Адаптер - Борис Петров

Ни Рустам, ни Азин никогда не летали на самолете. У Азин не было до этого таких богатых клиентов, и это ее не особо расстраивало. Взлет был подобен рождению или смерти, а затем воскрешению. Им было страшно, как и остальным, летавшим не в первый раз. Самолет трясло, он скрипел, готовый развалиться прямо в воздухе. Главы родов или их потомки никогда не летали самолетами, отправляясь в свои резиденции на специальных автобусах, переделанных для нескольких человек в удобные комнаты с диванами и кроватями, летали те, у кого были деньги и кого было не так жалко. Бизнес-джеты падали редко, но это был неизбежный процесс умирания надежной техники, а новую Пророк запретил создавать, как и многое другое, способное нарушить баланс и гармонию единой структуры страны, разорвать нерушимые связи общества и государства.

В аэропорту Краснодара, когда-то большого города, их ждали личные машины. Рустам и Азин уехали последние, следя за уезжавшими с летного поля роскошными машинами с живыми водителями, сидевшими на водительском кресле для красоты и следуя традициям, машину по маршруту все равно вел робот. Летное поле дышало историей: потемневшее и потрескавшееся, искореженное в дальних участках, с руинами из брошенных самолетов, величественных гигантов, напоминавших летающий дом. Их бизнес-джет, где летело двенадцать человек, смотрелся жалким и последним чудом выжившим птенцом, у которого нет ни папы, ни мамы, ни гнезда, ни какого будущего.

В машине они спали, робот вез неторопливо, давая отдохнуть после перелета. Азин до сих пор трясло, она вскрикивала во сне, заново переживая взлет и посадку, выпуская на свободу все страхи и эмоции, которые пришлось вжать в себя в самолете. Рустам просто спал, обнимая Азин. Руки почти не болели, и он приноровился к негнущимся пальцам, не разрешая Азин во всем ухаживать за ним — это было не достойно мужчины.

Перед въездом в курортную зону, робот остановился на стоянке. Они вышли, кивнув мигавшему фарами роботу. Стоянка была стандартная, с туалетом и душем, несколько автоматов со снеками и сладостями, автоматический бар, но главным в ней была выставка. На огромных стендах, извивавшихся затейливой змейкой, была история поселка, история моря. Они прибыли в Приморско-Ахтырский поселок, название из прошлого, от которого кружилась голова от непонятных и туманных мыслей, воспоминаний о чем-то, чего никогда не знал. Рустам скачал все презентации, понимая, что вряд ли найдет это в сети, даже уровень доступа Беджана был не всесилен. Азин ничего не читала, она во все глаза смотрела на фотографии моря, на прошлую жизнь поселка, когда люди были другие, когда они могли сами решать, кем будут и что будут делать, когда еще Великая война не сплотила нацию, смешав все национальности, подводя к общему знаменателю, в один плотный, монолитный и несокрушимый, невыносимый моток из нитей жизней сотен миллионов человек.

Семейная усадьба рода Ахметовых встретила их молчанием. Дом и участок с фруктовыми садами находился в отдалении от остальных, неподалеку от соленого озера, забирая его часть себе. Прислуга вежливо улыбалась, не выражая лишних эмоций, не смея взглядом или случайной улыбкой задать нескромный, порочащий хозяина вопрос. Рустаму эти люди показались мертвыми, тот робот, что вез их из аэропорта, был веселее и живее них, верно оценив характеры пассажиров, включая древнюю музыку этих мест, рассказывая истории, так похожие на сказки, которые рассказывали бабушки и дедушки Рустаму и Азин.

Они доверились заботе биороботов в облике людей, и после обеда уже лежали вымазанные в грязи на берегу мелкого озера, соленая вода которого и рождала целебную грязь. И это, правда, было прекрасно, грязь впитывала в себя тревоги, тушила нервное напряжение, пропитывая человека желанием жить, желанием сделать другого счастливым.

Азин много плакала, не говоря ни слова. Рустам не трогал ее, обнимая и целуя, когда она этого просила. Потом Азин отстранялась и, смотря красными набухшими глазами, пыталась что-то сказать, но первое же слово обрывалось, переходя в тяжкий вздох, и она убегала от него, долго бродя по берегу моря, входя в воду прямо в одежде, пока не вымокла насквозь.

Их часть пляжа, переходящая в оборудованную набережную, была изолирована от всех, и слуги не могли случайно забрести сюда, потревожить покой хозяев. Для слуг был свой пляж, начинавшийся за набережной, не менее красивый и чистый, но без достойного высших слоев комфорта, которым никто и не пользовался.

Солнце уже клонилось к закату, расцвечивая прозрачную зелено-голубую воду гранатовым соком. Они забыли про ужин, сбросив мокрую одежду на песок, но так и не зайдя в воду до глубины, не проплыв и десятка метров. Вода была теплая и ласковая, как и природа вокруг, как и крики чаек, летевших по своим неотложным делам, плеск волн и шлепанье рыбы неподалеку, и это только казалось, как и весь мир сейчас казался им нереальным, далеким и злым, придуманным злым рассказчиком, желавшим напугать, украсть сон у ребенка. Азин смирилась, больше не думая, что его, такого близкого и любимого, скоро не станет на свете. Он написал на песке свое настоящее имя, и она его никому не скажет и никогда не забудет.

25. Разрыв

Стол оказался невыносимо холодным, или это его трясло от неизбежности? Марат не знал, отказавшись понимать и анализировать, и интерпретировать входящую информацию с его датчиков. Все было глухо и ложно: и глаза, и уши, постоянно наводившие в голове паразитные шумы, и кожа, обезумевшая от правивших балом препаратов, десятками миллиграмм проникшими в кровь, и скелет с дрожащими мышцами и рвущимися от микросудорог сухожилиями. И так было каждый раз, когда его подключали к станции. Марату казалось, что все его нутро сопротивляется этому вторжению, борется с радиоактивными биомаркерами, вливавшимися в его кровь из бездушных термостатов, отливавших матовым мертвенным блеском в свете ослепительных ламп над головой. Станция забирала его к себе, уничтожая, подавляя, загоняя в самый укромный угол волю, призрачное чувство жизни, что он пока еще жив.

Забрали Марата рано утром, когда он только уснул, борясь с последствиями введенных препаратов для регенерации нервных окончаний центральной нервной системы. Это был последний этап курса подготовки его крови к реабилитационному курсу для Мары. Она исчезла, и ее не нашли, он понимал это по осторожным разговорам врачей и биоинженеров, продолжавших выполнять плановую переработку препаратов внутри него. Марат не винил их, понимая, что каждый исполняет волю Пророка, — волю аллаха, и не ему, жалкому донору судить об этом. Его жизнь, его миссия была так