Экран наизнанку - Леонид Марягин

Убирай урожай.

Убирай, наступили сроки...

Ребята размягченно смотрели экранную цветную жизнь, когда в конце ряда появился Ленька с лотком мороженого в стаканчиках и принялся передавать его ребятам. Каждый получил по порции, а на лотке осталась еще пара стаканчиков. Он вручил ближнему - Витьку Харламову - второй и бухнулся на стул, удовлетворенно надкусив холодный снежный шарик.

Урожай, наш урожай,

Урожай высокий...

Экран захлестывало море золотисто-рыжего зерна.

Они сидели на скамье в зарослях сквера у 13-й казармы, где жила Рита. Ленька потянулся и как бы невзначай положил руку на ее плечо. В этот момент в дальнем конце сквера загорланили под гитару:

Купила мама Ниночке,

Купила ей ботиночки.

И сказала Нине: "Надевай",

И сказала лично:

"Веди себя прилично

И мальчикам ты вид не подавай".

Рита напряглась и посмотрела в темноту, откуда неслись слова.

Одела Нина ботики,

Одела коверкотики

И одела шляпу набекрень,

Но тут явились мальчики,

Явилися хорошие

И схватили Нину...

Ленька убрал руку с плеч девушки, а песня приближалась:

Тут лопались гондончики,

Трещали панталончики,

На юбочке осталася роса.

Ах время, время, времечко...

На тропинке, ведущей к скамье, появились три едва различимые фигуры. Вспыхнул карманный фонарик, осветив Риту, смотревшую в землю, и Леньку, который пытался увидеть подошедших, но безуспешно: увидел только кепку-восьмиклинку и освещенную отблеском фонаря ковбойку крайнего парня.

- Здравствуйте! - подчеркнуто вежливо прозвучало из темноты.

Со скамейки не ответили, и подошедший, выключив фонарик, прошел мимо в сопровождении двух парней, один из которых, фальшиво наигрывая на гитаре, продолжил свой "романс".

Ленька тревожно смотрел им вслед. Рита встала.

- Я пойду... А ты лучше иди туда - там в заборе дырка. Не нужно меня провожать...

- Почему? Я хочу... - уязвленно возразил он.

- Не надо, - сказала Рита тоном, не терпящим возражения, и быстро ушла по тропинке.

От стены казармы отделилась фигура. Снова вспыхнул фонарик.

- Ритуля! Чо не здороваешься? - спросил тот, в ковбойке и восьмиклинке.

- Что тебе надо? - Рита остановилась.

- Ты знаешь, с кем ты ходишь?

- Знаю.

- Думаешь, он лучше меня?

- Наверняка.

- А почему мы его до сих пор не раздели?

Ответа у Риты не было.

- А потому, что он бегает, - ответил за нее парень. И, поняв, что Рита не врубилась в его "феню", пояснил: - Он ворует, как и я. Поняла?

Звонилкин скорбно смотрел на стену школьного коридора. А со стены на него смотрел обгоревший портрет Берия.

- Я чую - гарью запахло. Побежала и выключила, - объясняла техничка, которую вполуха слушали учитель и несколько кружковцев.

По плиткам коридора зашаркали Ленькины шаги, и все повернулись к подходившему.

- Ты был вчера дежурным у газеты? - ожидая подтверждения, спросил Георгий Матвеевич.

- Я. - Ленька еще не понимал тревожных взглядов собравшихся.

- Когда по твоей вине горит школа - это преступление. А когда по твоей вине горит портрет ведущего члена Политбюро нашей партии - это нечто большее. - Звонилкин обвел ребят многозначительным взглядом и остановил его на Леньке: - Тебе придется отвечать.

Парнишка поднял увлажнившиеся глаза на обгоревший портрет вождя.

- Да! Из школы тебя выпрут, - подытожил Костя, выслушав Ленькин рассказ. - Но вряд ли посадят. Сейчас - после амнистии - по 58-й не сажают. Ждут... Но ты и без школы не пропадешь... - Костя выбирал веник для бани, взвешивая его в руке.

- Я хочу школу закончить, - неожиданно зло и нервно перебил Ленька.

Костя кинул веник в жестяную шайку.

- Хочешь быть, как говорил покойник Еська, инженером человеческих душ?

Ленька молчал, сглатывая комок в горле.

- Да сделаем мы тебе ксиву, - успокоил Костя. - Будешь иметь аттестат - один к одному!

Мать и бабушка отреагировали на Ленькин рассказ, как на известие о смерти. Первой пришла в себя мать:

- Леня, я прошу тебя - соглашайся, что ты виноват. И извиняйся. Проси прощения. Говори, что умысла не было!

- А его и не было! - обозлился до того вяло слушавший сын.

- Та що ж вы! Один казав, другой - перемовчав! - вмешалась со своего топчана бабушка.

- Не лезьте не в свое дело, - привычно одернула ее мать. - Главное, извиняйся. Отец, - она подошла к стоявшему у двери Леньке, - посоветовал бы то же самое!

- Всегда ты знаешь, что бы он посоветовал! - огрызнулся Ленька.

- Я - знаю, - с укором ответила мать. - Мы живем вместе двадцать лет. Извиняйся!

Ленька шел в школу. Ничего хорошего это посещение не обещало, и ноги сами замедляли шаг, приближаясь к калитке школьной ограды. Навстречу вылетел Витек Харламов и протянул руку.

- Поздравляю!

- С чем? - Леньке было не до шуток.

- Сейчас поймешь! - Витек обнял его за талию, потащил на школьное крыльцо.

Ребята наперебой совали ему свои пятерни. Он, недоумевая, спрашивал:

- Что случилось?

Объяснила девушка-очкарик, став на Ленькином пути в школьных дверях:

- Твой Берия оказался врагом народа!

В школьном коридоре Звонилкин со стремянки снимал обгоревший злополучный портрет, за которым жалко висела оплавленная розетка.

- Задержись, - приказал он Леньке сверху.

Спустившись, взял его под руку, отвел в сторону и негромко поинтересовался:

- А откуда ты узнал, что Берия вчера арестован?

Леньку ошарашил вопрос.

- Я этого не знал.

- Ты уверен? Может быть, ты слушал чужое радио? - не унимался учитель. - "Голос Америки"? Или Би-би-си?

- У нас дома нет приемника, - едва сдерживаясь, ответил парнишка.

Звонилкин не поверил.

- Сомнительно, - заключил он.

В пересечении коридоров казармы кипело гуляние.

- Оп-чи, карявая,

Шапка каракулева,

Я у дома страданула

Мамка караулила,

выплясывала девица в красной кофте с оборками, но Руфка по кличке "Ляляка" не уступала ей:

Ой, спасите, помогите,

Вон он, вон он побежал,

Десять лет ему воткните

Он мне целочку сломал.

И снова хором пели:

Оп-чи, карявая...

Аккомпанировал на аккордеоне с демпферами чахоточный музыкант по кличке "Трухуночка", рядом с которым, не отпуская его ни на шаг, чтобы не увели, дежурила дородная жена.

Плясали и парни, пытаясь в этом ритме отбивать чечетку с оттяжкой и выкрикивать нескладухи.

Радостный Ленька продирался сквозь пляшущую и поющую толпу к подоконнику у кухни, на котором сидел Костя в окружении нескольких мрачных парней и неизменного Булки.

- Не нужно мастырить аттестат, - выпалил он, оказавшись рядом с Коноваловым. - Берию...

- Знаю. Шлепнули. Тебе фартит! В рубашке родился, - порадовался за парня Костя.

В коридоре заголосили еще сильней.

- С чего гуляют? - спросил Ленька.

- Малышка освободился. - Костя глядел стальными глазами поверх пляшущих на стриженую, в шрамах голову Малышки, возвышавшуюся над гульбищем.

- Тянул по Указу 47-го года. За хищение соцсобственности. Но - всего три года... - Он цокнул языком.

Малышка будто почувствовал, что о нем говорят, пригнувшись, нырнул в толпу и появился, огромный и рыхлый, перед Костей со стаканом водки в руке.

- Костя, выпьем за то, чтобы мы чаще гуляли и меньше сидели!

Малышка протянул ему стакан.

- Пока пей сам. И погуляй. - Коновалов не принял стакана.

Малышка помрачнел, заглотал водку, швырнул стакан на пол и ушел.

Осколки блестели на асфальтовом полу.

- Что это он? - не понял Ленька.

- Он, говорят, ссучился и заложил в колонии хорошего вора. Чтобы выйти до срока.

- Это... точно?

- Надо проверить, Леня.

- А как?

- У нас на это своя почта есть, - ласково объяснил Костя.

- И что будет, если заложил?

- Услышишь. Или узнаешь.

Веселье вдруг замолкло. Аккордеон еще звучал, но пляшущие, почуяв тревогу, перестали топтаться. По коридору прошел, вроде бы не замечая никого вокруг, участковый Гальян.

Возле Малышки он остановился.

- Что, твой? - указал пальцем Гальян в пацана, которого вернувшийся держал на руках.

- Мой! - Малышка погладил сына по русым волосикам.

- И мой! - за спиной участкового возникла запыхавшаяся и разопревшая от танцев Верка.

- Смотри-ка! - покачал головой участковый, словно не веря в то, что у Малышки может быть сын, да еще такой ладный крепыш. - А ты сам - почему здесь? Ты же подписку давал, что духу твоего здесь не будет!

- У меня здесь жена и сын! - встал с лавки бугай и навис над Гальяном, но того превосходство в росте и весе не смущало.

- Она, - Гальян дернул головой в сторону Верки, - тебе по закону не жена. Значит, и сын - не сын. По закону.

- Пропишите - сразу распишемся.

- Ага! - поддакнула из-за спины участкового Верка.

- Обождешь! Если я тебя здесь еще раз увижу - пеняй на себя. Тебя ведь по-хорошему предупреждали.

Гальян ушел. Аккордеонист зафокстротил, но никому не танцевалось, и Трухуночка смолк.