всадником?
– Я… – растерялся Пферд, соображая, как правдоподобнее ответить. – Конем…
– Не думала, что у такого уважаемого инженера, как Исидор Маркович, такой трусливый сын. Иди и подумай над своим поведением!
Анаконда в самом деле знает не только по именам всех пионеров, она помнит, как зовут наших родителей. Каждая выходка и проказа навечно запечатлевается в ее злопамятном мозгу, как в картотеке. Не голова, а какая-то бездонная копилка наших грехов. В начале этой смены она остановила меня возле библиотеки и спросила:
– Здравствуй, Юра! Что читаем?
– «Человек-амфибия». – Я показал книжку, которую нес сдавать: на обложке Ихтиандр плыл верхом на дельфине и трубил в большую раковину.
– Похвально! Научная фантастика развивает воображение, хотя оно у тебя и так фонтанирует! Кто же из героев тебе больше всего понравился?
– Дельфин.
– Почему?
– Он верный друг.
– А Гуттиэре?
– Нет! – твердо ответил я.
– Почему же?
– Если бы она по-настоящему любила Ихтиандра, то попросила бы доктора Сальвадора, чтобы он пересадил и ей акульи жабры – тогда они смогли бы вместе уплыть в океан и создать семью. А так она просто всплакнула и вышла за Ольсена. Вот и вся любовь!
– Смотрите, как вырос наш гороховый Маугли! – удивилась начальница. – Ну и сочини правильный конец! Ты же мальчик с воображением… Только сначала руки вымой!
Что она имела в виду, говоря о моем воображении, – придуманные обидные прозвища или страшные истории, которые я рассказываю ребятами перед сном, не совсем ясно. Умеет Анаконда выражаться двусмысленно. А с гороховым Маугли вышла такая вот смешная история. Давным-давно, когда Анна Кондратьевна была еще старшей вожатой, а я мал до неузнаваемости, мы возвращались с Ближней поляны под надзором двух воспитательниц. Я тогда страстно увлекался бабочками и, увидав большую лимонницу, вырвался и побежал за ней, она, словно специально, летела низко и неторопливо, присаживалась на цветы, как бы поджидая меня. Потом, взмахнув крылышками, бабочка направилась в лес, я за – ней и в результате, петляя между стволами, заблудился, как говорится, в трех соснах. Меня долго не могли найти, потому что я выбрел из леса на колхозное поле и от отчаянья уснул в горохе, объевшись предварительно сладкими стручками, отчего позже попал с поносом в изолятор. Когда же меня все-таки нашли и привели к старшей вожатой, спросила:
– Ну что, ребенок, набегался?
– Угу, – всхлипнул я, чувствуя в животе такое бульканье и брожение, словно проглотил кусок карбида.
– Как тебя зовут?
– Юра Полуяков…
– Полуяков? Запомню. Иди уж, гороховый Маугли!
Сшибая стулья, я вылетел из пионерской комнаты и помчался в «белый домик». Выходит, самое первое прозвище, продержавшееся целую смену, придумала она мне, я только со временем вернул
