Царица Савская - Тоска Ли

Сердце в груди трепетало, как пойманная птица.

Ниман снова склонился в низком поклоне.

— Я представляю вам мою родственницу, царицу и драгоценность Сабы, сияние Пунта. Билкис, Дочь Луны.

Мы договорились, что он не будет именовать меня дочерью или верховной жрицей Алмакаха. Нужно было учесть лишь политику. К тому же я не была уверена, что Алмаках проводил меня до самого дворца или что он вообще на меня смотрел, хоть этого я, конечно, и не говорила Ниману.

Царь спустился с возвышения. Но дальше не пошел, и Ниман медлил. Я тоже ждала, долгий и жуткий миг. Почему царь не выходит вперед, чтобы приветствовать меня, протянув руку? Он неподвижно застыл на последней ступени у трона. В каменном зале было прохладно, и все же пот щекотал меня между грудей. Впервые я испытывала благодарность к тому, кто первым догадался закрыть вуалью лицо женщины.

Царица, привыкшая судить свой народ, должна разбираться во многом, но прежде всего и превыше всего ей нужно уметь быстро оценивать любой народ. Я сразу заметила, как все до единого лица стоявших в зале, который был больше зала совета в Марибе, поворачиваются к Соломону, чтобы увидеть его следующий шаг. Он безраздельно владел их умами! Я тут же поняла, почему Тамрин был так подавлен и так исхудал, когда царь отказался его принять.

Ниман наконец шевельнулся, словно ждал именно этого момента. Он подошел к паланкину с той стороны, где застыла на месте Шара. Она тут же метнулась в сторону, когда Ниман протянул мне руку, помогая подняться. Выходя, я низко согнулась под крышей паланкина, а затем медленно выпрямилась, позволив кристаллам на груди звенеть, словно струйки воды.

Ниман шагнул в сторону, и в этот момент я заметила две вещи одновременно. Первой была та, что пол перед троном царя отличался от мозаики остального зала и не был полированным мрамором, как я вначале подумала. Там был мелкий квадратный бассейн, вровень с полом налитый водой.

Второй была та, что в нескольких широких шагах от царского трона стоял другой, чуть проще и меньше. На нем сидела женщина, настолько тихая и неподвижная, что ее можно было принять за раскрашенную статую. Одетая в льняное платье безупречной белизны, равное моему собственному, она гордо держала голову в изысканном черном парике.

Дочь фараона. Его царица.

Я вышла вперед, придворные низко склонились, и в тот миг, когда никто, кроме царя, не смотрел на меня, я приблизилась к мелкому бассейну. Как непривычно было приближаться к трону как просительница, а не та, что на нем сидит!

Я подумала о Рай, танцующей в свете костра. И подняла подол платья. За спиной тихо ахнула одна из моих девушек.

Я сбросила сандалии, и взгляд царя немедленно метнулся к моим ступням. Я беззвучно зашагала вперед, наслаждаясь прохладой мраморного пола. И без промедления вошла в бассейн. Вода накрыла мои лодыжки. За мной тянулся отяжелевший подол платья. Я неотрывно глядела в лицо царя, даже когда заметила, как поднимаются уголки его рта, как взгляд, устремленный на меня в ответ, чтобы впечатлить придворных, начинает плясать от сдерживаемого смеха. Десять шагов. Пятнадцать.

Я вышла из воды и остановилась перед царем, промокший подол тянул меня обратно в воду.

Он был почти на голову выше меня. Пухлые губы легко изогнулись в улыбке.

— Приветствую, госпожа Загадка, — сказал он тихо, так, чтобы слышала только я. — Луна и солнце наконец-то встретились в небе.

Глава девятнадцатая

Я похвалила подготовленные для меня роскошные апартаменты, говоря с царским распорядителем, Ашихаром — какими странными казались мне эти имена! — но не слишком сильно расточая сладкие слова. Я поблагодарила его за графины с вином и нубийским пивом из забродившего проса, за блюда с хлебом и оливками, сыром и вареными яйцами всех цветов и размеров, за чашу с фигами, гранатами, зимними дынями и виноградом, в которой я с радостью не заметила ни одного финика. Как я устала от фиников!

Я молчаливым кивком оценила розы на террасе, гобелены, льняные скатерти. Обсудила количество муки, масла, говядины, козлятины, меда, вина и птицы, которые требовалось доставить к огромному лагерю, разбитому моим караваном за стенами города. Поинтересовалась удобством моих придворных и была заверена в том, что их покои неподалеку, ознакомлена с коридорами, по которым можно туда попасть, а также с теми, что вели в зал, к кухням и рабочим комнатам самого распорядителя.

Я сообщила Ашихару, что он должен поговорить с Тамрином о доставке моих даров отдельно для царских жен и отдельно для царских наложниц.

— Твоя дверь под надежной охраной, царица. Тебе нечего бояться в стенах этого дворца, — сказал он, глядя на Яфуша.

— Благодарю. И мой евнух, — сказала я, подчеркнуто интонируя это слово, — тоже будет хранить мой покой, как всегда это делал. Тем временем человеку из моей свиты срочно требуется помощь врача.

Распорядитель ответил, что Тамрин уже говорил с ним о человеке со сломанной ногой и лекарь прямо сейчас занимается нашим раненым.

Когда мы покончили со всеми вопросами и Ашихар ушел, я жестом велела Шаре отослать израильских рабов.

За окнами моих покоев гудели звуки Иерусалима, доносившиеся до высокой террасы: рынок нижнего города, собачий лай вдалеке, шум маслобойни. Запах свежего хлеба мешался с запахом роз, а занавеси трепетали на ветру, беззвучно скользя нижним краем по чудным шерстяным коврам.

Я рухнула на диванчик, уже измученная мыслью о том, что моя миссия лишь началась.

Мои девушки порхали по комнате, до всего дотрагиваясь руками и ахая то над мехами на кровати и пуфиках, то над шелковыми подушками, то над светильниками со множеством фитилей — ахая так восхищенно, словно эти дурочки впервые в жизни видят такой светильник.

Мои же мысли метались туда-сюда.

Я вспоминала церемонию в зале, краткую прогулку бок о бок с царем, когда мы обошли пруд, чтобы оценить мои дары. Когда я называла количество подарков, которые будут отправлены в его сокровищницу, в погреба, в кузни и храм или же переданы дворцовому распорядителю, я говорила об этом как о пустяках. И испытывала удовольствие от того, как Соломон повторял, словно я вдруг ошиблась, количество золота, которое я привезла с собой. Мне нравилось, как он присел на корточки перед клеткой с пантерой, восхищенный, словно мальчишка, как взял у носильщика кусок сушеного мяса — ах, как предусмотрителен был Тамрин! — чтобы покормить ее, а затем у другого носильщика взял орехи для глупых обезьян. Одна из них за время похода прославилась тем, что швырялась пометом. К счастью, этого нс случилось.