Совдетство 2. Пионерская ночь - Юрий Михайлович Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Молодцы! – кивнула Анаконда, пересчитав руки. – Увидимся после пересменка. Эмма Львовна, не слышу третьего отряда!
Воспитательница снова округлила рот в букву «О», а мы подхватили:
Песни петь мы умеем задорно.Мы не прячем от ветра лица.И на звук пионерского горнаОткликаются наши сердца.– Так держать! – похвалила начальница и кивком разрешила подчиненным выкладывать плов на тарелки.
– Любишь плов? – облизнувшись, спросила Нинка.
– Не очень, – соврал я и оглянулся на Ирму.
– А я люблю – свиной!
Несмеяна, девочка, которая нравилась мне всю смену, насупившись, шла в паре с самодовольным Жариновым. Засухин, как побитый, тащился теперь самым последним, один-одинешенек. Да еще вертлявый Голуб подгонял его легкими педагогическими тычками. Нам вслед неслась песня четвертого отряда «Орлята учатся летать…» и волновал ноздри острый селедочный запах: с кухни принесли свежий форшмак…
6. О вредности кино
Свое прозвище Анна Кондратьевна, как и все остальные, получила в прошлом году, когда нам показали черно-белую «Республику Шкид». До последнего времени кино крутили в столовой – после ужина. Убрав грязную посуду, загораживали кухонный проем большим подрамником с натянутой простыней, сдвигали в угол столы, а стулья выстраивали рядами. Потом задергивали шторы, террасное окно (в него на закате прямой наводкой било солнце) завешивали синими байковыми одеялами, цепляя за специальные гвоздики. Но свет все равно проникал в столовую, и сначала изображение на экране было блеклым, как фотоснимок, если его недодержать в проявителе. Но постепенно, по мере того как снаружи смеркалось, живая картинка становилась ярче, отчетливее, вырисовывались самые мелкие детали.
Лагерный шофер Матвей, Мотя по прозвищу Лысый Блондин, работавший по совместительству еще и кинокрутом, водружал проектор «Украина» на стул, поставленный на тумбочку, разматывал длинный витой шнур и втыкал штепсель в разболтанную розетку. Аппарат сначала «нагревался», мигая внутренними лампами, потом начинал со стрекотом вращать бобины – первую быстрее, вторую медленнее, а из объектива бил раструб света, который, уперевшись в экран, превращался в людей, зверей, деревья, автомобили, – и все это оживало, двигалось, звучало… Пленка, как правило, была старая, заезженная, покрытая царапинами, и казалось, в кадре, даже если показывали лето, идет мелкий серый снег. Иногда изображение дергалось, и герой, не успев войти в комнату, уже выпрыгивал в окно. Но мы-то знали: Мотя не виноват – это склейки.
Сбоку от экрана стоял старый черный динамик, похожий на увеличенный в десять раз радиоприемник. Звук обычно чуть отставал от событий на простыне, к тому же дребезжал и бубнил, многие слова разобрать было почти невозможно. Но поскольку новые фильмы нам привозили редко, в столовой всегда находились пионеры, картину уже видевшие, даже не раз. Они-то и переводили на человеческий язык непонятные места, остальные же громким шепотом передавали соседям, что именно сказал отважный Тимур лихому вредителю садов и огородов Мишке Квакину.
Когда кончалась часть, надо было поменять бобину, достав новую из круглой железной коробки. Лысый Блондин включал свет, за эти две-три минуты вожатые и воспитательницы успевали, пройдя по рядам, сделать замечания и раздать подзатыльники тем, кто во время показа возился и шумел, но так как в темноте не всегда угадаешь истинного нарушителя дисциплины, частенько доставалось и невиновным.
– За что? – взвизгивал незаслуженно наказанный.
– На будущее! – успокаивали его педагоги.
Потом свет гас – и кино продолжалось. После слова «Конец», от которого мне всегда становилось грустно, даже если на экране все завершилось весело и счастливо, мы поотрядно выходили из столовой на воздух и строились, чтобы организованно отправиться на вечернюю линейку:
Мы играли, отдыхали,День к закату клонится,А теперь пора нам дружноНа линейку строиться!Это недолго: рапорт сдан – рапорт принят. «Спокойной, ночи, ребята!» Если кино затягивалось, младшие отряды отправляли спать без построения. У них вообще отбой – в девять. Несчастные существа! Каждый день жестокие взрослые отнимают у них целый час жизни, полной новых впечатлений! После линейки – сразу в «белые домики», иногда даже очередь туда выстраивается, но это у девчонок, нам-то проще: в одно очко можно направить сразу две, а то и три струйки. Журча, они скрещиваются и в месте пересечения брызжут золотыми искрами, переливающимися в тусклом электрическом свете. Потом – бегом в умывалку, несколько пригоршней ледяной воды в лицо. Некоторые девчонки перед сном повторно чистят зубы, Поступальская вообще делает это с остервенением, пытаясь достичь неземной белизны: в артистки готовится. У нее паста кончилась неделю назад, и Голуб выдал ей тюбик из своих запасов. Наяривать зубы перед сном – что за глупость? Пасту нужно беречь, экономить, как боеприпасы, – она очень пригодится в последнюю ночь смены!
А как не хочется спать перед отбоем! Как не хочется идти в тесную палату! Воздух вокруг пахнет душистым табаком – это такие белые цветы, испускающие ночью одуряющий аромат. В темном небе мигают звезды разной величины и яркости, месяц висит, зацепившись за облако, точно золотая серьга. (Я видел такую в Кимрах, на пристани, в ухе лохматого цыгана, долго бродившего вокруг нашего багажа.) За высоким бетонным забором, огораживающим лагерь со стороны железной дороги, мерно простукивает домодедовская электричка. Все знают, что она останавливается в Вострякове в 21.28. Следующая – ровно в 22.00. Едва состав отстрекочет, горнист Кудряшин выйдет на середину линейки и протрубит:
Спать, спать по палатамПионерам и вожатым.Лысый Блондин возит фильмы из Домодедова на стареньком дребезжащем пазике. Историю своего прозвища он с удовольствием рассказывает всем желающим, даже пионерам. Дело было так: принимая его на работу, Анна Кондратьевна спросила:
– Матвей Игнатьевич, не пойму: молодой, а уже лысый?
– В армии под утечку попал, – ответил он. – А вообще-то я жгучий блондин.
– Ладно, лысый блондин, с юмором, вижу, у тебя все в порядке, – улыбнулась она. – Пиши заявление и принимай транспорт!
Когда он несет из пазика в столовую, как ведра от колодца, два жестяных бочонка болотного цвета, за ним тащатся пацаны и канючат:
– Моть, какой сегодня фильм? Ну скажи! Жалко тебе, что ли? Не будь гадом!
Добрый и слабохарактерный, шофер, конечно, пробалтывается, и уже через несколько минут лагерь облетает весть: сегодня в столовой покажут «Королевство кривых зеркал». Я видел эту сказку раз пять, но все равно с нетерпением жду, когда огромные стражи Башни смерти упрут острия копий в грудь жестокого Нушрока и громовыми голосами потребуют: «Кл-ю-юч!» Потом глашатаи оповестят все королевство, что казнь зеркальщика Гурда откладывается! Как не рассмеяться вместе со всеми, когда растяпа Яло вдруг в собственном кармане обнаруживает вроде бы безвозвратно потерянный золотой ключ от Башни смерти? А король Йагупоп 77-й, который на твоих глазах превращается в глупого белого попугая?! Счастье!
Однажды Лысый Блондин привез «Девочку и эхо». Кто-то этот
