Этика свободы - Мюррей Ротбард

Так что же, работодатели не имеют никаких средств воздействия на таких переменчивых работников? Конечно имеют. Они могут, если желают, заключить добровольное соглашение о «черном списке» нелояльных работников и отказаться нанимать их. В свободном обществе это находится полностью в рамках их прав; но не в их правах насильственно препятствовать ушедшему работнику добровольно наниматься к кому-либо другому. Допустимо и еще одно средство воздействия. Представим, что Смит, когда заключал свое соглашение на добровольное пожизненное рабство, он получил взамен оплату в $1000000 в оплату будущих услуг. Очевидно, что «Джонс корпорейшн» передало титул собственности на $1000000 не безусловно, а условно с условием его последующей пожизненной службы. Смит имеет абсолютное право изменить свое решение, но при этом он теряет право удерживать $1000000. Если он поступает так, то он крадет собственность «Джонс корпорейшн» и, соответственно, должен вернуть $1000000 плюс проценты. Так как титул собственности на $1000000 был и остается отчуждаемым.

Давайте рассмотрим случай, кажущийся более сложным. Представим себе, что известный актер соглашается появиться в конкретном театре в заданное время. По какой-то причине он не появляется. Должен ли он быть принужден появиться в эту или другую определенную дату? Конечно нет, так как это было бы принудительным порабощением. Должен ли он быть принужден, как минимум, компенсировать владельцам театра расходы на рекламу и иные расходы, предпринятые в связи с ожиданием его присутствия? И вновь нет, так как соглашение было простым обещанием, касающимся его неотчуждаемой воли, и это решение он может изменить в любой момент. Иными словами, пока киноактер не получил никакой собственности владельцев театра, он не совершает у них (или кого-либо еще) никакой кражи, и, поэтому, не может быть принужден к выплате ущерба. Владельцы театра действительно могли строить планы и инвестировать в них в ожидании, что актер появится, но это их собственный риск. Владельцы театра не могли ожидать, что актера можно будет принудить к оплате их плохого прогнозирования и выбора ненадежного партнера. Владельцы заплатят за свою ошибку излишнего доверия актеру. Держать обещания может считаться более моральным, чем их нарушать, но любое насильственное принуждение к моральному поведению не должно выходить за рамки наказания кражи или нападения, иначе оно само становится вмешательством в права собственности, которое недопустимо в либертарианском обществе.

И вновь, если актер получил авансовый платеж от владельцев театра, то его удержание денег при невыполнении условий контракта будет имплицитной кражей собственности владельцев театра и актер может быть принужден вернуть деньги.

Специально для утилитаристов, которые шокированы следствиями данной доктрины, заметим, что многие, если не все указанные проблемы могут быть легко сняты в либертарианском обществе, если с обещающего будет запрошена гарантия исполнения контракта в пользу получателя услуг по исходному соглашению. Иными словами, если владельцы театра хотят застраховаться от риска непоявления актера, они могут отказаться подписывать контракт без сопровождающей его гарантии. В этом случае актер в рамках соглашения о его грядущем появлении соглашается выплатить владельцам театра определенную сумму в случае если не появится там в оговоренное время. Так как деньги, безусловно, отчуждаемы, такой контракт будет удовлетворять нашему критерию передачи титулов собственности и будет действительным и защищаемым контрактом. Так актер может подписать следующую гарантию: «Если я не появлюсь в театре X в такую-то дату и такое-то время, то я обязуюсь до такой-то даты выплатить владельцам театра такую-то сумму». Нарушение гарантии будет имплицитной кражей собственности владельцев театра. Если же владельцам театра не удается получить гарантию исполнения как часть соглашения, то они должны быть готовы к последствиям возможного его невыполнения.

Как заметил в своей важной статье А.В.Б Симпсон, гарантии исполнения контракта в Средние века были правилом не только для сделок по персональным услугам, но и для всех остальных контрактов, включая продажу земли и денежные займы. [4] Такие гарантии исполнения эволюционировали на рынке в добровольные штрафы или штрафные санкции, по которым участник контракта обязывал себя заплатить обычно сумму, вдвое превышающую сумму вовлеченную в контракт в случае невыплаты долга или неисполнения контракта к согласованной дате. Добровольное внесение в контракт штрафных санкций служило для него мотиватором выполнения контракта. Так, если А согласился продать Б участок земли за оговоренную цену, каждый из них должен обязать себя выплатить оговоренную сумму, обычно двойную цену контракта в случае невозможности его исполнения. В случае денежного долга, называемого «обычная денежная гарантия», некто, занявший $1000 соглашается заплатить $2000 в случае, если не сможет заплатить $1000 к указанной в соглашении дате. (Или, более строго, обязательство выплатить $2000 является условным относительно выплаты должником $1000 к указанной дате. Отсюда и термин «условные штрафные санкции».) В описанном выше контракте о персональной услуге, представим, что непоявление актера приведет к убыткам театра в $10000; в этом случае актер должен подписать гарантию исполнения контракта на $20000 в случае своего непоявления. В таком контракте владелец театра защищен и не присутствует никакого ненадлежащего принуждения к выполнению простых обещаний. (Очевидно, что оговоренные штрафные санкции не обязательно должны составлять удвоенную вовлеченную сумму – они могут составлять любую оговоренную сторонами сумму. Двойное возмещение было традиционным в Средние века и раннее Новое время в Европе.)

В рамках своей статьи Симпсон пересматривает ортодоксальный исторический взгляд на развитие современного контрактного права: взгляд на возмещение убытков как на защиту простого обещания, хотя и с оговоркой, что она была необходима для создания рабочей системы защиты контрактов при установлении базовых прав собственности в системе обычного права. Симпсон же показывает, что развитие в Англии концепции возмещения убытков в шестнадцатом и семнадцатом столетиях не было результатом внезапно возникшего внимания к нуждам бизнеса, а просто заменой быстро исчезающему институту штрафных неустоек, который верой и правдой служил бизнесу в течение многих столетий. Также Симпсон указывает, что инструмент гарантий исполнения показал себя как достаточно гибкий инструмент для обслуживания как простых, так и сложных контрактов и соглашений. Гарантии исполнения была достаточно формальной для защиты от мошенничества и в то же время, очень простой в исполнении и защите, удобной для коммерческих транзакций. Более того, за столетия использования кредиторы почти не обращались в суды за «возмещением издержек» (приказами о «вызове в суд по иску о нарушении договора за печатью»), так как «издержки» заранее фиксировались в самом исходном контракте. Как пишет Симпсон:

«с точки зрения кредитора контракты, в которых штрафные санкции фиксируются заранее, весьма притягательны, особенно, если альтернативой является определение ущерба судом». [5]

Но почему исчезли гарантии исполнения? Потому что суды начали отказывать в защите таких обязательств. По какой-то причине, возможно из ложно понятой «гуманности» или из более низменных побуждений, например, получения специальных привилегий, суды начали ставить палки в колеса жесткого применения закона в области защиты полного исполнения контрактных обязательств. Так как гарантия исполнения значила, что «при любой задержке исполнения контракта к выплате следует вся неустойка». [6]

Поначалу, в елизаветинские времена, Высокий канцлерский суд начал вмешиваться освобождением от ответственности должника (лица принявшего обязательство) в случаях «крайних трудностей». В начале семнадцатого столетия это послабление распространилось на все случаи неудач должника, а также на случаи, когда он выполнил обязательства с небольшой задержкой – в этом случае он обязывался к выплате цены контракта плюс то, что суд считал «надлежащим ущербом» - таким образом, снижая должнику размер ранее согласованных штрафных санкций. Вмешательство продолжилось и в последующие годы до тех пор, пока в 1660-1670х годах канцлерские суды просто не объявили любые штрафные санкции незаконными в любых контрактах, требуя от лица несущего обязательства выплаты цены контракта плюс неустойку, рассчитанную через ставку процента, плюс «надлежащий ущерб», определяемый собственно судом – обычно жюри. Это правило было быстро подхвачено мировыми судами в 1670е и затем формализовано и узаконено на рубеже восемнадцатого столетия. Естественно, вследствие отказа судов защищать их, институт штрафных санкций быстро отмер.