Царица Савская - Тоска Ли

Дверь в покои царицы открылась словно сама по себе, и я едва не ахнула.

Расписные стены дворца, которые так восхитили меня раньше, бледнели в сравнении с открывшимся мне видом.

Огромные колонны раскрывались раструбами навстречу потолку, их искусно расписали под гигантские пальмы, стены были покрыты фресками с изображением зеленого камыша и цветков лотоса. Тут и там горели бронзовые лампы-чаши, золотящиеся на фоне подступающих сумерек. В проеме потолка сиял индиговым и пурпурным закат, живее всего, что было нарисовано над маленьким внутренним двориком.

Повсюду царили цвета Египта, от мозаики на полу до инкрустированных столиков. Огромные статуи Ра и Сета застыли на страже в углах комнаты. Что-то развернулось змеей за идолом Сета и скользнуло прочь — египетская кошка.

У дальней стены комнаты расположился сине-зеленый пруд. Рыбы сновали тенями между плавучих лилий. Я с запозданием поняла, что откуда-то из покоев доносится музыка.

И уже не была уверена, что мои собственные покои в Сабе превосходили эти своей пышностью.

Два раба появились из-за дверей и повели нас в боковую комнату, заставленную резными стульями, со столом из слоновой кости и огромной кушеткой для отдыха, от центра спинки которой раскрывались золоченые крылья Изиды.

Женщина, которую я видела в тронном зале, вышла к нам с другого конца комнаты и раскинула руки в приветствии.

Она оказалась выше, чем я думала, глядя на ее фигуру, столь миниатюрную рядом с троном Соломона.

— Приветствую Сабу, — сказала она, улыбаясь и склоняя голову. Я повторила ее движение, хоть и не так низко кланяясь.

— Саба благодарит тебя.

С самого начала она показалась мне красивой, и первое впечатление не было совсем ошибочно. Ее лицо было круглым и немного плоским. Зеленый малахит с ее век тянулся за уголки глаз под густыми изогнутыми бровями. Губы и щеки были раскрашены египетской охрой — краски на царице было едва ли меньше, чем на ее стенах.

Парик надо лбом разделялся золотой диадемой — теми же крыльями Изиды, которые короновали лицо и скрывались за ушами. Эффект ее внешность оказывала потрясающий.

— Я Ташере. Ты не против, если я буду называть тебя Македа? В этом городе мы с тобой почти сестры, — сказала она, подходя к кушетке. — Ты выросла в Пунте, а я в Египте. И надо же было нам встретиться в этой далекой варварской стране? — она улыбнулась, мудрой и одновременно лукавой улыбкой. И я заметила морщинки в уголках ее рта. Но, конечно же, она должна быть на несколько лет старше меня.

Она отправила раба за пивом и снова обернулась ко мне.

— Я с нетерпением ждала нашей встречи с тех самых пор, как царь сказал мне о твоем приезде.

— И я тоже. — Я улыбнулась. И протянула руку Шаре, подавшей мне маленький сундучок, который принесла с нами. — Я привезла тебе эти подарки.

Она радостно восклицала, глядя на браслеты и диадемы, на длинный пояс золотой чеканки со вставками драгоценных камней. А затем передала сундучок рабу, в то время как второй вынес к нам шкатулку из слоновой кости.

Внутри я увидела статуэтки Сешат, египетской богини мудрости, и ее противоположности, Тота. Между ними лежал свиток. Я взглянула на нее и вынула его из шкатулки, а затем, не в силах сдержаться, немного развернула, чтобы прочесть — и у меня перехватило дыхание.

— Это же писания Птахотепа! — с искренним удивлением воскликнула я.

Она склонилась, глядя мне через плечо.

— Переведенные на арамейский собственной рукой царя. Я слышала от него, что ты любишь мудрость.

Я не могла не задуматься о том, что еще говорил обо мне царь.

— Благодарю, — сказала я от всего сердца. Я уже читала максимы раньше, но никогда в полном объеме. — Этим записям как минимум тысяча лет.

— Тысяча четыреста. — Она улыбнулась. — Но кто считает?

Я чуть было не спросила, как у царя оказалась копия максим, но это, конечно же, был бы глупый вопрос. Отец царицы подарил ему город — что для него один-единственный свиток?

— Царь часто перечитывает эти изречения. Что до меня… — Она вздохнула. — Я нахожу их немного банальными. «Страстно люби свою жизнь». Ну а как иначе?.. Возможно, тебе в них откроется больше, чем мне. А пока я надеюсь, что вы голодны.

Я солгала, что да.

В компании одних только женщин я убрала с лица вуаль. Ташере откинулась на стуле и откровенно глазела.

— Не думала, что те рассказы были правдой! Любой придворный привирает, описывая чары своей царицы. Но ты действительно красива! Позволь на тебя посмотреть.

Я не привыкла к лести других женщин. Всю мою жизнь я наблюдала, как они искоса поглядывают на меня и ничего не говорят, пока я не уйду. Лишь позже до меня всегда доносились слухи о том, что отзывались они крайне недобро. В тот день меня пленила не похвала и лесть Ташере, а ее откровенность.

— Мать царя была красавицей, как ты.

— Ты ее знала?

— В течение нескольких лет — да. — Ее молчание после этих слов говорило о чем-то горьком или незаконченном. Я не могла точнее определить.

Мы ели нут, чечевицу и луковый суп — «единственные блюда, которые я нахожу приемлемыми здесь», по ее словам, — вместе возлежа на огромной кушетке.

— Все это готовится на моих собственных кухнях. Израильтяне в шаббат не разводят огня.

— А кто тогда подает в этот день царскую трапезу? — спросила я, на что Ташере махнула рукой, словно не желая думать на эту тему.

Когда мы закончили, она позвала свою девочку, чтобы та показала Шаре и моим девушкам личный сад царицы. А затем улыбнулась Яфушу и заговорила с ним на языке, который я слышала всего несколько раз в жизни, и, к стыду своему, не выучила. Его лицо при этом странно засияло, и, поклонившись мне, он отправился за девушками. Но я слишком хорошо его знала, чтобы поверить, будто он выпустит меня из поля зрения.

— Мой евнух тоже нубиец. Как и все лучшие евнухи. Он рядом со мной с тех пор, как мне исполнилось десять лет. — Она приподнялась на локте. — Теперь я могу наконец сказать тебе, что не стоит оскорбляться редкими визитами царя в эти первые дни после твоего прибытия. Он недавно взял новую жену, и у него есть… обязательства.

Я помедлила. И при этом он велел мне спуститься в его сад! Интересно, как она откликнется, если я расскажу о послании?

— Сколько же у него теперь жен?

— Почти четыре сотни, — ответила Ташере совершенно равнодушно.

— Четыре… сотни.

— Да, я понимаю. Но он царь. И каждая выгодная свадьба приносит новую пользу его царству. Царица не может позволить себе ревности, да и к чему мне ревновать? У кого из них есть собственный дворец?