Последний Инженер - Евгения Мелемина

Короб батареи Эвил снял и как раз менял желто-черные колбочки. Старые он вынимал из гнезд и складывал в алюминиевый лоток, а новые вшивал длинной загнутой иглой и укреплял крошечными винтиками, которые нельзя было толком рассмотреть без линзы, укрепленной над столом.

Джон с тревогой вгляделся в лицо Караги: под прозрачной пластиной маски оно выглядело как музейный экспонат.

О планах Шикана Джон знал, и знал, что Караге ничего не грозит. Его предполагалось завербовать так же, как и Морта, и поставить командиром над сотнями собственных клонов.

Шикан не сомневался в том, что любой армс перейдет на его сторону и будет рад участвовать в становлении нового порядка.

Джон, помня о том, что сказал ему Морт в баре «Попугай», тоже в этом не сомневался. Глядя на Карагу, которого он знал как своего отца, но не знал совершенно ни характера его, ни мыслей, он окончательно потерял надежду.

Ничего уже не изменить, думал он, ища в лице Караги черты, схожие с его чертами. Да и к чему менять? Что кажется таким отвратительным и несправедливым? Добровольные жертвы бездомных? Разрушение города? Армии меха на улицах? Бессмысленность сопротивления? Новое будущее, где всем обещаны равные права и единый бог?

Нет ничего такого, от чего стоило бы паниковать. Колеса истории всегда смазываются кровью, и не он тому причина.

Неужели страх и неуверенность держатся только на обиде за то, что Шикан использовал его как прототип террористов?

Мелкая, глупая обида. Разве сам Джон затевал теракты? Разве он сам их исполнял?

Нет, ничего такого не было и в помине.

А если задуматься, то все было сделано правильно. Как еще можно было заставить меха взяться за решительные действия? Как еще можно было их подтолкнуть к созданию нового мира? Только ненавистью…

Чем дальше Джон занимался самоубеждением, тем тревожнее ему становилось. Обычная человеческая обида захлестывала его, и к ней добавилась новая: он видел Карагу и вспоминал все, что было сказано им в его адрес. Оскорбления, шутки, презрение – Карага общался с ним только через их призму.

Это было так обидно, что Джон отошел в сторону и с тоской задумался: кем же он является на самом деле? Не бездомный, не человек, но и не меха в полном смысле этого слова.

Кто-то… другой.

Запутавшийся.

– Не бойся, это не так уж и больно, – сказал Эвил, по-своему истолковав его волнение. – Приведу в порядок и тебя.

Джонни кивнул и вышел, и по коридору, забитому криками Дюка Ледчека, висящего в толще жидкого пластика, кинулся бегом.

Морт и Эру вовремя покинули прибежище Братства Цепей. Массовое производство меха-клонов приостановилось: сырья не хватало. Автобусы с бездомными, предназначенными на переработку, не смогли выехать за границы города, попав в двойное оцепление армейских подразделений. Город был взят, но армия, вытесненная с улиц, не собиралась сдаваться и начала осаду, не позволяя меха выйти за ее пределы.

Транспортировка через парковые Врата была слишком медленной, и хотя и подкармливала восстание новыми бойцами, возвращавшимися в обмен на бездомных, но этот ручеек был слишком слаб, чтобы ощутимо поправить положение.

Одновременно велись розыскные мероприятия. Маленькие мобильные отряды шастали по округе, пытаясь найти центр – клинику «Брианна» и ее лаборатории.

Вертолеты, наклонив узкие носы, стрекотали в воздухе, отыскивая признаки жизни в близлежащих развалинах. Вертолетов было мало, техника ведения воздушных боев отжила свое, и использовались они только для быстрых перемещений над городом или спасательных операций.

Большинство вертолетов было видно издалека – они выкрашены в оранжевые цвета спасательных служб, и меха, взломавшие склады с оружием, легко сбивали их при любом неосторожном маневре.

Выступила наружу вся отсталость и ограниченность военной системы, разрушенной во времена Великого меха-уничтожения.

Регулярные войска не имели достаточного опыта, и количество их не могло обеспечить массированных атак.

Тяжелое оборудование и экипировка не соответствовали задачам: любое повреждение превращало непобедимого в экзоскелете бойца в груду почти неподвижного металла.

И хотя на первых порах именно тяжело экипированные отряды смогли отстоять некоторые районы и даже обеспечить эвакуацию, они быстро потеряли преимущество, а эвакуированные в пригороды жители превратились в невыносимую обузу.

Их невозможно было успокоить, невозможно заставить подчиняться. То и дело вспыхивала паника, начинались крики и беготня, целые группы пытались прорваться сквозь оцепление и вернуться в город, считая, что их обманули и пытаются выгнать, как было во времена перенаселения.

Армия оказалась в затруднительном положении, вынужденная оставаться между двумя огнями: негодующими толпами за спиной и четко организованными меха впереди.

Наступление тоже мешкало: меха были по рукам связаны уймой транспортируемых бездомных, и хотя и жестко подавляли любой призыв к беспорядку, но все же не справлялись. То и дело бездомные, обезумевшие от ужаса, совершали невероятные поступки: то умудрялись, находясь в автобусе, раскачать его и, опрокинув, брызнуть из всех щелей, как крысы; то выдавливали стекла и по-звериному кидались на конвой, за что немедленно уничтожались, но тем не менее постоянно находились те, кто решался на этот отчаянный шаг.

Вырисовалась разница между людьми и бездомными. Люди по-прежнему воспринимали происходящее фарсом и требовали у уставших бойцов объяснений, а бездомные уже почувствовали накинутую на шею петлю и по-животному безрассудно пытались спасти свои жизни.

В людях действовал разум, привычка полагаться на права и свободы. В бездомных действовали инстинкты. Они диктовали им два спасительных пути: бежать или замереть, надеясь не привлечь к себе внимания.

Бо́льшая часть выбрала второй путь, и многие автобусы казались пустыми: в них лежали на полу, прятались под сиденьями, сжимались в углах.

По привычке никто из бездомных не заговаривал с меха, зная, что это строго-настрого запрещено, но и между собой они тоже не разговаривали, соединяясь только в общем порыве толпы, когда кто-то один решался сопротивляться и бежать.

Морт и Эру проникли в город через парковые Врата и принялись обходить и перестраивать колонны и отряды. За ними следом вынырнул Кенни и отправился налаживать точки транспортировки у вокзалов, старых военных баз и на площадях – везде, где сохранились старые медные конструкции, украшенные изображениями змей и цветов. Многие были повреждены и восстановлению не подлежали, но Кенни брался и за них, и к наступлению темноты наладил около двадцати новых точек переброски, куда незамедлительно потянулись конвоируемые колонны бездомных.