Гадюка в сиропе - Дарья Донцова

– В туалете купил, в ЦУМе, – спокойно пояснил парень, – рассказывал нам с матерью.

Виктор раскрыл рот да так и остался сидеть, глядя на любимого сына.

– Вы понимаете, в чем обвиняете отца? – спокойно поинтересовался следователь. – Последствия представляете?

Степан пожал плечами:

– Доллары его.

– Это правда? – спросил милиционер, постукивая по столу толстым сине-красным карандашом.

Виктор хотел что-то сказать, но тупая боль разлилась от затылка к макушке, горячая волна добралась до глаз, язык превратился в камень. Прямо из кабинета его отвезли в больницу, где врачи констатировали обширный инсульт. Виктор потерял речь и остался почти недвижимым. Степан воспользовался ситуацией и не дрогнувшим голосом уверял, что десять долларов принадлежат отцу. Причем делал он это настолько убедительно, что даже Раиса Андреевна засомневалась.

Жизнь Разиной переменилась невероятно. Из уважаемой учительницы и жены преуспевающего человека она превратилась в мать уголовника и сиделку. Передачи в картонных ящиках, карамельки без бумажек и сухари, тяжелый, спертый воздух дома, бесконечная стирка постельного белья…

Коллеги-преподаватели отводили глаза, старательно делая вид, будто ничего не произошло. Раису Андреевну никто не собирался выгонять с работы, но, когда она входила в учительскую, педагоги начинали преувеличенно громко расхваливать новые постановки Театра на Таганке, и Рая понимала, что пять минут назад они обсуждали ее ситуацию.

Темными бессонными ночами, посадив на грудь мирно урчащую кошку, она напряженно думала. В памяти всплывали разные события. Случай с кассиршей Светой, дочкой бывших соседей Людой и, наконец, жуткое происшествие с Аленой Криволаповой. Сердце словно сжимала сильная рука, и даже горячее кошачье тельце не согревало несчастную учительницу. Ей не давала покоя, в сущности, одна мысль: а вдруг все, что говорили эти женщины, правда? «Нет, – ужасалась она, прогоняя назойливые думы, – нет, ну зачем Степе были нужны Светины деньги? Глупости! Люда забеременела невесть от кого, а уж Алена просто беспардонная негодяйка…» Но червячок сомнений точил душу и гнал сон.

Еще ее смущали письма из колонии. Степан писал о том, как тяжело ему, совершенно невиновному, и рефреном звучала строчка, начинавшаяся со слов: «Пришли побольше». Пришли побольше сигарет, чаю, сахара, теплых вещей, ботинки… Ни разу не было вопроса: «А как отец?..» Либо: «Мама, тебе не тяжело?»

Раиса пробегала строчки глазами и складывала послания в коробочку. При всем своем желании она не могла выполнить просьбы сына. Количество посылок было строго регламентировано. Может, можно было, приехав в колонию, найти какие-то ходы, упросить принять лишнюю пачку чая или сигарет. Но Рая не могла поехать на свидание. Не с кем было оставить Виктора. Освобождение пришло в 1984 году. Утром седьмого февраля Раиса, как всегда, хотела вымыть мужа и сменить тому постельное белье. Спали они теперь в разных комнатах. Она вошла к супругу и ахнула. Виктор лежал на боку. Сам он повернуться не мог вот уже четыре года. «Неужели выздоравливает?» – молнией мелькнула мысль. Она бросилась к мужу, схватила за плечо и отдернула руку. Сквозь тонкую пижаму Рая почувствовала холод. Виктор скончался. Как он ухитрился перед кончиной повернуться на бок, никто не понимал.

Похоронив мужа и отплакав на могиле, учительница стала собираться в дорогу. Она четыре года не видела сына и теперь хотела задать тому несколько вопросов. Неделя ушла на сборы, а накануне отъезда пришло письмо, другое, чем раньше, в казенном конверте.

На колени выпал листок – «Главное управление лагерей извещает…». В ушах у Раи застучало, кровь бросилась к вискам, с трудом она сообразила, что Степан умер и похоронен за казенный счет в далеком, неизвестном городке со смешным названием Козлятинск. По жуткому совпадению, дата смерти Степана и Виктора была одна – седьмое февраля.

– Как? – закричала я, вскакивая со стула. – Это невероятно! Он должен быть жив!

Раиса Андреевна глубоко вздохнула:

– Да, он должен быть жив, но умер в возрасте двадцати пяти лет. Я долго плакала, потому что так и не узнала правду, так и не задала ему основные, мучившие меня вопросы. Теперь вот надеюсь, что на том свете встретимся.

Она замолчала, я тоже не произнесла ни слова. Напряженную тишину прерывало только громкое тиканье большого темно-синего будильника. Внезапно Разина прошептала:

– Знаете, я поверила в бога, соблюдаю теперь посты, в церковь хожу и однажды рассказала батюшке всю историю, а он мне странную вещь поведал.

– Какую?

– Не надо плакать о смерти сына, она во благо…

– Во благо чего?

– И я так же удивилась, а батюшка пояснил. Иногда, говорит, родители ропщут, когда господь забирает у них ребенка, но зря они это делают, следует радоваться.

– Да почему? В чем же радость?

– Бог всеведущ и переполнен любовью к людям. Забирая к себе на небеса раньше срока душу, он уберегает ее от дурных поступков, прячет под крылом своей любви, от преступлений, которые обязательно бы совершил человек, оставшийся в живых.

– Что-то я плохо понимаю, – пробормотала я.

– Когда Степан сидел в тюрьме в ожидании суда, – сказала Раиса Андреевна, – я познакомилась с одной женщиной, у нее сын обвинялся в краже. Так вот эта мать мне рассказывала, что в три года мальчик заразился менингитом, и врачи сказали – никакой надежды.

В полном отчаянии несчастная женщина кинулась в церковь, упала на колени перед иконой Казанской Божьей Матери и стала молиться, истово, со слезами отбивая земные поклоны. Постепенно бедолага впала в странное состояние, что-то типа транса, стены церкви расступились, Богородица ласково взглянула на мать, и в мозгу молящейся прозвучал голос:

– Будь по-твоему. Но только не жалей потом о содеянном.

Наутро ребенок неожиданно пошел на поправку, врачи лишь качали головами – чудо, да и только. Счастливая мать бросилась ставить свечи в церковь. Но, наверное, это были ее последние радостные минуты, потому что выздоровевший мальчик начал вести себя отвратительно. Про таких в народе говорят: «Черт в душу вселился». От мелких детских шалостей он перешел к открытому непослушанию, потом к пакостям. К семнадцати годам он превратился в рослого, здорового парня, колотившего мать, когда та не давала ему денег на выпивку. В конце концов он связался с дурной компанией и оказался замешанным в краже.

Больше всего удрученная женщина боялась теперь, что сына отпустят на свободу и он примется за старое. А следователь, как назло, успокаивал ее, приговаривая:

– Ну вашему скорей всего удастся условным сроком отделаться. Главное, следите, чтобы опять в дурную компанию не попал.

Накануне суда мать вновь отправилась в церковь. И снова упала на колени перед Казанской Божьей Матерью. Опять расступились стены, и Богородица печально сказала:

– Будет по-твоему, но помни, что никогда нельзя идти против воли господа. Судьба твоего ребенка была стать ангелом у его престола, но ты вымолила ему жизнь. Теперь он уйдет на небо с грехом на душе. Но хорошо, что ты одумалась и не дала ему совершить худшего.

Наутро женщина узнала, что сын, абсолютно здоровый юноша, умер во сне. У парня просто остановилась сердце.

Прикрывая лицо рукой от колючего, противного снега, несущегося вдоль набережной, я побрела к «Киевской». К сожалению, я атеистка. Верующему человеку жить легче. Но мне всегда казалось, что, если бы тот свет существовал, люди могли изыскать способ сообщить своим близким о том, как хорошо в раю. Мой папа уж обязательно. Еще меньше я верю в гадания, экстрасенсов, колдунов и магов, более чем скептически отношусь к медиумам и спиритам. И уж совершенно точно не стала бы просить о смерти своего ребенка, даже преступника.

Снег забивался за шиворот, валился комьями на шапочку и воротник. Зайдя в вестибюль метро, я отряхнулась, словно мокрая собака. Все. Поиски завершены, лопнула такая отличная версия.

ГЛАВА 27

Домой я вползла, устав, словно верблюд, весь день таскавший мешки с цементом. Хотя, наверное, это милое животное в основном носит соль. Лизы не было. На столе лежала записка: «Уехала гулять в парк с Рамиком». Я глянула в окно. Редкие хлопья снега превратились в метель, на улице начинался буран. Небось хорошо в такую погоду на природе! Рамик, вероятно, «в восторге». Больше всего щенок любит спать на диване, укутавшись с головой в плед. Представляю его «радость». Выволокли из теплой норки на ледяную улицу и начали швырять грязные палки с криком: «Рамик, апорт!»

Нет, не зря у англичан существует мудрая пословица: «Если бы собаки заговорили, люди потеряли бы последних друзей».

Ну представьте картину. Тащите к двери свою болонку, а та заходится в крике: «Эй, хозяин, сдурел? Сам босыми ногами по лужам шлепай!»

Или еще лучше. Подносите ко рту кусочек сочного бифштекса, а сидящий рядом кот страдальческим тоном ноет: «Лучше меня угости, ну зачем тебе ужин? И так сто кило набрал! Дай, дай, дай…»