Фарьябский дневник. Дни и ночи Афгана - Виктор Носатов

Отъехав метров сто от кочевья, командир оглянулся. Из крайнего шатра выскочило несколько ребятишек, опасливо озираясь по сторонам они приблизились к оставленным продуктам и быстро похватав все что там было, в мгновении ока исчезли за черной кошмой, прикрывающей вход.

— Видимо «духи» уже побывали здесь и под страхом смерти запретили кочевникам говорить, кому бы то ни было, об этом, подумал командир, уткнувшись в окуляры прицела.

Отряд уже взобрались на очередной перевал, когда внизу грохнуло два взрыва и дорога, по которой они только что проехали, оказалось полностью заваленной камнепадом. Еще не затих шум падающих камней когда он понял, что боевики хотят захватить обе их машины. Снизу помощи ждать было просто неоткуда. Для разборки завалов надо было слишком много времени и сил.

— Что — ж, будем держаться, — процедил офицер сквозь зубы.

— Бейте «духов» на предельной дистанции, — предупредил он десант, — близко не подпускать.

А бронетранспортер уже вел дуэль с пулеметным расчетом моджахедов, засевшими на господствующей над перевалом скале.

Аркадий неторопливо прицелился и первой гранатой накрыл расчет. В это время по броне защелкали пули другого пулемета, из-за гребня редкой цепью показались боевики. Прячась за каждый камень, выступ скалы они подходили все ближе и ближе.

Первым открыл огонь десант бронетранспортера, душманы заметались и в это время заговорили автоматы его ребят. Оставив с десяток убитых и раненых, они отхлынули за гребень скалы, и вскоре там затихли.

— А что если, под прикрытием бронетранспортера, внезапно подойти к гребню и закидать противника гранатами, ведь черт знает, что еще они там замышляют, — подумал офицер и, попросив, чтобы пулеметчик соседней машины открыл непрерывный огонь по гребню, он вместе с сержантом и низкорослым, но очень подвижным бойцом Федирко быстро выскользнув из машины, кинулись к гребню. Пули с шуршанием проносились у них над головами, заставляя инстинктивно втягивать голову в плечи. Противник не заметил маневра и спокойно дожидался когда у пулеметчика кончатся патроны. Увидев, что смельчаки добежали уже до самой цели пулеметчик прекратил огонь и в это время одна за другой на головы боевиков посыпалось шесть «лимонок». Подождав пока взорвутся все гранаты, командир осторожно взглянул за гребень. В живых не осталось ни одного бандита. Он повернулся, чтобы сказать об этом своим товарищам, но в этот момент прозвучал выстрел. Офицер почувствовал как обожгло бедро и перед глазами поплыли красные круги.

Очнулся он уже в вертолете. Увидев наклонившихся к нему знакомое лицо доктора, попытался улыбнуться, но губы не слушались его.

— Крови много потерял, ну ничего, до свадьбы заживет, — словно сквозь вату услышал он его бодрые слова и снова впал в забытье.

Второй раз он очнулся уже после операции. В нос резко ударил запах нашатыря и раненый почувствовал, что оживает.

— В рубашке родился парень. Пуля только мякоть пробуравила, а кости целы. Долго жить будешь.

— Да долго, целых сто лет, улыбаясь чему-то своему пролепетал он.

Силы в молодом, здоровом теле восстанавливались быстро. Сначала он ходил с помощью костылей, но потом, окрепнув, скрипя зубами от неимоверной боли, пытался ходил сам. Ходил упорно, изо дня в день и вскоре хромота стала чуть заметной, а затем и вовсе исчезла.

Домой он о ранении не писал — зачем тревожить жену, у нее своих забот полон рот. Ведь жив он остался назло всему душманскому отродью.

Потянулись серые госпитальные будни, скрашенные всего лишь несколькими событиями. Однажды в палату зашел начальник госпиталя и попросив офицера переодеться, добавил, что скоро должен подъехать генерал, награды будет ему вручать. Орден Боевого Красного Знамени и медаль пристегнул генерал к больничной куртке. Потом были цветы, улыбки медсестер и крепкие мужские рукопожатия. Но самая большая радость ожидала его впереди.

Через несколько дней после вручения наград к нему приехали жена и сын. Встреча была не такой какой он себе представлял.

Красные от слез вопрошающие глаза жены недоверчиво ощупали всю его мальчишескую фигуру и только тогда с приглушенным воплем:

— Родимый ты мой! — она бросилась к нему. Залила все лицо своими уже не горькими, а счастливыми слезами. Сашка примостившись с боку теребил отцовскую руку, требуя внимания к себе.

— Пап, а пап, ну что вы слезы распустили? А еще взрослые!

Офицер освободившись от объятий жены схватил на руки сына и они втроем затопали в глубину аллеи, подальше от любопытствующих ушей и глаз.

Тогда они и решили, что с таким ранением надо идти на гражданку.

— Как говориться не было счастья, да несчастье помогло, — бодро сказал он. — Теперь скоро, очень скоро исполнится наша мечта. Помнишь последнюю, перед отлетом в Афганистан ночь. Я сказал тогда, что отслужу эту службу, уедем на Украину, купим домишко на берегу реки и будем жить свободно и счастливо, у нас будет много детей, может быть даже десять…

Первым вопросом военного комиссара, когда Аркадий пришел в военкомат, чтобы встать на учет, был:

— Есть ли у Вас пенсия, товарищ капитан запаса.

— Нет, — просто ответил он.

Подполковник удивленно посмотрел сначала на него, затем на листы личного дела, полистал их и задумчиво по-простецки добавил:

— Ну, что же ты батенька не мог трех-четырех лет дослужить, ведь не уволили бы из войск с этим ранением.

— Знаете, товарищ подполковник, не хочу быть кому-то обязанным, да и не хочу, чтобы, на меня как на дармоеда смотрели. Голова есть, руки тоже, на жизнь заработаю. Вы бы лучше порекомендовали мне куда лучше руки приложить.

Военком задумчиво полистал свою записную книжку и вдруг радостно сообщил:

— Есть капитан по тебе работа. Недавно в школе на Выселках освободилось место военрука. Пойдешь?

— А что, пойду. Только от дома далековато.

— А ты устраивайся. Вопрос с жильем я с директором совхоза решу.

Дом, как и мечтали они — купили на берегу неширокой реки, притоке Днепра. Малиновка — называлось сельцо, где они поселились. Центральная усадьба совхоза находилась километрах в двух от Малиновки в добротном, с заасфальтированными улицами, селе Выселки. Школа находилась почти в центре. Аркадий уже приметил ее, когда ожидал автобус, направляясь в райцентр.

Что же будем начинать новую жизнь, — думал он, возвращаясь домой. Сельцо Малиновка, раскинулось на берегу реки, и насчитывало хат пятьдесят. Жили здесь в основном старики, из тех, кто не захотел переезжать на центральную усадьбу, в многоэтажные коттеджи. Эта особенность, в отличие от Выселок, вносила в жизнь селения чисто сельский колорит. Сельцо состояло, в основном, из еще крепких хат — пятистенок, выбеленных до ослепительной белизны и разукрашенных по дверям и окнам самыми вычурными цветами и узорами. Конечно, от Гоголевских хуторов и сел здесь осталось очень мало, но все же Малиновка была по-своему привлекательной, милой украинской деревенькой.

— И никуда я отсюда переезжать не буду, подумал Аркадий, шагая по узенькой улочке к уже обжитому его небольшой семьей, дому. Старушки коротающие время у своих завалинок чопорно отвечали на его приветствие приглашая в гости на кружку молока.

Заскрипев отворилась калитка и навстречу ему во все лопатки вылетел сын.

— Пап, а мы пойдем сегодня на рыбалку, ты же мне обещал, — еще издалека закричал он и с разгону сиганув ему на грудь.

— Давай завтра, спозаранку, предложил отец ставя сына на землю, — Сегодня уже поздно, утренний клев прозевали.

— Только ты пораньше меня разбуди, чтобы я успел червей накопать.

— Ладно, ладно. Друзей себе нашел?

— Да к соседям внуки из города приехали, так мы договорились в лес за орехами идти. Скажи маме, а то она меня не отпустит.

— Ладно, беги, — хлопнул его по мягкому месту отец, и сын стремглав помчался к соседской хате.

Неплохой дом достался им. Видно прежние хозяева бережливыми людьми были. Комнаты чисто выбелены, печь отремонтирована, даже поленница дров осталась.

Лена сидела за рукоделием. Под стрекот машинки он неслышно подошел к ней и в мгновение запечатал поцелуем рот. Она сначала перепугалась, но поняв, что это муж, начала шутливо отбивается.

— Почти, что пенсионер, а туда же, — сказала она, сквозь смех, освободившись от его крепких объятий.

— А это что такое, — показал он на крохотные одежки, разбросанные по столу. Ты что в детство вдарилась, куклы играть собралась?

— Глупый ты муженек, сам говорил что полна горница детей будет, а теперь глупые вопросы задаешь.

— Эх — ма жена моя, какие наши годы, раз сказал, значит все это сбудется, — от избытков чувств муж отбил несколько тактов чечетки, даже хотел сделать стойку на руках, но передумал, давно не тренировался.