Реанимация чувств - Ирина Степановская

– Это бабушкины, – тихо сказала мать. – Пусть у тебя останется на память о ней. Они отреставрированы.

Действительно, серебро блестело как новое. Серьги были висячие, длинные, изящные. Бирюза в них не потемнела от времени, а была нежного оттенка, светло-голубая. Татьяна вдела одну серьгу в ухо. Цвет бирюзы точно подошел к ее глазам и к платью.

– Замечательно, – сказала мать. – Ты вся в бабушку, настоящая красавица!

– Да, похоже, и жизнь у меня будет такая же – весь век одной в глуши сидеть.

– Вообще-то, Москва – одна из самых интересных столиц мира, – сказал отец.

– Особенно если не бывать больше нигде, кроме занюханных лыжных горок в "Туристе", – высокомерно пожевала губами Татьяна.

– Ну вот работай, будь специалистом, зарабатывай деньги и поезжай кататься в Швейцарию! – сказал отец тихим голосом, но подбородок у него задрожал. Татьяна, разъяренная, повернулась к нему. Резкие слова уже были готовы сорваться с языка, но в это мгновение раздался звонок в дверь.

– Тише вы, тише! – Мать полетела в прихожую открывать, а Татьяна не торопясь вдела в другое ухо вторую серьгу.

– Ну как? – спросила она у Ашота, томно поводя головой слева направо, чтобы он увидел, как блестит в ее ушах подарок.

– Королева! – ответил он, знакомясь с матерью и отцом, с поклоном вручая матери ослепительно красивый букет роз, а отцу – бутылку марочного вина.

Татьяна смотрела на эту праздничную суету в передней с высоты своего роста и видела себя как бы со стороны. Красивая высокая женщина, в блестящем платье, в старинных серьгах, к тому же именинница, стоит в тесной убогой передней среди странных людишек, наблюдая за ними, как за пигмеями, а на сердце у нее все так же холодно и все так же пусто.

"Мышке бы это все понравилось, – думала она. – Мышка – существо домашнее. Наверняка она пришла бы в умиление от этого идиотизма и даже всех бы расцеловала. Удивительно, как она, Мышка, не понимает, что желание выйти замуж только для того, чтобы, как родители выражаются, – тут Таню даже передернуло, – "создать семью и чтобы были дети" – бред. Она, Таня, не хочет так называемой семьи. Зачем семья, если она в жизни еще ничего не решила для себя? Ничего не видела, нигде не была? Она хочет замуж только для того, чтобы у нее были деньги, много денег и независимость от родителей. Она хочет жить по-своему, не так, как другие. Она хочет быть сильной, а сильной можно быть, только имея деньги. А родители просто прячутся от жизни за своими походами, гитарой и дурацкими песнями у костра. Не дай бог болезнь, пожар или что-нибудь в этом роде – они беспомощны как малые дети. Кому будут тогда нужны их рассуждения о жизни, их посиделки, их журнал "Иностранная литература"?

Таня вздохнула. Все постепенно перетекли из прихожей в комнату, где был накрыт стол – в точности так, как она предсказывала Ашоту. Мать считает, что надо соблюдать традиции. Традиции имеют смысл тогда, когда есть возможность что-либо изменить. А когда не то что изменить, даже поговорить не с кем… С Мышкой обсуждать все это бесполезно. Она ничего не понимает. Она настолько сера, что даже толком о своей жизни рассказать не умеет. Да и о чем ей рассказывать? Говорила, живут они вдвоем с отцом. Мать то ли уехала куда-то, то ли заболела. А может, она в психушке? Таня помнила, что Мышка говорила о матери как-то невнятно. А сама Мышка только и знала – работа и дом, работа и дом, будто дома у нее детей целая куча! И при этом выглядела вполне довольной. Еще Мышка изредка ходила в медицинскую библиотеку. Вот уж правильно говорят: не родись красивой. Может, если бы у нее, у Тани, была Мышкина внешность, она бы тоже не рыпалась.

Ну вот, пожалуйста, опять подняли бокалы за ее красоту! Пили бы уж лучше за профессиональные успехи! Как все надоело. А Ашот сидит будто у себя дома, так влился в родительскую компанию. Надо уж было и Мышку пригласить, родители были бы просто в восторге. Наконец-то у дочери появилась компания профессионалов!

А Мышка, Марья Филипповна, в это время проходила в своей скромненькой курточке и сером костюмчике через блокпост высотного элитного дома с подземными гаражами, саунами и косметическими салонами на первом этаже и зимним садом с бассейном на крыше. Она приветливо поздоровалась с охранником, который, подобострастно взяв под козырек, сообщил:

– Батюшка ваш уже приехал!

Марья Филипповна обрадованно кивнула и бросилась бегом мимо живописных альпийских горок с фонтанчиками, по выложенной мрамором дорожке к единственному подъезду. Служащий внутренней охраны в костюме и галстуке открыл перед ней дверь. В холле никого не было. И только современные молодые домработницы выгружали из машин провизию в специальные тележки и развозили их по квартирам с таким видом, с каким молодые мамаши выкатывают на прогулку ребятишек в колясках.

По лестнице, покрытой красивой дорожкой, Маша быстрым шагом прошла к лифту. Канарейки, жившие в холле в вольере среди пальм и лиан, встрепенулись, затрещали, залетали с ветки на ветку, но, узнав кормилицу, тут же замолкли. Зеркальные двери лифта разъехались, поглотили Машу и открылись на восемнадцатом этаже. Здесь располагалась только одна квартира. Мышка легко пробежала сквозь зимний сад, а за ним автоматически раскрылись еще одни двери. Это охранник по телефону предупредил домработницу о ее приходе. Прихожая была шириной с двухполосную дорогу и заканчивалась круглым холлом величиной с небольшую площадь. В центре круга был установлен римский фонтан. Двери в комнаты были замаскированы зеркальными поверхностями в золоченых рамах в стиле Людовика Четырнадцатого, а в простенках стояли полукруглые диванчики с изящными гнутыми ножками. Одна из дверей открылась, и в многочисленных зеркалах многократно отразилась монументальная мужская фигура. Мышка доставала мужчине только до подбородка.

– Здравствуй, папочка! – закричала она и бросилась ему на шею. Двери за ними закрыла помощница по хозяйству. В виде исключения для этого дома она была немолода, необъятна, провизию носила в руках и служила оплотом хозяйственности и домашнего уюта. Звали ее тетя Люся. Тетя Люся, шаркая тапочками, удалилась на кухню разогревать для "пичужки" ужин, а две слившиеся фигуры – большая и маленькая – скрылись в просторных глубинах квартиры.

В кухне одной из квартир в синем доме в Нагатинской пойме усталые мужчина и женщина мыли посуду после ухода гостей. Собственно, посуду мыл Танин отец, а мать вытирала тарелки.

– Как ты думаешь, – задумчиво спросила она мужа, – неужели у Таньки роман с этим маленьким армянином?

– Не думаю, – ответил отец. – Хотя парень мне очень понравился. И не в росте дело.