Фарьябский дневник. Дни и ночи Афгана - Виктор Носатов

Отставной капитан шел на свой первый свой школьный урок, волнуясь как мальчишка. Сегодня впервые за много лет он надел свою офицерскую форму, затянулся в скрипучую портупею, до блеска надраил сапоги. Отвык от этого и потому чувствовал себя в форме неуютно. Когда вместе с директором школы подходил к двери десятого класса подумал, что уж чего-чего, а вопросов к нему у школьников будет больше чем достаточно. Но ошибся.

Сообщение директора о новом военруке класс встретил внешне равнодушно.

Вопрос был один — на долго ли в школу.

— Хочу здесь жить долго и работать не меньше, — просто без пафоса сказал он. Ответ ребятам понравился. В глазах у многих он заметил интерес.

Но что-то сдерживало школьников. Они молча ждали, когда он начнет урок. Директор вышел, и, словно по мановению волшебной палочки класс преобразился. Вопросы посыпались словно из рога изобилия, самые разные, но на каждый военрук находил свой единственный ответ.

— Сработаемся, — просто но дружески сказал он ребятам в конце урока.

Так началась его новая жизнь и хлопотливая работа.

Через год отец и сын уже вместе ходили в школу, отец в старшие классы, сын в первый.

Однажды Аркадий зашел за Сашкой в кабинет учителя рисования чудного старичка, которого и взрослые и дети называли почему-то Калинычем, может быть потому, что своим невысоким ростом, худощавой фигурой, за бородкой клинышком чем-то напоминая Всесоюзного старосту, а может быть и по другой причине, кто его знает. Там сын дожидался пока он закончит занятие со старшеклассниками. От нечего делать Сашка лепил что-то из пластилина, напевая себе под нос бравурную мелодию. Рядом с ним сидел Калиныч и тоже что-то лепил. Подойдя поближе Аркадий увидел, что те ваяют солдатиков.

— Что опять войну затеваешь? — шутливо начал отец, обращаясь к сыну.

— А что, молодой человек, — отозвался Калиныч, — присоединяйтесь к нам.

— Хорошо, если хотите я слеплю вам генерала с большими усами, он обмакнул руки в чашку с водой, размял комок пластилина и начал усердно лепить. Долго пришлось попотеть прежде чем из безобразного комка показались сначала треуголка, потом голова с длиннющими усами, которые пришлось подпереть спичками, затем крепкий и ладный торс, который опирался на широко расставленные ноги в ботфортах.

Старичок мельком взглянув на пластилинового генерала продолжая свою работу. Из под его рук выходили разнокалиберные солдатики которых он ставил перед собой строго по ранжиру. Затем не закончив лепку он зачем-то полез в карман, вытащил оттуда очки и настольную лампу, начал внимательно осматривать фигурку созданную руками военрука. Осматривал он ее долго заходя то справа, то слева, зачем-то с помощью циркуля замерил высоту и ширину фигурки, отдельных частей тела. Потом отойдя от пластилинового генерала на несколько шагов он как-бы между прочим заметил.

— Да-а-а, молодой человек, вы талантливы. Вам необходимо попробовать себя в скульптуре.

— Поздно уже мне дерзать, если бы об этом лет двадцать назад сказали, то может быть и вышло что-нибудь.

— Что вы, что вы, — замахал руками старый учитель, — Вот посмотрите он трясущейся рукой отдернул в сторону занавеску на одной из пристенных полок и перед глазами отца и сына предстали несколько довольно-таки искусно вылепленных бюстов. Детская головка, несколько человеческих фигурок. Калиныч доставал с полки свои сокровища и не замечая, что давит свое пластилиновое войско, ставил на стол.

— Вот это все плод моей жизни. Когда-то давно меня считали неплохим скульптором, даже выставляли некоторые работы, но все это не стоит одного вашего пластилинового генерала.

Пораженные таким поворотом дел отец и сын пялили удивленные глаза на творение старика и сравнивая их с генералом недоуменно пожимали плечами.

— Вам не хватает только немного техники лепки, да материала скульптору более достойного. Я буду счастлив предложить вам в этом свою помощь.

Первой его работой, о которой много потом писали и говорили в среде художников была скульптура «Мать», выполненная в полный рост. Хотя и лепил он скульптуру с жены, когда та укачивала недавно родившегося третьего сына, получилась вроде бы и Лена с ее мягким спокойными чертами лица, взбитыми лебедиными бровями и небольшим носиком и в то же время не она.

— Наверное, когда ты ее лепил то смотрел на меня, а видел другую женщину, — ревнива выговорила Лена новоявленному скульптору. Потом мило улыбнулась и поцеловав в лоб как несмышленыша добавила. — Какой ты у нас все-таки искусник, честно говоря, я не верила в твою лепку до тех пор, пока в газете не прочитала да по телевизору твою работу не увидела.

Так работали бы и жили они счастливо и без забот, если бы однажды селяне не выбрали Аркадия депутатом в районный совет. Обещал тогда он что, что заботы избирателей будут его заботами.

А от своих слов он отказываться не привык.

Решил однажды по собственной инициативе рейд провести. Собрал вокруг себя более или менее ответственных депутатов и пошли они по хатам инвалидов и ветеранов войны, «афганцев», по семьям погибших солдат. И что больше всего поразило его во время этих хождений в народ, то это полное безразличие различного рода руководителей к трудностям и проблемам ветеранов. На словах они горели желанием помочь всем нуждающимся, а на деле и пальца о палец не стукнули, чтобы кому-то помочь.

Казалось бы, ничего из совхоза не убудет, если вдове-вековухе крышу совхозной соломой накрыть, ан, нет. На эту просьбу чиновник найдет сотню причин, но в реальной помощи откажет.

В одном из сел, находящемся вдали от райцентра и шоссейных дорог им поведали историю, которая потрясла до глубины души даже самых стойких скептиков.

Вернулся парень из афгана с культей вместо ноги. Калека — ни калека, а все-таки подмога матери. Где огород вскопать, да засадит, где сена накосит, где дров порубит, так они и жили — горя не знали. Да открыли грамотные соседи, матери глаза на то, что раз сын инвалид войны, значит ему легковая машина положена. Подумала, подумала старуха, представила сколько еще ей придется перетаскать в город молока да овощей, прежде чем сыну костюм новый справит, да и решила пойти похлопотать. Вскоре вызывают сына-инвалида на медицинскую комиссию в район. Проходит он там все кабинеты. Дают ему там нужное заключение вот уже радостно ковыляет он в райсобес, да не тут-то было. Начальник райсобеса, указывая своим крючковатым, жирным пальцем на параграфы еще пахнущей краской инструкции самодовольно известил:

— На два сантиметра, солдатик, твоя культя длиннее чем определено, значит автомобильчик тебе не положен, ничем не могу помочь.

Начали писать в область, а в ответ — не положено. Написали министру, ответа не получили. Разнервничался парень, выпил лишнего с горя, культю где-то разворотил. Загноилась она у него, положили в больницу, отрезали чуток. И только тогда получил он машину. Да только не к чему она ему, бередит только душу, не осталось у него ни во что веры.

Отставник не мог остаться в стороне от людского горя. Написал в районную газету, там побоялись писать об этом. Поехал в область. Пол дня говорил с главным редактором, тот обещал напечатать. С этого времени он стал самым вредным для районного начальства человеком. Кем только его не называли и склочником и сутягой, но он не обращал на это внимания, просто делал свое дело так как ему подсказывала совесть.

В школу зачастили комиссии, которые интересовались почему-то исключительно его работой.

Директор не гнушался никакими средствами только бы опорочить неугодного властям человека.

Разногласия у них были давние, с той поры, как военрук решил сделать жизнь школьников более интересной и разнообразной.

На свой страх и риск создал туристический клуб, экипировкой которого занялись сами ребята. Мальчишки после уроков мастерили в мастерских колья, каркасы и другие приспособления для палаток, девочки шили палатки и рюкзаки. Сразу же после окончания занятий ребята под руководством военрука ходили в походы. А привыкший жить по принципу «абы чего не вышло», директор был принципиально против таких времяпровождений, тем более, что все это было чревато непредсказуемыми последствиями.

Особенно обострились их отношения после выступления военрука на партийном собрании при обсуждении закрытого письма ЦК КПСС по Афганистану.

Тогда, выслушав привычные речи штатных выступающих он высказал все, что накипело. И то, что это была самая большая внешнеполитическая авантюра за 70 лет Советской Власти и то, что в отличи от бравурных выступлений газет и телевидения по афганским проблемам там после нашего прихода ничего ни изменилось, во всяком случае в лучшую сторону. В худшую изменения были — стало больше бандитских формирований.

Тогда он высказал многое другое, все, что за время этой непонятной, бестолковой войны накипело у него в душе.